Воспоминания о будущем - Элена Гарро

в отеле (и в борделе) и в доме, тогда как в общественном пространстве города, нарушенном вторжением диктатора, она как бы отменяется, подобно республике. Женщина существует и в сознании диктатора. Во всех этих пространствах она пребывает в плену, но она также чужая, скрытная, уклоняющаяся и избегаемая. Топос желания тирана по отношению к воображаемой женщине встречается в других латиноамериканских романах (в частности, в «Педро Парамо»), но молчание возлюбленной тирана – или темнота ее красоты, надмирной природы ее существования – занимает в романе Гарро центральное место и обосновывает вторую часть повествования, в которой тиран молчит.

В первой части романа ставится проблема непрозрачности желанной женщины. Она существует, непонятная и невидимая, в другом времени («это была его неизлечимая рана: не видеть того, что жило внутри Хулии»). Через свое желание мужчина включает это другое время в свое собственное прошлое. В бреду ревности он приобретает новые, чуждые воспоминания; он становится другим, тем, кто раньше был с его возлюбленной, и превращает этих других – всех мужчин – в своих врагов. Когда Хулия ласкала Росаса, в «чужих и расплывчатых воспоминаниях он видел глаза и руки, что смотрели на Хулию, касались ее и затем уводили туда, где он терялся, пытаясь ее найти». Прошлое женщины создает в желании тирана другую жизнь и заполняет его внутреннее пространство собственной тиранией: «Ослепительное прошлое, в котором сияла Хулия, в смутных комнатах, на смятых кроватях в безымянных городах. Эта память была не его, и он страдал от нее, как от непрекращающегося, смутного ада».

Очевидно женственна в «Воспоминаниях о будущем» граница мира, истории и закона. Женщина – это тьма, игра без правил, потерянное время. Пытаясь занять место за пределами закона, тиран (который не хочет и не может объяснить этого) занимает то же место, что и женщина. «Он жил в мире, отличном от нашего», – говорится о генерале Росасе (с весьма говорящей фамилией), который властвует над жизнью и смертью в Икстепеке. Он не только желает женщину, но и стремится насильственно стать ею, той, кто «опасней целой армии солдат». «Воспоминания о будущем» придают форму этому интуитивному желанию (как, вероятно, делает Гарсиа Маркес в «Похоронах великой мамы», выбрав матриарха на роль авторитарного правителя): могущественный человек, который вторгается со своим собственным временем в местное время, устанавливает там свою власть, но в итоге, путая «утра с ночами, призраков с живыми», становится женственным.

В развязке первой части романа его желанная женщина исчезает и из видимого мира, и из мира повествовательного благодаря театральной (или магической, что одно и то же) приостановке, о которой мы говорили ранее. Вторая часть романа ставит перед нами загадку желающей женщины, которая в финале конкретизируется – проявляется – в видимом мире и во времени повествовательном, становясь в итоге камнем. Мы можем рассматривать вторую женщину как кульминацию или перерождение первой. Обе фигуры предвещают конец мира, его приближение. То, другое время, в котором женщина, желанная или желающая, существует в неуловимом присутствии, снова и снова является тем, в ком «что-то должно произойти».

Изабель, главная героиня второй части, – это женщина нежданная. Ее желания предательски нарушают социальные и семейные традиции, предают верность обществу и семье («Никакие слова не могли тронуть Изабель. Она была одержима демонами своей любви»). Импульс желания ведет ее – как анти-Антигона или, возможно, радикальная Антигона – за пределы родственного союза; ведет ее к самой себе и в ее собственном самозабвении превращает в камень. Подчинение желанию – и неповиновение законам памяти и надежды – делает Изабель чем-то новым, твердым и долговечным. Тот факт, что ее действия не имеют завершения (это всего лишь чистое желание, без последствий), приводит к тому, что она сама не может завершиться. Изабель превращается в бесконечность камня.

Повествование ведется от первого лица, которое становится собирательным образом жителей Икстепека: чаще всего в романе звучит не «я», а «мы». Этот коллективный голос описывает и идентифицирует себя через обладание («мои дома», «мои люди» и «мои улицы»), и его речь совпадает с его памятью. Также его знание превосходит все знания, накопленные поколениями его жителей. Город знает то, что видят люди перед смертью, когда:

…к ним приходит понимание, что они могли мечтать и видеть мир по-своему. Они осознают, что когда-то могли путешествовать, глядя на неподвижные деревья и звезды, что когда-то помнили язык зверей и видели города глазами птиц.

Город говорит, как и люди, но он, подобно женщине, является образом: голосом, который окружающие не слышат («Вся красота моя оставалась в неведении, в нежелании взглянуть на меня, в добровольном забывании»). Он рассказывает в прошедшем времени обо всем, о чем можно рассказать, и, говоря о будущем, также ссылается на прошлое («Однажды мы вспомним, вспомним»). Только ожидание выражается в настоящем («Годы проходят, и я, Икстепек, все еще жду»), как и его состояние в начале повествования: «Я здесь. Сижу на камне, который кажется обычным».

Голос города-рассказчика говорит о себе в мужском роде и, прежде чем приступить к повествованию, утверждает, что говорит с камня, который только кажется камнем. Когда мы возвращаемся к началу (к этому основополагающему, краеугольному камню истории) после прочтения финала романа, то понимаем, что город-рассказчик голосом его жителей говорит о камне, в который превратилась Изабель из-за своего непостижимого, твердого, неизменного желания. Голос народной памяти, совпадающий с голосом художественного воображения, опирается на метафору, которая конденсировалась и привела к метаморфозе. Голос времени города опирается (садится) на другое время – время женщины, – которое стало камнем (границей) в дискурсивном времени – времени места, – и в нем находится не живым и не мертвым. Эта метаморфоза показывает нам двойственную природу коллективной памяти и раздвоенное время, из этого проистекает искусство создания романа. Самое время задать вопрос: какая реальность скрывается за образом «видимого камня» и каким образом рождение желания у женщины становится рождением камня, то есть рождением нового места и нового образа этого места.

Каролина Санин

2019

Примечания

1

 В странах Латинской Америки так называется решетка, на которой жарят мясо. (Здесь и далее прим. перев.).

2

 Разновидность текилы.

3

Блюдо из риса, бобов и жареных бананов.

4

 Светлокожая.

5

 Презрительное название испанцев в Мексике.

6

 Острый соус из нескольких видов перцев.

7

 Кристерос – повстанцы-католики, выступавшие