Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

– Хорошо. – Она повернула назад и стала быстро подниматься на холм.

Во время этого диалога у Болдвуда нервно подергивались стиснутые губы и лоб покрылся липкой испариной. Но вот он ринулся навстречу Трою. Тот повернулся к нему и схватил саквояж.

– Что же, прикажете доложить Батшебе, что я пришел отказаться от нее и не могу жениться на ней? – насмешливо спросил он.

– Нет, нет. Подождите минутку… Мне надо еще кое-что вам сказать… еще кое-что, – проговорил Болдвуд хриплым шепотом.

– Теперь вы видите, – продолжал Трой, – в какой я попал переплет. Быть может, я дурной человек, у меня ветер в голове, и меня вечно подмывает выкинуть что-нибудь неподобающее. Но согласитесь, я не могу жениться сразу на обеих. И у меня есть основания выбрать Фанни. Во-первых, я ее больше люблю, а во-вторых, благодаря вам я сделаю выгодную партию.

В тот же миг Болдвуд кинулся на него и схватил его за горло. Трой чувствовал, как медленно сжимаются пальцы Болдвуда. Нападение было слишком неожиданно.

– Постойте, – прохрипел он. – Вы губите ту, которая вам так дорога.

– Что вы хотите сказать? – спросил фермер.

– Дайте же мне вздохнуть! – взмолился Трой.

Болдвуд разжал пальцы.

– Ей-богу, у меня руки чешутся прикончить вас!

– И погубить ее.

– Спасти ее.

– Ну нет. Теперь я один могу ее спасти, если на ней женюсь.

Болдвуд застонал. Он нехотя отпустил горло солдата и отшвырнул его к изгороди.

– Дьявол! Как ты мучаешь меня! – крикнул он.

Трой отскочил, как мяч, от изгороди и хотел было броситься на фермера, но сдержался и проговорил беспечным тоном:

– Право же, не стоит нам меряться силами. Разве можно разрешать споры таким варварским способом! Я против насилия и потому скоро уйду из армии. Ну а теперь, когда вы осведомлены, как обстоят у нас дела с Батшебой, пожалуй, не стоит меня убивать, – так ведь?

– Не стоит вас убивать, – машинально повторил Болдвуд, повесив голову.

– Лучше уж убейте себя.

– Куда лучше…

– Я рад, что вы это поняли.

– Женитесь на ней, Трой, и забудьте, что я вам только что говорил. Это ужасно для меня, но другого выхода нет: берите Батшебу! Я отказываюсь от нее! Как сильно она вас полюбила, если так безрассудно вам отдалась! О, Батшеба, Батшеба! Несчастная вы женщина! Как жестоко вы обмануты!

– Но как же быть с Фанни?

– Батшеба вполне обеспечена, – и будет вам, Трой, прекрасною женою! И, право же, вам следует ради нее поторопиться со свадьбой!

– Но у нее властный характер, чтобы не сказать больше, она будет мной вертеть, а с бедняжкой Фанни Робин я могу делать что хочу.

– Трой! – воскликнул с мольбою Болдвуд. – Я сделаю все что угодно для вас, только не бросайте ее, ради бога, не бросайте, Трой!

– Кого? Бедняжку Фанни?

– Нет! Батшебу Эвердин! Любите ее! Любите всем сердцем! Как вы не понимаете, что в ваших же интересах немедленно скрепить свои отношения с ней?

– А что нам еще скреплять, когда я и без того с ней связан?

Рука Болдвуда судорожно протянулась к Трою. Но он подавил в себе слепой порыв и весь поник, словно раздавленный горем.

Болдвуд продолжал:

– Но вам надо поторопиться со свадьбой! Так будет лучше для вас обоих. Вы любите друг друга и должны принять от меня помощь.

– Какую помощь?

– Я положу те же пятьсот фунтов не на имя Фанни, а на имя Батшебы, чтобы вы могли поскорее обвенчаться… Но нет. Она ничего не примет от меня. Я выплачу эту сумму вам в день свадьбы.

Трой некоторое время молчал, втайне пораженный безумным ослеплением Болдвуда, Потом спросил как бы вскользь:

– Ну а сейчас я получу что-нибудь?

– Да, если угодно. У меня нет с собой крупных денег. Я не ожидал этого. Но все мое состояние будет ваше.

Болдвуд не был похож на здравомыслящего человека и скорее напоминал какого-то лунатика, когда, вытащив холщовый мешок, служивший ему вместо кошелька, начал в нем рыться.

– У меня здесь еще двадцать один фунт, – проговорил он. – Две ассигнации и соверен. Но мне надо получить подписанную вами бумагу…

– Давайте деньги, и пойдем прямо к ней в гостиную. Я готов подписать любое соглашение, лишь бы вам угодить. Только она ничего не должна знать о наших денежных делах.

– Решительно ничего, – подхватил Болдвуд. – Вот деньги, и если вы зайдете ко мне, я напишу обязательство на остальную сумму и оговорю сроки.

– Но сперва зайдем к ней.

– Зачем же? Переночуйте у меня, а завтра утром мы отправимся к нотариусу.

– Но ведь надо же с нею посоветоваться, хотя бы сообщить ей.

– Ладно. Идем.

Они поднялись на холм к особняку Батшебы. Когда они подошли к парадному, Трой сказал:

– Подождите здесь минутку.

Он проскользнул в прихожую, оставив дверь приоткрытой.

Болдвуд ждал. Минуты через две в прихожей загорелся свет. Тут Болдвуд увидал, что на дверь наброшена цепочка. За порогом стоял Трой с подсвечником в руке.

– Неужели вы думали, что я вломлюсь в дом? – с негодованием спросил Болдвуд.

– О нет! Но осторожность никогда не мешает. Не угодно ли вам прочесть эти строки? Я посвечу вам.

Трой протянул в приоткрытую дверь сложенную газету и поднес поближе свечу.

– Вот эту заметку, – прибавил он, указывая пальцем на заголовок.

Болдвуд прочитал:

«Бракосочетания.

17-го текущего месяца в церкви Св. Амвросия в Бате преподобный Дж. Минсинг, бакалавр богословия, сочетал браком Фрэнсиса Троя, сержанта 11-го драгунского гвардейского полка, единственного сына покойного Эдварда Троя, эсквайра, доктора медицины из Уэзербери, с единственной оставшейся в живых дочерью покойного м-ра Джона Эвердина из Кэстербриджа, Батшебой».

– Как говорится, нашла коса на камень, а, Болдвуд? – бросил Трой и насмешливо расхохотался.

Болдвуд выронил из рук газету, Трой продолжал:

– За пятьдесят фунтов я должен жениться на Фанни. Отлично. За двадцать один фунт жениться не на Фанни, а на Батшебе. Превосходно! А каков финал: я уже муж Батшебы! Итак, Болдвуд, вы оказались в дураках, как всякий, кто пытается встать между мужем и женой. Еще два слова. Как я ни плох, я все же не такой негодяй, чтобы за деньги жениться или покинуть женщину. Фанни давно ушла от меня. Я даже не знаю, где она сейчас. Я повсюду ее разыскивал. Еще словечко. Вы уверяете, что любите Батшебу, а между тем при первом же брошенном наудачу намеке поверили, что она так себя опозорила. Много ли