Базельские колокола - Луи Арагон

Смятение было так велико, что про виновных забыли. Один из полицейских, который уже записал всё, что ему было нужно, предложил им уехать, не дожидаясь.

Третьего января бандиты в автомобиле убили в Тие рантье и его прислугу. Паника перед анархией охватила биржу.

Нет, тысяча девятьсот двенадцатый год начался совсем не хорошо. Взять хотя бы падение кабинета Кайо, как его расценивать? Конечно, фактически не могло быть и речи о том, чтобы пересматривать франко-немецкое соглашение, утверждённое палатой. Сенат позволил себе роскошь рассчитать человека, отдавшего Вильгельму кусочек Конго, вот и всё. Сенат не обладал особой смелостью в смысле спекуляций. Учреждение это реакционное. Вопросы престижа стояли для него выше вопросов материальных. Так по крайней мере считал Виснер, который всё-таки был очень рад, что положение в Марокко проясняется. Его группа — Кенель и все остальные — может начать действовать. Земля в Касабланке и Рабате уже значительно поднялась в цене. Если к этому прибавить залежи фосфата…

Фактически падением Кайо особенно не огорчились. Кабинет Пуанкаре насчитывал немало членов прежнего правительства: Клотц, Стег — самое существенное. Следовательно, со стороны Марокко — всё спокойно. Они не позволят вести политику, идущую вразрез с интересами их предприятий. В сущности операция, произведённая сенатом, была вовсе не так бессмысленна: пожертвовав Кайо, которого не любили патриоты, они получили взамен лотарингца Пуанкаре и могли по-прежнему делать дела, а это главное. Конечно, это обязывало сохранять престиж по отношению к Германии, чего требовало общественное мнение. Придётся увеличить военный бюджет, и Виснер на последнем заседании правления компании «Недвижимости Касабланки» говорил с секретарём одного из министров, неглупым человеком, как бишь его фамилия, об одной интереснейшей комбинации: заводы Виснера поставят Транспортному обществу новые автобусы, которые в случае войны легко можно будет переделать для перевозки войск. Виснер сейчас же предложил своему заводу изучить этот вопрос.

Диана вовсе не надоела Виснеру, но он всегда питал слабость к публичным домам. Диана была чем-то вроде лестной для владельца скаковой лошади. Физически они друг другу подходили. Бывший механик очень гордился своей силой. Это был энергичный человек и по природе своей рекордсмен. Он каждый день бывал на заводе, руководил сотней различных дел, занимался международными комбинациями… И при всём том у него ещё хватало времени ухаживать за своей любовницей и проводить ночи напролёт в различных учреждениях, где он любил себя показать.

Что касается портного, Шарля Русселя, то он одобрял поступок сената. Но это происходило оттого, что мадам Кайо одевалась не у него. Очень может быть даже, что она обращалась к Пуарэ, а Пуарэ был для Русселя предметом ярой ненависти. Имейте в виду, что торговый дом Руссель на улице Мира уже перешёл в руки третьего поколения рода Русселей, и всех звали Шарль, от отца к сыну. Виснер дразнил его: «Пуарэ у тебя отбивает, милый мой, всех шикарных женщин, и Диана мне говорила…» Шарль Руссель поджимал губы и поглаживал красивую седеющую бороду. Было это в «Шабанэ». Для смеха Виснер спросил персидскую комнату, — из-за персидских мод Пуарэ. Обедали они поздно, у Прюнье, в театр попасть было уже невозможно. У Виснера на коленях сидели дамы.

— Дорогой мой, — ответил Руссель, — всё зависит… Эта мелюзга, Пуарэ, воображает, что сделал карьеру. У него нет ни малейшего вкуса. Если ты хочешь одевать аристократию, так в чём дело, в чём… надо знать своё ремесло. Я был у него: уже внизу, у лестницы, вас встречают женщины в рубашечках…

Одна из дам, тихонько гладившая Виснера, прервала своё занятие и тоже приняла участие в разговоре:

— Держу пари, что ты говоришь об улице Папильон 11, котик!

Руссель торжествовал:

— Ага! Что я вам говорил! Когда ты одеваешь дам известного общества, в чём дело, в чём… нужно содержать дом в строгости… в чём дело… так, чтобы нельзя было принять его за дом, в чём дело, в чём…

Излюбленное выражение портного заканчивалось лёгким причмокиванием.

— Понимаю, — нравоучительно заговорила девица, потрясая монистами, которые она нацепила для персидского стиля. — Ваш Пуарэ — это не бардак, а дом свиданий для замужних женщин. Красиво, нечего сказать! Мало вам наших задниц? — Она задирала сиреневую рубашонку, отделанную жёлтыми кружевами.

Был тут ещё третий друг-приятель. Вильямс, редактор «Пти репюбликен», знаменитый своими возмутительными нравами; о нём говорили, что он убил свою любовницу, известную актрису. Он был ближе знаком с Виснером, чем с Русселем, хотя его теперешняя жена одевалась у Русселя. Но в этот вечер они развлекались в холостяцкой компании.

— Я, — говорил Вильямс, — целиком поддерживаю Пуанкаре. Он — защитник трёхгодичной воинской повинности, а без этих трёх лет — Франции каюк! Ваш Пуарэ — это Мюнхен. Нам нужны настоящие французские моды. Наши женщины должны одеваться в соответствии с нашей отечественной атмосферой. Надеюсь, вы меня понимаете.

Руссель ликовал:

— Золотые слова, Вильямс. Парижанка должна оставаться парижанкой. У неё свой собственный шик, в чём дело, в чём… она не должна его терять. Возьмите хотя бы восемнадцатый век: вот где вы найдёте Францию! Настоящую Францию!

У Шарля Русселя была знаменитая коллекция XVIII века. Целомудренные Фрагонары, Грёзы, Натье — всё, о чём только можно мечтать. Портной любил XVIII век, но не слишком разнузданный.

— Что же, — сказал Виснер, — Пуанкаре это, по-твоему, восемнадцатый век? Интересно, у кого одевается его жена? Должен тебе сказать, что выряжена она бог знает как… Надеюсь, не у тебя?

Тут Вильямс отпустил несколько вполне уместных острот. Он не очень веселился: люди это, конечно, полезные в смысле деловом, но что ж, так сидеть и болтать в борделе… Он был бы не прочь сходить на улицу Прованс, там, говорят, есть новенькая, совсем в его вкусе. Он под шумок предложил это Русселю, и тот немножко поморщился: у Вильямса была недвусмысленная репутация, и портному вовсе не хотелось быть его спутником.

— Ну вот, — вздохнула одна из канашек: они танцевали, шерочка с машерочкой, под граммофон, — ещё и шампанского не выпили, а уже удираете!

Семь или восемь одалисок, выбранных господами, были предупреждены самой мадам о качествах гостей, и они приготовились к выполнению программы полностью. Они выкладывали приспособления из запасов дома, в которых не было ничего специально персидского. Одна из них, рыженькая, очень понравилась Виснеру.

— Три года так три года! — воскликнул он. — Беру рыженькую на полчасика!

— Я тебе покажу, — прошептала избранница, — новый трюк: я умею делать улицу Орденер…

XI

Конечно, с