Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

визиту. Из этого не следует, что приготовления во всех случаях были одни и те же. Перед визитом жены пэра миледи распорядилась бы приготовить Белую гостиную и снять чехлы с мебели (за все время моей жизни в Хэнбери их не снимали ни разу), дабы взору гранд-дамы предстала роскошная обстановка, под стать той, которой она была окружена у себя дома. (Ах, почему ни одна гранд-дама не посетила нас – я так мечтала увидеть эту мебель без чехлов!) К визиту мисс Галиндо миледи готовилась не менее тщательно, хотя и с меньшей помпой. Хорошо зная, какие вещи могли заинтересовать мисс Галиндо, миледи велела выложить их для обозрения. Но мое внимание привлекли большие альбомы гравюр вроде тех, которыми миледи старалась развлечь меня в первые дни моей болезни, – с работами мистера Хогарта и других художников. Я не сомневалась, что их принесли для мисс Бесси.

О, эта таинственная мисс Бесси, известная нам только по имени, но не по фамилии, и оттого еще в двадцать раз более таинственная! Я сгорала от любопытства наконец увидеть ее. В свое оправдание (мне стыдно вспоминать о моем неуемном любопытстве) могу лишь напомнить вам, что я на протяжении многих лет вела чрезвычайно тихую и однообразную жизнь прикованной к дому калеки и почти не видела новых лиц, а тут мне предстояло увидеть девушку, о которой я столько думала наедине с собой… Наверное, меня все же можно простить.

Чай подали, разумеется, в парадном холле; вместе с гостьями за столом сидели четыре молодые леди, еще находившиеся, как и я, на попечении миледи. Из девиц, которые жили в Хэнбери, когда я попала туда, никого не осталось: одни вышли замуж, другие возвратились домой, под крыло к отцу или брату. Я и сама подумывала соединиться с родными. Мой брат Гарри получил приход в Уэстморленде и хотел, чтобы я переехала жить к нему; впоследствии так и случилось. Но теперь речь не об этом, я должна рассказать о мисс Бесси.

Итак, я считала минуты до встречи с мисс Бесси, хотя хорошо знала, каков ритуал приема гостей в доме миледи: сперва угощение в парадном холле и чинная, но дружелюбная беседа, затем небольшой променад по холлу и анфиладе гостиных, с остановками возле отдельных картин и рассказом миледи об истории их создания и запечатленном сюжете. (Таким образом, описывая характеры и деяния великих предков, живших здесь до нее, миледи словно бы вводила каждого нового посетителя в семейный круг, позволяя ему несколько освоиться в старинном фамильном гнезде: она считала это своим долгом хозяйки.) Наконец послышались шаги, приближавшиеся к комнате, где я лежала. Я так разволновалась, что, если б не мое увечье, вскочила бы с дивана и убежала куда-нибудь. А между тем для волнения не было причины, во всяком случае мисс Галиндо ничуть не изменилась, разве только нос у нее еще больше покраснел (скорее всего от слез радости, пролитых ею тайком в предвкушении счастливой минуты, когда она вновь увидит свою дорогую леди Ладлоу). Несмотря на удовольствие лицезреть мисс Галиндо, я оттолкнула бы ее в сторону, если б могла, чтобы она не заслоняла таинственную мисс Бесси.

Мисс Бесси казалась старше своих восемнадцати лет. Темные волосы, темные глаза, высокая статная фигура, хорошее умное лицо, на котором не было и тени беспокойства по поводу столь устрашающего, на мой взгляд, события, как формальное знакомство с миледи, не желавшей до того дня даже слышать о ней, – такой запомнилась мне мисс Бесси при нашем первом свидании. Судя по всему, она исподволь наблюдала за всеми (а я за ней), но в разговоре почти не участвовала и невозмутимо занялась приготовленными для нее альбомами гравюр. Когда я представляла себе эту встречу, то думала (наивно), что мне нужно будет взять ее под свое покровительство, помочь ей преодолеть смущение. Но она устроилась вдалеке от меня, поближе к свету, и держалась совершенно спокойно, по-видимому вовсе не нуждаясь ни в моей опеке, ни в моем ободрении. Одна вещь мне особенно понравилась в ней – она то и дело поглядывала на мисс Галиндо, словно бы подтверждая, что и мыслями и душой она постоянно с ней. Говорила мисс Бесси не много, но к месту, и голос ее звучал твердо и ясно, хотя в речи чувствовался налет провинциальности. Через некоторое время миледи предложила нам обеим поиграть в шахматы (незадолго до того я научилась этой игре по совету мистера Грея). Но за шахматной доской мы с мисс Бесси тоже больше молчали. Тем не менее между нами, мне кажется, возникла взаимная симпатия.

– У вас задатки сильного игрока, – заметила она. – Вы играете всего полгода, если не ошибаюсь? И скоро сможете разбить меня, а я играю уже несколько лет.

– Я учусь шахматам с ноября. Помню, в один ненастный, хмурый день мистер Грей принес мне «Шахматную игру» Филидора…[90]

Отчего она так внезапно оторвала свой взор от доски, какой невысказанный вопрос вспыхнул в ее глазах? Отчего сразу умолкла, ушла в себя, а после совсем иным тоном заговорила о чем-то постороннем?

Меж тем миледи и мисс Галиндо продолжали беседу. Обе часто упоминали капитана Джеймса. Наконец миледи отложила работу и, чуть не плача, сказала:

– Я не могла… не могу в это поверить! Он же знает, что она дочь раскольника, пекаря… а он ведь джентльмен не только по званию, но по чувству и убеждению, хотя его манеры порой оставляют желать лучшего. Ах, дорогая мисс Галиндо, куда катится мир?

Вероятно, мисс Галиндо хорошо понимала, что поневоле внесла свою лепту в столь огорчавшее миледи современное состояние мира, хотя ее светлость проявила великодушие и теперь их размолвка забыта; но само ее прощение – сам факт, что благородная леди согласилась принять мисс Бесси в своем родовом замке, – знаменовало неотвратимость того будущего, которое внушало миледи тревогу. Даже понимая все это, мисс Галиндо, недавно на себе испытавшая горечь опалы, не могла не вступиться за другого провинившегося – капитана Джеймса, чье поведение оскорбляло тонко развитое чувство приличия и сословного долга миледи.

– Что сказать вам, миледи, – философически начала она, – я давно перестала доискиваться, почему Джек любит Джилл – или Джилл Джека. Не лучше ли верить, что браки заключаются где-то не здесь, не по законам и логике нашего земного мира? Не берусь утверждать, будто они заключаются на небесах; когда я говорю «не здесь», то скорее представляю себе волшебную мастерскую. Как бы то ни было, я больше не ломаю голову