Плоды земли - Кнут Гамсун

и вселять страх перед своим языком! Но уже ничто не сделает ее хуже, а наследство тем паче. Всю свою жизнь она тяжко трудилась, рожала детей, обучала их тем немногим премудростям, которые сама знала, клянчила для них, может, даже и крала, но всегда заботилась о них – при всей своей бедности она была хорошей матерью. Ловкая и способная, не хуже иного политика, она работала не покладая рук ради себя и своих близких, жила, руководствуясь лишь сиюминутными интересами, и берегла свою шкуру, зарабатывая на этом – где головку сыра, где горсточку шерсти – и живя и ожидая смерти в постоянной готовности к бою. Олина… Может, старик Сиверт на какое-то мгновенье вспомнил ее такой, какой она была когда-то – молодая, красивая, румяная, но теперь она стара и безобразна, сущий портрет разрушения, ей давно пора было умереть. Где ее похоронят? У нее нет откупленного места на кладбище, скорее всего, ее закопают рядом с останками чужих, незнакомых людей, там она и упокоится. Олина… Родилась и умерла. Когда-то была молода. Это ее-то наследство! Теперь, на краю могилы? Ну да, единственный золотой лучик, и руки батрачки передохнули бы хоть на минутку. Справедливость восторжествовала бы, настигнув ее своей запоздалой наградой – за то, что она клянчила для своих детей, может, даже и крала, но всегда заботилась о них. Мгновенье – и в душе ее снова воцарится тьма, искоса глядя вокруг и шаря пальцами, она спросит: «Сколько? А не больше?» И опять будет права. Много раз становилась она матерью, дав жизнь нескольким человеческим существам, это стоит большой награды.

Все лопнуло. Судя по проверке Элесеуса, в отчетных бумагах старика Сиверта не все было в порядке, но усадьба и корова, сарай и невода кое-как покрыли недостачу в кассе. И в том, что все обошлось более-менее благополучно, отчасти заслуга Олины, она была так заинтересована в том, чтобы ей хоть что-то отошло, что постаралась вспомнить о кое-каких позабытых статьях прихода и расхода, известных только ей, старой сплетнице, или же о таких, которые ревизия умышленно пропускала, не желая опорочить уважаемых односельчан. Пройдоха Олина! Она и теперь ругала почем зря не самого старика Сиверта, который, конечно же, завещал ей деньги от доброго сердца, и после него остался бы кругленький капиталец, если бы не двое молодчиков из общинного управления, объегоривших ее.

– Но когда-нибудь все это дойдет до ушей Всеведущего! – с угрозой сказала Олина.

Удивительно, она не видела ничего забавного в том, что ее упомянули в завещании; как ни говори, а ей оказали честь, в завещании не упоминался никто из ей подобных!

Обитатели Селланро приняли несчастье спокойно, отчасти они к тому же были к нему готовы. Ингер, правда, не переставала недоумевать.

– И это брат Сиверт? Который всю свою жизнь был таким богачом! – сказала она.

– Он и предстал бы правым и богатым пред Агнцем и Престолом, но его ограбили! – ответила Олина.

Исаак собрался в поле, и Олина сказала:

– Жалко, ты уходишь, Исаак, значит, я не увижу косилку. Ты ведь завел косилку, правда?

– Правда.

– Да, так и говорят. И будто косит она скорее сотни косцов. Чего ты только не заведешь, Исаак, с твоими-то средствами и золотом! Священник у нас тоже завел новый плуг о двух лемехах, но что против тебя наш священник! Так я и скажу ему прямо в глаза.

– Сиверт покажет тебе машину в работе, он управляется с ней гораздо лучше меня, – сказал Исаак и пошел.

Исаак ушел. В Брейдаблике назначен аукцион как раз в полдень, и ему надо туда попасть – пока он решил только это. Не то чтобы Исаак все еще думал купить хутор, но аукцион – первый в их местах, и обидно пропустить его.

Подойдя к Лунному и увидев Барбру, он только кланяется и хочет пройти мимо, но Барбру заговаривает с ним и спрашивает, не вниз ли он идет.

– Да, – отвечает он и хочет идти. Ведь продается усадьба, где она провела детство, оттого он и отвечает так кратко.

– Ты на аукцион? – спрашивает она.

– На аукцион? Нет, просто так иду. А где Аксель?

– Аксель-то? Не знаю, право. Пошел на аукцион. Наверное, и он хочет заполучить что-нибудь по дешевке.

Какая толстая стала Барбру и какая заноза – прямо ужас!

Аукцион уже начался, он слышит выкрики ленсмана и видит много народу. Подойдя ближе, он узнает не всех, есть здесь и чужие, но Бреде щеголяет при полном параде, он оживлен и болтлив.

– Здравствуй, Исаак! Гляди-ка, ты тоже оказал мне честь и уважение, пожаловал на мой аукцион? Спасибо тебе. Мы много лет были соседями и добрыми друзьями и никогда не слыхали друг от друга худого слова! – Бреде умиляется. – Чуднó подумать, что приходится покидать насиженное место – столько лет жил здесь и душой прикипел, – но что поделаешь, коли так складывается.

– Может, оно и к лучшему обернется, – утешает его Исаак.

– Да, знаешь, – подхватывает Бреде, – я и сам так думаю. Я не жалею, ну вот ни капли. Выгоды я тут никакой не имел, но, наверно, все обернется к лучшему, дети растут и вылетают из гнезда… жена, правда, скоро принесет еще одного, ну да все равно!

И вдруг Бреде ни с того ни с сего говорит:

– Я отказался от телеграфа.

– Что-что? – спрашивает Исаак.

– Я отказался от телеграфа.

– Отказался от телеграфа?

– С Нового года. На что он мне! А если я поступлю на должность и буду разъезжать с ленсманом или доктором, неужто телеграфу идти у меня на первом месте? Нет, так нельзя! Это хорошо для тех, у кого много времени; а Бреде не станет бегать из-за какой-то телеграфной линии по горам и долам за пустячную плату, а то и вовсе задаром! Вдобавок я не поладил с управлением, опять оно пристает ко мне.

Ленсман продолжает выкликать цены на хутор, дошло уже до нескольких сот крон, каких и стоит, по общему мнению, участок, поэтому надбавки делают всего по пяти – десяти крон.

– Кажется, это Аксель набавил! – внезапно говорит Бреде и, загоревшись любопытством, бежит к нему. – Ты хочешь купить мой участок? Разве тебе своего мало?

– Я покупаю не для себя, – уклончиво отвечает Аксель.

– Ну-ну, мне-то ведь все равно, я не к тому спросил.

Ленсман поднимает молоток, новая надбавка, сто крон сразу, никто не предлагает больше, ленсман несколько раз повторяет цену, ждет с минуту, держит молоток на весу, потом ударяет.

– За кем цена?

– Аксель Стрём. Не для себя…

Ленсман заносит