Воспоминания о будущем - Элена Гарро

Изабель идет по коридору. Изабель чувствовала, что за ней наблюдают, и холодно пресекала любые попытки заговорить с ней. Она ела в одиночестве и угрюмо ждала возвращения Росаса. Генерал приходил на рассвете, а она сидела в своем красном платье на стуле, будто в гостях, с каждым разом все более бледная. Она сама и цвет ее платья раздражали генерала, он никогда не делал ей подарки, как Хулии. Изабель носила то же самое платье, в котором пришла в отель. Свое единственное платье.

Грегория первой подошла к Изабель, ей стало жалко одинокую девушку. Старуха ласково ворковала с ней, и между ними завязалась дружба. Изабель обращалась к Грегории за мелкими услугами, например купить что-нибудь из нижнего белья. С наступлением темноты Грегория приходила с маленькими свертками и новостями из Икстепека, сопровождала Изабель в ванную, вытирала спину, расчесывала волосы и дарила ласковые слова.

– О чем вы с ней говорите? – выспрашивала Рафаэла у старухи.

– Ни о чем особом.

– Она знает о смерти брата?

– Да, я ей сказала, но она молчит.

– Хуже всего, что генерал ее не любит.

– Любит он только покойную Хулию, – заключила старуха.

И это было правдой. Присутствие Изабель делало отсутствие Хулии невыносимым для Росаса. Легкая тень бывшей возлюбленной исчезала, вытесненная голосом и телом новой любовницы. По ночам, перед тем как войти в комнату, генерал обещал самому себе: «Вот сейчас скажу ей, чтобы она уходила». Но какая-то постыдная жалость мешала ему выгнать Изабель на улицу, и, разъяренный тем, что он называл «слабостью», генерал выключал свет и ложился в постель, не произнося ни слова. Он осуждал Изабель. Как она могла после того, что он сделал с ее братьями, спать с ним? Франсиско Росас пытался разгадать, что происходит внутри Изабель, но не понимал ни ее озабоченного лба, ни ее мрачных глаз. Не понимал он и странных разговоров с ней. «Я никогда не перестану жалеть о том, что позвал ее в ту ночь», – думал он.

– Спи! Спи! – сказал он, заметив, что Изабель сидит на стуле и смотрит на пляску теней, дрожащих на стене от света лампы.

Изабель молча разделась и легла рядом с ним, продолжая смотреть в потолок.

– О чем ты думаешь? – однажды спросил Росас, напуганный ее взглядом. – Так много думать плохо. Очень плохо, – добавил он.

Сам он думать не хотел. Зачем? Мысли вызывали в нем усилие, которое он прилагал по ночам, чтобы делить с Изабель постель, окруженную тенями.

– Я не думаю, я слушаю, как песок сыпется у меня в голове и все накрывает.

– Ты хуже Антонии. Ты меня пугаешь. – Генерал начал разуваться, с тревогой поглядывая на девушку, и ему казалось, что она и в самом деле покрыта песком.

– Скажи мне что-нибудь, – попросила Изабель, поворачиваясь к нему.

– Не могу, – ответил Росас и вспомнил встречу с Николасом.

И он, и его брат Хуан смотрели на него одинаковыми глазами. Он больше не хотел видеть эти глаза. Несправедливо, что они смотрят на него и днем, и ночью. Генерал задул свечу. Он не желал, чтобы глаза братьев Изабель видели его голым. Росас лег подальше от тела девушки и все равно чувствовал себя чужим.

– Между мной и моими братья стена.

– Спи, – взмолился Росас, напуганный словом «братья».

Через решетку балкона было видно высокое и ясное ночное небо, в котором одиноко мерцали звезды. Генерал тоскливо на них смотрел и вспоминал времена, когда их свет достигал его постели и струился по телу Хулии, светящемуся и прохладному, как ручей.

Изабель тоже смотрела на звезды. Дома они ее убаюкивали. Она пыталась представить, как выглядит другой ее дом, другая жизнь, другой сон, и встретилась с забытыми воспоминаниями.

– Франсиско, у нас есть две памяти… Раньше я жила в обеих, а теперь живу только в той, которая напоминает мне, что произойдет. Николас тоже в ней.

Росас резко поднялся на постели: он не хотел слышать ни имени Николаса, ни бессмысленных слов его сестры. Он был человеком одной памяти – памяти о Хулии, а Изабель с братьями отрывали Росаса от нее, пытались погрузить в темноту, которая была до Хулии. Он угодил в ловушку и чувствовал жалость к самому себе за то, что судьба с ним так обошлась.

– Спи, – тихо потребовал он.

И оба не спали до рассвета. Леонардо принес им завтрак. Бледные и чуждые друг другу, они были как две планеты, вращающиеся по разным орбитам. Старый солдат поставил поднос на столик и, как это уже вошло у него в привычку, направился к Рафаэле. Та вышла из комнаты и приняла у него поднос.

– Не спали, – доложил он

– Думали?

– Да, избегают друг друга, – ответил Леонардо.

Рафаэла вернулась в комнату и холодно посмотрела на полковника Круса. Ее сестра все еще спала.

– Видите, мои хорошие? Видите, я вас не обманул, не ходил на праздник. Я ходил ловить священника и братьев Монкада, – объявил он любовницам, вернувшись в отель на следующий день после праздника у доньи Кармен. – Вы меня не поздравите? – спросил он, увидев, что сестры молчат.

– Лучше бы ты пошел на праздник, – ответила Роза.

– Что ты такое говоришь? – воскликнул Крус.

– Говорю, лучше бы ты танцевал, а не ловил бедного священника.

Крус расхохотался. Он не понимал женщин, но считал, что смех – лучший способ победить их гнев и капризы. Сестры легко поддавались радости, однако в этот раз так на него посмотрели, что смех застрял у него в горле.

– Идите сюда, мои дорогие… – Крус протянул руку, чтобы приласкать их.

– Не трогай нас, ты приносишь несчастья! – И сестры отступили в угол, оставив Круса с протянутой рукой.

– Ну не упрямьтесь вы. Я так устал, – пожаловался он.

Сестры не ответили. Глядя в их сердитые глаза, полковник смиренно добавил:

– Пойду приму душ, – и вышел из комнаты.

Он не спал всю ночь, преследуя отца Бельтрана и его сообщников, и чувствовал себя разбитым. «Позже их развеселю», – подумал Крус, наслаждаясь прохладной водой. Он плотоядно ухмыльнулся, представив, как именно он будет их веселить. Полковник ни на что не жаловался, жизнь его была полна удовольствий. Дни текли мягко, а ночи были щедры. Крус быстро обтерся полотенцем, ему хотелось поскорее лечь со своими любовницами. Но те отдалились и молчали. Так проходили дни за днями, а полковник так и не смог их рассмешить. Жизнь его стала тоскливой, а ночи – одинокими и грустными.

Сестры, не сговариваясь, заняли вдвоем одну из кроватей и заставили полковника спать на другой. С тоской он наблюдал за тем,