Блиц-концерт в Челси - Фрэнсис Фавьелл

защемило сердце при одном взгляде на трагическую красоту ее смуглого лица. Кумари обожала брата, к тому же он был единственным сыном в семье. У родителей остались еще две дочери, но лишь Индай мог продолжить род. Кумари рассказывала, как ему нравилась служба в Королевских ВВС. Индай был счастлив, когда его приняли в эскадрилью, и умер счастливым, потому что защищал страну, которую любил. Мне, однако, трудно было разделить взгляд подруги. Всякий раз, когда в жертву Молоху войны приносилась очередная молодая жизнь, я испытывала ярость и глубокое отчаяние. Иногда, просыпаясь среди ночи, я думала обо всех тех прекрасных молодых людях, павших на полях сражений в каждой из воюющих стран. В Голландии, Франции, Бельгии, Польше, Норвегии людей отправляли в чудовищные концентрационные лагеря за то, что они не пожелали склониться под пятой фашистского ига. И каждый день летчики Королевских ВВС умирали за свою страну в бесконечных воздушных сражениях: или, как писали в сводках Би-би-си, «не вернулся из боя», или, как говорили о военных моряках, «пропал без вести». Кумари, в свою очередь, не понимала меня.

– Почему вы так боитесь смерти и так сожалеете о ней? – недоуменно спрашивала она. – Если вы, христиане, верите, что идете к вечной жизни, то должны приветствовать ее.

Кумари исповедовала индуизм и знала, что ее теперешняя жизнь – лишь небольшой цикл в длинной цепи реинкарнаций, которые будут повторяться до тех пор, пока она не достигнет вечного покоя в Брахмане. Она приняла смерть брата как предначертанную судьбой, и то, что его воплощение на этой земле оказалось столь коротким и было столь безжалостно – и, на мой взгляд, бессмысленно – прервано войной, не огорчило Кумари. Она скорбела о потере любимого брата, но не о том, что он умер.

– Индай перевоплотился, только и всего, – сказала моя подруга. – А еще командир звена сообщил нам, что брата должны наградить за мужество. Отец будет очень гордиться сыном.

Спокойная уверенность Кумари восхищала меня. Однажды я сделала небольшой набросок ее брата, одетого в военную форму. Теперь, закончив рисунок, я отдала его подруге. Она была в восторге и попросила разрешения отослать портрет отцу. Прежде чем Кумари забрала его, я еще раз вгляделась в черты изображенного на нем молодого человека: красивое открытое лицо – такие лица часто встречаются в Хайдарабаде, откуда была родом вся их семья. Я помнила чрезвычайно милого юношу, с которым мне всегда нравилось беседовать. И теперь не могла без боли смотреть на рисунок. Но Кумари оставалась тихой и мирной, она просто внимательно рассматривала изображение.

– Очень хорошо. Отец будет счастлив иметь портрет сына, – негромко произнесла она.

Рождество 1940 года было тихим – без ярких огней и праздничной суеты, но для Карлы оно стало одним из самых радостных, девочка буквально светилась от счастья. Двадцать пятого декабря Георг IV выступил по радио из Сандрингема. В первую очередь король обратился к детям, которых война разлучила с родителями: одних вывезли в сельскую местность, других – в Канаду, Австралию, Новую Зеландию, Южную Африку. Маленьких переселенцев было немало, поскольку, несмотря на трагедию с лайнером «Сити-оф-Бенарес», эвакуация детей продолжалась. Обращаясь к взрослым, король сказал: «Первая мировая война, уничтожавшая молодых людей, цвет нашей нации, мало затронула остальных граждан Британии, которые почти не соприкасались с тем, что происходило на далеких полях сражений. Однако на этот раз мы все оказались на линии фронта, лицом к лицу с опасностью. Мне известно, что старшее поколение гордится своей причастностью к этой битве. Помните, война приносит не только разлуку, но и новое единство, вырастающее на почве общих страданий, которые мы добровольно разделяем с нашими ближними. Поддерживать друг друга в дни испытаний, оставаясь преданными товарищами и добрыми соседями, – вот одно из величайших и прекраснейших проявлений подлинно свободного общества».

В финале речи король Георг предупредил – не стоит недооценивать грядущие испытания, но мы можем ожидать, что наступающий год окажется более счастливым, позволяя нам черпать «мужество и спокойствие в победах нашей армии и ее союзников, которые даются огромной ценой, на земле, на море и в воздухе».

Днем 25 декабря мы устроили у меня в мастерской рождественский праздник для Карлы и детей беженцев. Ларри и Сесил, одетые в костюмы Санта-Клауса, раздавали подарки. Сразу два Санты – ребятишки были в восторге. Мы сказали, что один приехал с континента, а второй – местный, из Англии. Костюмы мы отыскали среди вещей на благотворительном складе в ратуше. Кэтлин хорошенько почистила их и отремонтировала. А накануне, в сочельник, Сюзанна принимала у себя взрослых беженцев. В большой гостиной Королевского госпиталя была установлена нарядная елка. Все желающие пришли на праздник, угощались напитками и пели рождественские хоралы. Вечер получился веселый и с нотками ностальгии: собравшиеся вспоминали другие вечера, когда они встречали Рождество у себя дома, в Бельгии.

Четырнадцатого декабря юноши 1925 года рождения были призваны под знамена Бельгийской армии, сформированной на территории Великобритании[74]. В ее рядах было немало молодых людей, которым едва исполнилось шестнадцать, они казались слишком юными, чтобы идти на войну. Наши собственные юноши шестнадцати-семнадцати лет переживали непростые времена: для эвакуации они были слишком взрослыми, многим пришлось начать работать, чтобы прокормить себя, поскольку отцы ушли на фронт, а их матерей вместе с младшими детьми эвакуировали. Но эти мальчики и девочки отлично справлялись, помогая нам в службах гражданской обороны в качестве курьеров и рассыльных. Марджери Скотт была одной из тех, кто занимался такими ребятами. Благодаря тому, что радиопередачи, которые она вела, стали особенно популярны в Канаде, ей удавалось собирать значительные суммы, в том числе и на организацию самодеятельных театральных студий для молодежи, чтобы они могли найти интересное занятие и немного отвлечься от тягот военной жизни.

Мы закончили вечеринку в Королевском госпитале засветло, опасаясь объявления воздушной тревоги, но никакой тревоги не последовало. Очевидно, немцы, несмотря на бесноватого Гитлера, все еще дорожили своим Heilige Abend[75], чтобы оставить базы и полететь бомбить нас!

Мы с Ричардом тоже устроили вечеринку, чтобы отпраздновать первое Рождество в нашей с ним совместной жизни. Всем приглашенным мы велели прихватить с собой пижамы. Это стало обычным делом – отправляясь в гости, брать пижаму и туалетные принадлежности на случай, если объявят тревогу и вы не сможете попасть домой. Мы намеревались разместить наших друзей в холле на матрасах и раскладушках. Но время шло, а вой сирен так и не нарушил наш праздник. По всей Британии в ту ночь было затишье, ни одна бомба не упала на наши головы. И все же утром 27 декабря я решила отправить Карлу обратно. Она провела с нами несколько прекрасных дней, за которые Ларри и Ричард, а также миссис Фрит успели избаловать ее совершенно. Карла переживала, что уехала в Лондон без разрешения. Я позвонила в школу и объяснила взволнованным монахиням, что случилось. Они не сердились на девочку, эти добрые женщины прекрасно понимали, как важно для ребенка, не имеющего постоянного дома, чувствовать свою принадлежность к семье, и были рады, что у нас Карла обрела то, чего ей так недоставало.

Мне пришлось стать свидетелем драматичной сцены, которая дала мне понять всю глубину страданий девочки. Мы шли по Шоуфилд-стрит и поравнялись с останками разбомбленного дома. Отряд спасателей разбирал руины, представлявшие опасность для прохожих. Один из парней по прозвищу Громила – здоровяк с красным лицом и крепкими мышцами, бывший до войны рабочим на стройке, – завидев трусившую возле меня таксу, закричал: «Хайль, Мисс Гитлер!» Его товарищи подхватили вопль и вскинули руки в нацистском приветствии. Я давно привыкла к подобным шуткам, поэтому просто рассмеялась и помахала мужчинам в ответ. Но реакция Карлы оказалась неожиданной. Она вихрем подлетела к рабочим и накинулась на Громилу. «Как ты смеешь! Как ты смеешь!» – кричала девочка и что было сил молотила здоровяка кулаками. Ее маленькое личико исказилось от ярости. Мужчины стояли ошеломленные. Их потрясение было настолько велико, что они не могли вымолвить ни слова, лишь стояли и смотрели, как девочка, превратившись в разъяренную