Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

Несчастная мать разразилась мольбами, благословлениями и словами благодарности, не уставая хвалить и превозносить меня: все в свойственной Востоку чрезмерной манере, но действительно от всего сердца.

— Если ты окажешь мне такую услугу, я стану тебе рабыней и буду подметать порог твоего дома своими ресницами, — посулила она мне и начала свой рассказ. — Все это произошло еще до того, как в Константинополе установили монополию на табак. Тогда мой Кямиль и не собирался становиться софтой и не сидел сложа руки, как сейчас. У него вместе с подельником была табачная лавка, самая лучшая во всем городе. Его товарищ торговал в розницу в Константинополе, а мой сын ездил по провинции и закупал табак оптом у плантаторов. Там в провинции он подружился с сыном одного землевладельца. Мой Кямиль был таким добрым парнем, что все его любили! Но сын землевладельца особенно его полюбил, пропади он пропадом! Потому что Кямиль тоже его полюбил и привез в Город, и они вместе пошли к имаму, надрезали вены, и каждый выпил от крови другого — так они побратались. И настолько привязались друг к другу, что названый брат сказал моему сыну: «Давай я сделаю тебя своим зятем! У меня есть сестра, красавица из красавиц! Как только ты ее увидишь, сразу голову потеряешь!» Э! Мой Кямиль в ту пору был молодым, добрым и трудолюбивым. Но отец девушки — он, конечно, любил моего Кямиля, я не говорю, что не любил, — но дочь за него отдавать не хотел. Ведь он сам, говорит, был из султанского рода, то есть рожденным рабыней султана, и хотел отдать свою дочь за какого-нибудь бея или пашу. Но молодые поладили, и его дочь — чтоб ей пусто было — так полюбила моего Кямиля, что ее отцу пришлось прикусить язык и замолчать, хоть он был вспыльчивым и гордым. Ведь у него больше не было дочерей, кроме Назили, и он не хотел ее огорчать. Итак, они обменялись подарками и обручились. Кто же знал, что надо было тогда же пожениться и переехать в Константинополь! Но меж тем ввели монополию на табак, табачные лавки стали закрываться, и очень много людей потеряли работу. И мой Кямиль не просто понес ущерб, но и вообще лишился своего дела. Тогда он решил уехать к тестю в имение и работать там вместе со своим шурином, остаться в провинции в угоду своей суженой, которая пока не хотела уезжать от отца. «Кямиль, сынок, — говорила я ему. — Плод, который крепко держится на дереве, еще незрелый. И девочка, которая не хочет покидать отцовский дом, еще не готова стать женой». Но Кямиль любил ее и делал все, что она попросит. Приближался день свадьбы, и Кямиль с названым братом оседлали лошадей и поскакали в Город за покупками.

Железная дорога пролегала недалеко, но молодые люди любили верховую езду, к тому же они хотели во что бы то ни стало въехать в Город верхом, в жилетах с золотыми пуговицами, с кобурой на поясе да ружьями за плечом. И так они отправились в путь, набив карманы деньгами. И добрались до моста в Люлебургазе, где затем убили вашего бедного брата. Эфенди видел этот мост и рассказывал, что он узкий и низкий. Река там глубокая и быстрая. Один берег голый, другой — заросший дикими ивами и другими деревьями, переходящими в лес.

(Хмельной эфенди не мог подтвердить точность этого описания, так как уже давно храпел, упав на стол.)

— Как только они доскакали до середины моста, — продолжила старуха, — Кямиль увидал огонь среди деревьев и услышал выстрел! И прежде чем он успел что-либо сообразить, его спутник свалился на землю! И тогда лошадь Кямиля обезумела, резко скакнула вбок, сломала ограждение и вместе с моим сыном упала в воду! Избави, Аллах, людей от такой напасти! Кто знает, как долго он боролся со смертью? Но не суждено ему было тогда погибнуть. Лошадь погибла, а он выжил. Слава Аллаху! Хоть так, но смерти он избежал. Три дня мой сын не знал, где находится. И, немного придя в себя, он понял, что оказался на мельнице. Так далеко его увлекла река, ведь он запутался в вожжах. И если бы его в последний момент не вытащил мельник… ну да ладно! Сам мельник оказался не очень хорошим человеком, прости его Аллах. Ведь когда сын очнулся, то обнаружил, что у него с пояса пропал кошелек. Но он промолчал, поскольку так или иначе отдал бы деньги мельнику. Кямиль поблагодарил его как мог и пошел обратно в имение своего тестя, проверить, все ли в порядке с его названым братом, да сообщить новости. Но когда он, полуживой, добрался до их порога, то тесть не пустил его. Отвернувшись, чтобы только не видеть Кямиля, он сказал ему: «Ты позволил убить своего названого брата и сам ни разу не выстрелил! И теперь ты приходишь в мой дом без головы убийцы? Ах ты трус! Ах ты предатель!» И, захлопнув дверь, вытолкал его наружу — изнуренного, без гроша в кармане! Кто знает, на каком поле были бы сейчас разбросаны кости моего мальчика, кабы ему не посчастливилось оказаться в вашей деревне, кабы эта святая женщина, валиде, твоя мать, не подобрала бы его и не ухаживала за ним в своем доме. Мы, турки, говорим, что все христиане отправятся в ад. Но, думая о том, какое доброе дело совершила твоя матушка, я могу сказать лишь одно: если эта христианка не достойна рая, то какой турок тогда достоин? Ну да что и говорить? Пути Аллаха неисповедимы.

Все это время я не знала, где мой сын. Мы слышали об убийстве, но эфенди в ту пору еще не работал в жандармерии, а султанское отродье, этот горе-тесть Кямиля, сказал нам, что больше его не видел. Так мы записали его в мертвецы. Когда пришел твой брат и привел мне сына, такого тощего, бледного как смерть, я решила, что он вытащил его из могилы. И пусть Аллах дарует вам столько радости, сколько я испытала в тот день! Конечно, прошло много времени, пока Кямиль окончательно не поправился здоровьем. И как только ему стало лучше, он начал собираться в дорогу.

«Куда ты отправляешься, сынок?» — «К своей невесте, мама, и к своему тестю». — «И зачем тебе такой тесть? Ну его!». — «Я не могу это так оставить, мама. Он должен узнать, что я не предатель и