Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

чтобы вы согласились на этот план… Мистер Грей так мечтает о школе! – И мисс Галиндо устремила на миледи долгий умоляющий взгляд.

Но миледи лишь сухо обронила, вставая с места и тем самым давая понять, что разговор окончен:

– Как видно, мистер Хорнер и мистер Грей далеко продвинулись в своих планах прежде моего согласия. – Коротко извинившись, миледи вышла из комнаты.

– Ну вот! – воскликнула мисс Галиндо. – Опять мой длинный глупый язык все испортил! Но право же, в наши дни люди загодя строят планы, особенно если человек болен и целыми днями не встает с постели.

– Миледи скоро перестанет сердиться, – смущенно заверила я мисс Галиндо, словно бы в оправдание миледи.

После моих слов мисс Галиндо мгновенно прекратила самобичевание и обратила свой гнев на меня.

– Миледи имеет полное право сердиться на меня, как ей угодно и сколько угодно! Разве я жалуюсь на нее? С чего вы вздумали утешать меня? Да будет вам известно, что мы с миледи знакомы без малого тридцать лет, и если бы она взяла меня за плечи и вытолкала вон, моя любовь к ней стала бы только сильнее. Так что не лезьте в наши дела со своими елейными увещеваниями! Я тут болтала всякую чушь, как безмозглый попугай, и получила от нее по заслугам. На этом прощайте, мисс! И мой вам совет: узнайте леди Ладлоу, как знаю ее я, прежде чем снова уверять меня, будто она скоро перестанет сердиться! – С тем мисс Галиндо и рассталась со мной.

Я не вполне понимала, что было не так в моих словах, но больше никогда «не лезла в их дела»: остерегалась делать какие-либо замечания в разговоре с одной относительно другой. Из этого эпизода я вынесла только то, что мисс Галиндо связана с миледи нерасторжимыми узами благодарной любви, что она прямо-таки боготворит леди Ладлоу.

Тем временем увечный Гарри Грегсон начал понемногу ковылять по деревне. Жил он по-прежнему в доме мистера Грея, так всем было удобнее: там он мог находиться под постоянным наблюдением доктора, получать необходимое лечение и полноценное питание. Первоначально предполагалось переместить мальчика, когда тот немного окрепнет, к мистеру Хорнеру, однако дом его стоял за деревней, в стороне от дороги, к тому же управляющий значительную часть дня проводил вне дома; ввиду перечисленных обстоятельств мистер Хорнер согласился оставить Гарри до полного выздоровления в пасторском доме, и согласился, сдается мне, весьма охотно, так как мистер Грей, несмотря на собственную немощь и запрет говорить, старался учить Гарри, а ведь именно этого мистер Хорнер желал больше всего.

Ну а что же Грегсон-отец – дикарь, лесовик, браконьер и горе-работник, перебивавшийся случайными заработками? Он заметно присмирел, когда увидел, какой заботой окружен его сын. Еще недавно Грегсон был один против всех, так же как все были против него. Судебное дело, о котором я вам рассказывала, – когда мистер Грей и сама миледи вступились за него и вызволили из тюрьмы, куда его бросили по неправедному обвинению, – заставило его впервые в жизни поверить, что справедливость все-таки существует; он стал иначе относиться к здешним людям и уже не считал свой здешний дом всего лишь временным пристанищем. Я не уверена, что многих обитателей деревни обрадовало такое соседство; возможно, они бы предпочли, чтобы Грегсон не изменял своему кочевому инстинкту и поскорее перебрался на новое место, как он обычно и делал, думая, конечно же, только о личной безопасности. Гарри был одним из десяти – двенадцати его детей; некоторые из них пользовались дурной славой, и не напрасно: одного сына приговорили к ссылке за грабеж, совершенный им где-то в отдаленной части графства. Я еще застала рассказы о том, как папаша Грегсон вернулся из суда в дикой ярости, как он не помня себя ходил взад-вперед по деревне и клялся отомстить, как злобно сверкали его огромные черные глаза из-под косматых волос, как он то сжимал кулаки, то воздевал руки кверху в бессильном отчаянии и как его жена с выводком маленьких детей семенила за ним, обливаясь слезами. Потом все семейство на время исчезло, предварительно заперев свою лачугу на ключ, а ключ зарыв (по свидетельству зорких соседей) под живой изгородью.

Вновь Грегсоны объявились в деревне незадолго до прибытия в Хэнбери мистера Грея. Возможно, новый пастор ничего не слышал об их сомнительной репутации, а возможно, считал, что падшие прежде других вправе ждать от него христианского милосердия; так или иначе, дикий язычник огромного роста и недюжинной силы сделался верным рабом тщедушного, нервного, вечно неуверенного в себе пастора. Грегсон-отец признавал также авторитет мистера Хорнера, хоть это было непросто: ему не нравилось, что управляющий целиком завладел его сыном; мать Гарри намного легче переступила через свою материнскую ревность в надежде, что сын сможет выйти в люди и не будет мыкаться всю жизнь, как его родители. Управляющий мистер Хорнер и самовольный поселенец-браконьер Грегсон слишком часто имели неприятные столкновения в прошлом, чтобы в сколь угодно отдаленном будущем между ними могли возникнуть теплые чувства. Даже теперь, когда Грегсон при виде мистера Хорнера должен был бы испытывать одну лишь признательность за сына, он торопливо сворачивал в сторону, уклоняясь от встречи; ну а мистеру Хорнеру стоило больших усилий не приводить в качестве предостережения для Гарри образ жизни его отца, и только природная сдержанность и благоприобретенная выдержка останавливали управляющего.

Иное дело мистер Грей – избегать встречи с ним у Грегсона не было никакой причины. В отношении браконьера к пастору наблюдался оттенок покровительства физически сильного слабому; вместе с тем он признавал за немощным пастором удивительную крепость духа, иначе просто не мог бы уважать его: всякий раз, когда мистеру Грею случалось застигнуть Грегсона во время противозаконной охоты, пастор сурово выговаривал ему за недостойное поведение и при этом с такой неколебимой верой взывал к лучшим чувствам Грегсона, что силач-браконьер не посмел бы и пальцем тронуть священника, даже под угрозой ареста и тюрьмы. Смелую обличительную речь мистера Грея он выслушивал с покровительственной улыбкой одобрения, как Гулливер слушал бы назидания лилипута. Но когда за смелыми словами последовали добрые дела, Грегсон втайне от всех отдал свое сердце пастору, который с тех пор стал владыкой и хранителем его души. История эта прекрасна тем, что мистер Грей не знал о своей роли в свершившемся чуде или, может быть, считал себя лишь послушным орудием в руках Божьих. Без сомнения, он горячо благодарил Всевышнего за чудесное преображение дикаря Грегсона, а тот, как умел, изъявлял благодарность доброму пастырю. Однако бедный молодой