Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви - Реймонд Карвер

них же и пришел, так что видно ему было лучше, чем мне. Тут вдруг штору отдернули, и там была женщина, спиной к окну.

– Вот что она сейчас делает? – спросила я, хотя и так прекрасно знала.

– Ради бога, – сказал Верн.

– Что она делает, Верн? – сказала я.

– Снимает одежду, – сказал Верн. – Ты сама-то как думаешь, что она делает?

Потом свет погас, и мужик пошел вдоль стены обратно. Приоткрыл сетку и скользнул внутрь, а чуть погодя свет потушили совсем.

Верн кашлянул, потом кашлянул еще раз и покачал головой. Я зажгла свет. Верн стоял на коленях. Потом встал и прикурил сигарету.

– Когда-нибудь я скажу этой шлюхе все, что о ней думаю, – сказала я и поглядела на Верна.

Верн хохотнул.

– Я тебе точно говорю, – сказала я. – Увижу ее в магазине и скажу ей прямо в лицо.

– Я бы не стал. Тебе это зачем? – сказал Верн.

Но было понятно: он знает, что я не всерьез. Он нахмурился и стал разглядывать ногти. Потом покатал во рту языком и прищурился, как всегда, когда собирается с мыслью. Потом выражение лица у него поменялось, и он поскреб подбородок.

– Ничего подобного ты делать не станешь, – сказал он.

– Вот увидишь, – сказала я.

– Блин, – сказал он.

Я пошла за ним в гостиную. Мы оба были на взводе. Так на нас это действует.

– Посмотрим, – сказала я.

Верн загасил сигарету в большой пепельнице. Встал возле кожаного кресла и с минуту смотрел в телик.

– Ничего такого они не делают, – сказал он. А потом еще кое-что сказал. Он сказал: – А может, что-то в этом и есть. – Верн снова закурил. – Тебе-то откуда знать.

– Если кто-то станет подглядывать ко мне в окно, – сказала я, – я вызову копов. Ну если только это будет не Кэри Грант, – сказала я.

Верн пожал плечами.

– Сама не знаешь, что несешь, – сказал он.

Мне захотелось есть. Я пошла к буфету, пробежалась по полкам, затем открыла холодильник.

Потом окликнула Верна:

– Ты что-нибудь будешь?

Он не ответил. Я услышала, как в ванной зашумела вода. Но мне показалось, что перекусить он не откажется. Как раз настало время, когда мы обычно хотим есть. Я поставила на стол хлеб и мясную нарезку и открыла банку супа. Достала крекеры и арахисовое масло, холодный мясной рулет, огурчики, оливки и чипсы. Поставила на стол. А потом подумала: яблочный пирог же.

Верн пришел в халате и фланелевой пижаме. Волосы у него были влажные и зачесаны назад, и от него пахло туалетной водой. Он оглядел стол.

– А как насчет миски хлопьев с коричневым сахаром? – сказал он. Потом сел и положил рядом с тарелкой газету.

Мы поели. В пепельнице косточки от оливок лежали вперемешку с окурками.

Потом Верн поднял голову, усмехнулся и сказал:

– А что это за дивный запах?

Я пошла к духовке и достала два куска яблочного пирога, залитых сверху расплавленным сыром.

– Вот это я понимаю, – сказал Верн.

Немного погодя он сказал:

– Все, я больше не могу. Пойду в постель.

– Я тоже, – сказала я. – Только со стола уберу.

Я счищала остатки еды с тарелок в мусорное ведро и вдруг заметила муравьев. Пригляделась как следует. Они ползли откуда-то из-за труб, которые под раковиной, сплошным потоком, забирались в ведро с одной стороны, а с другой спускались, безостановочно. Я отыскала в ящике спрей и обрызгала ведро и снаружи, и изнутри, а потом еще и под раковиной – везде, докуда смогла дотянуться. Затем вымыла руки и еще раз напоследок оглядела кухню.

Верн спал. И храпел. Через несколько часов он проснется, сходит в ванную и начнет курить. Маленький телевизор в ногах кровати он не выключил, но изображение шло полосами.

Мне хотелось рассказать Верну про муравьев.

Какое-то время я готовилась ко сну, потом наладила картинку и забралась под одеяло. Верн издавал звуки, которые всегда издает во сне.

Я немного посмотрела телик, но там шло ток-шоу, а я не люблю ток-шоу. Я снова вспомнила про муравьев.

Через какое-то время мне начало казаться, что они в доме повсюду. Я подумала: а что, если разбудить Верна и сказать ему, что мне приснился плохой сон. Но вместо этого я встала и пошла за баллончиком. Еще раз заглянула под раковину. Но муравьев там не осталось. Я стала включать свет по всему дому, пока в доме не стало светлее, чем днем.

Ходила и брызгала.

Потом наконец раздвинула на кухне шторы и выглянула в окно. Дул ветер, и я слышала, как ломаются ветки.

– Вот же шлюха, – сказала я. – Придумают тоже.

Я и похуже слова говорила, такие слова, которые повторять не стану.

Они тебе не муж[5]

Эрл Обер с одного коммивояжерского места уволился, а на другое пока не поступил. А вот его жена Дорин работала в ночь официанткой в круглосуточной кофейне на краю города. Однажды вечером, изрядно набравшись, Эрл решил заглянуть к ней в кофейню и чего-нибудь перехватить. Ему хотелось узнать, где Дорин работает, хотелось выяснить, не перепадет ли чего на халяву.

Он сел у стойки и стал изучать меню.

– Ты зачем здесь? – спросила Дорин, едва его увидев. Потом передала повару какой-то заказ. – Ты что заказывать собираешься, Эрл? – спросила она. – Дети в порядке?

– Нормально, – ответил Эрл. – Два кофе и пару бутербродов, которые под номером два.

Дорин записала.

– А не получится… ну, сама знаешь? – спросил он и подмигнул.

– Нет, – отрезала она. – И не говори со мной сейчас. Я занята.

Эрл пил кофе и ждал, когда принесут бутерброды. Рядом присели двое мужчин в деловых костюмах – узлы галстуков ослаблены, воротнички рубашек расстегнуты – и заказали кофе. Когда Дорин отошла, унося кофейник, один сказал другому:

– Глянь-ка, ну и зад. Ну вообще.

Второй рассмеялся.

– Я видал и получше, – сказал он.

– Так и я о том же, – сказал первый. – Но есть мужики, которым нравится пожирнее.

– Мне нет, – сказал второй.

– Мне тоже, – сказал первый. – Я именно это и хотел сказать.

Дорин поставила перед Эрлом бутерброд. Рядом с бутербродом лежали жареный картофель, капустный салат, маринованный огурчик.

– Что-то еще? – спросила она. – Стакан молока?

Он не ответил. Она не отходила, и он покачал головой.

– Принесу тебе еще кофе, – сказала она.

Вернулась, налила кофе и ему, и двум другим посетителям. Потом взяла креманку, повернулась положить в нее мороженого. Нагнулась к контейнеру, принялась подцеплять мороженое ложечкой. Белая юбка сморщилась на бедрах, поползла вверх по ногам. Открылась подвязка – розовая, открылись ляжки – мятые, серые и слегка волосатые, сосудики разбегались во все стороны густой сеткой.

Мужчины, сидевшие рядом с Эрлом, переглянулись. Один приподнял брови. Другой ухмыльнулся и продолжал смотреть на Дорин поверх чашки – она поливала мороженое шоколадным сиропом. Когда она начала встряхивать баллончик со взбитыми сливками, Эрл встал, не доев, и зашагал к двери. Слышал,