Плоды земли - Кнут Гамсун

сделал. То же и с его палкой, с тросточкой. Правда, ею служил всего лишь остов дождевого зонта, от которого он отодрал спицы, но он не ходил, помахивая ею, как в городе, – куда там, он нес ее, смирненько прижав к бедру.

Нет, нечего было удивляться, что Элесеус отправился за перевал. Он не годился в плотники, он годился лишь на то, чтобы писать буквы, на это способны не все и не каждый, но дома никому не дано было оценить его замечательную ученость, кроме разве матери. Он весело шагал по лесу, значительно опередив Олину и решив подождать ее повыше, бежал, как теленок, торопился. Некоторым образом Элесеус удрал из дому тайком, он боялся, что его увидят, а все потому, что захватил с собой весеннее пальто и тросточку. Он надеялся повидать на той стороне людей и себя показать, может, даже попасть в церковь. И вот он радостно мучился на солнцепеке в ненужном весеннем пальто.

На постройке же дома о нем никто не пожалел, наоборот, отец заполучил обратно Сиверта, а Сиверт был во много раз полезнее и мог работать с утра до вечера. Они недолго провозились с избой, это была пристройка, три стены; рубить бревна не было нужды, они пилили их на лесопилке; из верхних обрезков сразу получались стропила для крыши. И вот в один прекрасный день перед их глазами встала готовая изба, красуясь крышей, настланным полом и врезанными окнами. Большего до полевых работ они сделать не успели, обшить избу тесом и покрасить ее придется уже после сева.

И вдруг из-за гор со стороны Швеции явился Гейслер с большой свитой. Свита была верхом, кони лоснятся, седла под седоками желтые, – должно быть, богатые господа, толстые да тяжелые, лошади так и приседают под ними; среди этих важных господ Гейслер шел пешком. Господ было четверо, пятый Гейслер, кроме того, два конюха вели каждый по вьючной лошади.

Всадники спешились во дворе, и Гейслер сказал:

– Вот это Исаак, здешний маркграф. Здравствуй, Исаак! Видишь, я опять приехал, как сказал.

Гейслер был все такой же. Он хоть и пришел пешком, но не видно было, чтоб он чувствовал себя хуже других; поношенное пальто уныло и сиротливо болталось на его исхудалой спине, но выражение лица было властное и надменное. Он сказал:

– Мы с этими господами собираемся немножко побродить по горам, они так раздобрели, что решили чуть поубавить жира.

Господа, впрочем, оказались ласковые и совсем не гордые, они улыбнулись на слова Гейслера и попросили Исаака извинить их за то, что нагрянули на его хутор словно войной. У них есть с собой провизия, так что они не объедят его, но, если им дадут ночлег под крышей, они будут очень благодарны. Может быть, они разместятся в новом доме?

После того как гости немножко отдохнули, а Гейслер посидел с Ингер и поболтал с детьми, все они ушли в лес и проходили там до вечера. По временам до усадьбы доносились странные громкие выстрелы в горах, и компания вернулась с мешками, полными новых образцов камней.

– Медная лазурь, – говорили они, кивая на камни. Потом завели длинный ученый разговор и стали рассматривать карту, которую сами же и набросали; среди них один был инженер-горняк, другой – механик, третьего называли губернатором, четвертого – фабрикантом; то и дело слышалось: подвесная дорога, канатная дорога. Гейслер изредка вставлял в разговор одно-два слова и каждый раз как будто направлял их беседу, они прислушивались к его словам с большим вниманием.

– Кому принадлежит земля к югу от озера? – спросил Исаака губернатор.

– Казне, – быстро ответил Гейслер. Он не дремал, был все время начеку, в руке он держал документ, который Исаак когда-то подписал своими каракулями. – Я ведь сказал, что казне, а ты опять спрашиваешь! – сказал он. – Решил меня контролировать, так изволь!

Позже вечером Гейслер позвал с собой Исаака в отдельную комнату и сказал:

– Продашь нам медную скалу?

Исаак ответил:

– Да ведь ленсман один раз уже купил у меня скалу и заплатил.

– Верно, – сказал Гейслер, – я купил скалу. Но ведь ты имеешь проценты с продажи или с разработки, так, может, хочешь отказаться от этих процентов?

Исаак не понял, о чем речь, и Гейслеру пришлось объяснить: Исаак не умеет добывать руду, он землепашец, расчищает и распахивает землю; Гейслер тоже не может. Деньги, капитал? О, сколько угодно! Но у него нет времени, такая уйма дел, он все время в разъездах, должен присматривать за своими имениями на севере и на юге. Вот он и задумал продать скалу этим шведским господам; все они родственники его жены и богатые люди, большие знатоки своего дела, они могут разработать скалу. Теперь понятно?

– Как вы решите, так и я! – заявил Исаак.

Замечательно – такое доверие доставило потрепанному Гейслеру явное удовольствие.

– Уж и не знаю, как тут быть, – сказал он и задумался. Но вдруг, словно все решив, продолжал: – Если ты предоставишь мне свободу действий, я в любом случае сделаю для тебя больше, чем ты сам.

Исаак начал было:

– Гм. Вы уже сделали нам столько добра…

Гейслер нахмурился и оборвал:

– Ладно, ладно!

Утром господа уселись за стол и принялись писать. Писали они о серьезных вещах: во-первых, составили купчую на сорок тысяч крон за горный участок, потом документ, в котором Гейслер отказывался от всех этих денег до единого шиллинга в пользу своей жены и детей. Исаака и Сиверта позвали подписаться под этими бумагами в качестве свидетелей. После этого господа вознамерились откупить у Исаака за сущую безделицу его проценты – за пятьсот крон. Гейслер остановил их.

– Шутки в сторону! – сказал он.

Исаак не очень-то понимал, в чем дело, он уже один раз продал скалу и получил что следовало, вдобавок речь шла о кронах – стало быть, чепуха, не то что далеры. Сиверт же понял гораздо больше, тон переговоров удивил его: здесь, несомненно, решалось семейное дело. Один из господ, к примеру, сказал:

– Дорогой Гейслер, право, неприлично ходить с такими красными глазами!

На что Гейслер резко, но уклончиво ответил:

– Может, и впрямь неприлично. Но в этом мире каждому воздается отнюдь не по заслугам!

Уж не в том ли было дело, что братья и родственники госпожи Гейслер решили купить ее мужа да заодно уж и избавиться от его посещений и его беспокойного родства? Горный же участок, надо полагать, представлял кое-какую ценность, этого никто не отрицал; но находился он на отшибе, господа говорили, что покупают его только затем, чтоб сбыть