Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

нее задрожала рука. Она заметила это, улыбнулась и, подавшись вперед, припала губами к бокалу.

– Хорошее пиво.

– Очень хорошее, – сказал я.

Я нервничал из-за Майка. Не похоже было, чтобы он спал. Должно быть, пил всю ночь, но вроде бы держал себя в руках.

– Я слышала, Кон побил тебя, Джейк, – сказала Бретт.

– Нет. Вырубил меня. Только и всего.

– Что ж, он побил Педро Ромеро, – сказала Бретт. – Избил до синяков.

– Как он?

– Поправится. Не хочет выходить из номера.

– Много синяков?

– Очень. Он так пострадал. Я сказала ему, что хочу выскользнуть на минутку и повидать вас.

– А он будет выступать?

– А то! Я пойду с тобой, если не возражаешь.

– Как там твой дружок? – спросил Майк.

Он не слышал ничего из того, что сказала Бретт.

– Бретт завела себе матадора, – сказал он. – Был у нее еврей по имени Кон, но с ним плохо вышло.

Бретт встала.

– Я не стану слушать от тебя подобный бред, Майкл.

– Как твой дружок?

– Чертовски хорошо, – сказала Бретт. – Увидишь его сегодня.

– Бретт завела себе матадора, – сказал Майк. – Красавца, млять, матадора!

– Ты не против прогуляться со мной? Хочу поговорить с тобой, Джейк.

– Расскажи ему все без утайки, – сказал Майк. – Да кому нужны эти байки!

Он навалился на столик, и пиво с креветками полетели на мостовую.

– Идем, – сказала Бретт. – Подальше отсюда.

Когда мы шли в толпе через площадь, я сказал:

– Что теперь?

– После ланча я не увижусь с ним до корриды. Его люди придут и оденут его. Он говорит, они очень злятся на меня.

Бретт сияла. Она была счастлива. Светило солнце, и день был ясный.

– Я чувствую себя другим человеком, – сказала Бретт. – Ты не представляешь, Джейк!

– Я могу для тебя что-то сделать?

– Нет, просто сходи со мной на корриду.

– Увидимся за ланчем?

– Нет. Я поем с ним.

Мы стояли под аркадой у дверей отеля. Выносили столики и расставляли под аркадой.

– Хочешь пройтись до парка? – спросила Бретт. – Не хочу пока подыматься. Я так думаю, он спит.

Мы пошли дальше, мимо театра, до конца площади и дальше, через ярмарочные постройки, двигаясь в толпе между рядами палаток. Мы вышли на поперечную улицу, которая вела к Пасео-де-Сарасате. Мы видели, как туда шли толпой модники и модницы. В дальнем конце парка они разворачивались.

– Давай не пойдем туда, – сказала Бретт. – Не хочу, чтобы на меня сейчас глазели.

Мы стояли на солнце. После дождя и туч с моря было жарко и хорошо.

– Надеюсь, ветер уляжется, – сказала Бретт. – Это очень плохо для него.

– Вот и я подумал.

– Он говорит, быки что надо.

– Хорошие быки.

– Это Святого Фермина?

Бретт смотрела на желтую стену часовни.

– Да. Отсюда началась процессия в воскресенье.

– Давай зайдем. Не возражаешь? Мне бы хотелось малость помолиться за него или что-нибудь такое.

Мы вошли через тяжелую кожаную дверь, поддавшуюся очень легко. Внутри было темно. Молилось много людей. Ты различал их, когда глаза привыкали к полумраку. Мы встали на колени у одной из длинных деревянных скамей. Довольно скоро я почувствовал, как Бретт застыла рядом со мной, и увидел, что она смотрит прямо перед собой.

– Слушай, давай уйдем отсюда, – прошептала она гортанно. – Я чертовски нервничаю.

Выйдя на жаркую яркую улицу, Бретт подняла взгляд на верхушки деревьев, колыхавшиеся на ветру. Молитва не особенно подействовала.

– Не знаю, почему я так нервничаю в церкви, – сказала Бретт. – Мне это ничего не дает.

Мы пошли дальше.

– Меня чертовски угнетает религиозная атмосфера, – сказала Бретт. – Лицо у меня неподходящее.

– Знаешь, – сказала Бретт, – я вовсе не волнуюсь за него. Я за него просто радуюсь.

– Хорошо.

– Но лучше бы ветер перестал.

– К пяти часам, вероятно, уляжется.

– Будем надеяться.

– Ты могла бы помолиться, – рассмеялся я.

– Мне это ничего не дает. Никогда не получала того, о чем молилась. А ты?

– О, да.

– Бред какой-то, – сказала Бретт. – Хотя, может, для кого-то это и работает. Ты с виду не очень религиозен, Джейк.

– Я довольно религиозен.

– Бред какой-то, – сказала Бретт. – Не начинай сегодня проповедовать. Сегодня и так все довольно плохо.

Впервые с тех пор, как она связалась с Коном, я увидел, что к ней вернулась старая добрая беспечность. Мы снова подошли к фасаду отеля. Все столики теперь были расставлены, и за некоторыми уже сидели и ели.

– Ты приглядывай за Майком, – сказала Бретт. – Не давай ему слишком бузить.

– Фаши трузья ушли наферх, – сказал немецкий метрдотель.

Он постоянно грел уши. Бретт повернулась к нему:

– Премного благодарна. Вы что-то еще хотели сказать?

– Нет, мадам.

– Хорошо, – сказала Бретт.

– Оставьте нам столик на троих, – сказал я немцу.

Он улыбнулся своей гнусной розово-белой улыбочкой.

– Мадам ест стесь?

– Нет, – сказала Бретт.

– Токда я думать, столик на тфоих дольшен хватить.

– Нечего с ним говорить, – сказала Бретт и добавила на лестнице: – Майк, должно быть, в плохой форме.

На лестнице мы разминулись с Монтойей. Он кивнул без улыбки.

– Увидимся в кафе, – сказала Бретт. – Спасибо тебе огромное, Джейк.

Мы остановились на этаже, где были наши номера. Она направилась по коридору прямиком в номер Ромеро. Стучать не стала. Просто открыла дверь, вошла и закрыла за собой.

Я остановился перед дверью номера Майка и постучал. Тишина в ответ. Я взялся за ручку и открыл дверь. В номере был кавардак. Все чемоданы были открыты, и кругом разбросана одежда. У кровати валялись пустые бутылки. На кровати лежал Майк, и лицо его напоминало посмертную маску. Он открыл глаза и взглянул на меня.

– Привет, Джейк, – произнес он медленно. – Я малень-ко сосну. Давно так хочу малень-ко сос-нуть.

– Дай-ка накрою тебя.

– Не. Мне и так тепло. Не уходи. Я все никак не засну.

– Заснешь, Майк. Только не волнуйся.

– Бретт за-вела мата-дора, – сказал Майк. – Но ее еврей уб-рался. – Он повернул голову и взглянул на меня. – Охре-ненная новость, а?

– Да. А теперь спи, Майк. Тебе надо немного поспать.

– Я уже засы-паю. Я соби-раюсь малень-ко со-снуть.

Он закрыл глаза. Я вышел из номера и тихо закрыл дверь. У меня в номере Билл читал газету.

– Видел Майка?

– Да.

– Пойдем поедим.

– Я не буду есть внизу с этим немецким официантом. Он ужасно дулся, когда я отводил Майка наверх.

– С нами он тоже дулся.

– Давай поедим в городе.

Мы спустились по лестнице. На лестнице мы разминулись с девушкой, поднимавшейся с накрытым подносом.

– А вот и ланч для Бретт, – сказал Билл.

– И для малого, – сказал я.

На террасе под аркадой к нам подошел немецкий официант. Красные щеки его лоснились. Он был вежлив.

– Есть столик на твоих для вас, шентльмены, – сказал он.