Орландо - Вирджиния Вулф

ощутила свое поражение остро, как никогда прежде. Ибо вполне вероятно, что душа человека приписана к определенному времени: некоторые рождены для одной, некоторые для другой эпохи; и теперь, когда Орландо стала взрослой женщиной лет тридцати с небольшим, черты ее характера устоялись, и перекраивать себя было поистине невыносимо.

Итак, она с понурым видом стояла у окна гостиной (так Бартоломью окрестил библиотеку), оседая под тяжестью кринолина, который покорно надела. Ей в жизни не доводилось носить ничего столь неподъемного и унылого. Прежде ничто не сковывало ее движений настолько сильно. Она больше не могла гулять по саду с собаками или взбегать на вершину холма и бросаться на землю под дубом. К юбкам липли палая листва и травинки. Шляпа с перьями подрагивала на ветру. Тонкие туфельки быстро промокали и тонули в грязи. Мышцы утратили гибкость. Она стала опасаться, что за панелями притаились грабители, и впервые в жизни испугалась призраков в галереях. Все это постепенно склоняло ее к тому, чтобы смириться с открытием, сделанным то ли королевой Викторией, то ли кем-то еще, что у каждой женщины есть тот, кто предназначен ей до конца дней, кто будет ее опорой, пока смерть их не разлучит. Орландо чувствовала, что ей нужно на кого-то опереться, а еще лучше присесть, или даже прилечь, и уже никогда-никогда-никогда не вставать. Так действовал на нее дух времени, несмотря на всю былую гордость, и по мере того, как она опускалась по шкале эмоций на этот непривычно низкий уровень, вздорное покалывание и зуд, изводившие неуместными вопросами, превращались в сладчайшую мелодию, словно ангелы играли на арфах, трогая струны мраморно-белыми пальчиками, и самое ее существо наполняла неземная гармония.

«На кого же мне опереться?» – вопрошала Орландо неистовые осенние ветра. Ибо стоял октябрь, и как всегда шел дождь. Эрцгерцог женился на очень знатной даме и уже много лет охотится на зайцев в Румынии; мистер М. перешел в католичество, маркиза С. сослали в Ботнический залив, лорд О. давно пошел на корм рыбам. Так или иначе, никого из ее старинных приятелей уже нет, а Нелл и прочие киски с Друри-Лейн, при всей ее к ним привязанности, для этого едва ли годятся.

«На кого же мне опереться?» – вопрошала она, устремляя взгляд на клубящиеся тучи, сжимая руки в мольбе и вставая на колени на подоконнике – олицетворение трогательной женственности. Слова складывались сами, руки сжимались непроизвольно, точно так же, как перо строчило само по себе. Говорила вовсе не Орландо, а дух времени. Впрочем, кто бы ни задавался этим вопросом, ответа на него не было. В фиолетовых тучах кувыркались грачи. Дождь наконец перестал, по небу разлилось радужное сияние, соблазнившее нашу героиню надеть шляпу с перьями, туфельки со шнуровкой и прогуляться перед ужином.

– Все по парам, кроме меня, – размышляла она, понуро плетясь через двор. Взять грачей или Кнуда с Душкой – пусть их союзы недолговечны, но в этот вечер спутник жизни был буквально у каждого. – В то время как я, хозяйка всего этого, – думала Орландо, окидывая взглядом бесчисленные окна пиршественного зала, украшенные геральдическими эмблемами, – совершенно одинока, без пары, одна.

Прежде подобные мысли не приходили ей в голову, теперь же давили со всей неотвратимостью. Вместо того чтобы распахнуть калитку, она робко постучала затянутой в перчатку рукой, вызывая привратника. Всем нужна опора, – подумала Орландо, порой сгодится даже привратник; и ей отчаянно захотелось никуда не ходить, просто посидеть с ним в сторожке и пожарить отбивную над ведерком с раскаленными углями, но она постеснялась. И пошла в парк, поначалу опасаясь встретить браконьеров, егерей или даже рассыльных, которые удивятся, что знатная леди гуляет одна.

На каждом шагу Орландо тревожно оглядывалась в поисках мужской фигуры, таящейся за кустом дрока, или бодливой коровы, готовой поднять ее на рога, но кроме реющих в небе грачей не встретила никого. В вереск упало синее перо со стальным отливом. Она обожала птичьи перья и собирала их еще будучи мальчишкой. Она подняла перо и воткнула в шляпу. Свежий воздух немного ее оживил. Грачи кружили над головой Орландо, перья падали одно за другим, кувыркаясь в лиловатом небе, она шла за ними, и длинный плащ развевался за плечами, а она брела через пустошь на холм. Так далеко Орландо не заходила много лет. Шесть перьев подняла она с травы, провела по ним кончиками пальцев и приложила к губам, чтобы ощутить гладкую, мерцающую шелковистость, и вдруг увидела, как на склоне холма сверкает серебристый пруд, таинственный, словно озеро, в которое сэр Бедивер швырнул меч короля Артура. Одинокое перо задрожало в воздухе и упало в самую его середину. И на Орландо нахлынул мистический экстаз. У нее возникла безумная идея последовать за птицами на край света, броситься на мшистый, топкий берег и пить воды забвения под хриплый смех кружащих над нею грачей. Она ускорила шаги, побежала, споткнулась об жесткие корни вереска и упала на землю. Орландо сломала лодыжку. Подняться она не могла, но лежала довольная. В ноздри ей ударил аромат багульника и таволги. В ушах звенел хриплый смех грачей.

– Я нашла себе пару, – прошептала она. – Болото! Я – невеста природы, – прошептала она, с восторгом погружаясь в холодные объятья трав, нежась в складках плаща в ложбинке возле озера. – Здесь и останусь. (На лоб ей упало перо.) Я нашла листья зеленее самого лавра. Лоб мой навсегда останется прохладен. Вот перья диких птиц – совы, козодоя. Мне будут сниться дикие сны. Рукам моим не носить обручального кольца, – продолжила Орландо, снимая ободок. – Вокруг них обовьются корни. Ах! – вздохнула она, с наслаждением опуская голову на мшистую подушку. – Я искала счастья много столетий и не нашла, искала славы и разминулась с ней, искала любви и не познала ее, искала жизни и поняла, что смерть лучше. Знавала многих мужчин и женщин, но никого не понимала. Лучше лежать здесь в покое и смотреть в небо, как советовал цыган много лет назад. То было в Турции.

И она посмотрела прямо в дивную золотистую пену, в которую сбились облака, увидела тропу и верблюдов, бредущих вереницей по каменистой пустыне в тучах красной пыли, и когда караван прошел, остались только горы, высокие и скалистые, с расщелинами и голыми вершинами, и послышался перезвон козьих колокольчиков на перевалах, а в складках гор Орландо мерещились целые поляны ирисов и горечавки. И вот небо изменилось, глаза ее медленно опускались все ниже и ниже, пока не остановились на потемневшей от дождя земле и огромной гряде меловых