Роман о двух мирах - Мария Корелли

– Мне кажется, отчаявшись постигнуть поэтические капризы гения, люди называют таких чудаками, – ответила я. – Он определенно незаурядная личность.

– Что ж! – продолжила моя подруга, задумчиво наблюдая свое хорошенькое личико и грациозную фигуру в высоком зеркале, что заманчиво стояло в углу залы, по которой мы как раз проходили. – Скажу только, что свой портрет я бы ни за что не позволила ему рисовать, если бы он вдруг попросил! Я бы до смерти перепугалась. Видимо, находясь в состоянии душевного расстройства, ты его совершенно не боишься.

– А я думала, он тебе нравится, – сказала я.

– Он и нравится. И супругу моему тоже. Челлини всегда до безобразия мил и остроумен – но его высказывания!.. Теперь-то, моя дорогая, ты не можешь не признать, что он слегка чудаковат. Только сумасшедший может заявить, что единственная критика для искусства – молчание! Разве это не полнейшая чушь?

– Единственно верная критика, – осторожно поправила ее я.

– Да все равно. Какая вообще критика может быть в молчании? Судя по его словам, когда что-то очень сильно нравится, надо расхаживать с вытянутыми лицами и кляпами во рту. Это же совершенно невообразимо! А что за ужасы он наговорил тебе?

– Я не совсем тебя понимаю. Не помню, чтобы он говорил что-то ужасное.

– Зато я напомню! – порывисто продолжила Эми. – Возмутительно! Он сказал, у тебя лицо человека, снедаемого внутренними терзаниями. Выглядело это невероятно жутко! И сам он в этот момент выглядел страшно! Интересно, что он имел в виду?

Я промолчала, однако мне показалось, я знаю ответ. Я как можно быстрее сменила тему разговора, и уже скоро моя беспечная американская подруга была поглощена обсуждением платьев и украшений. Тот вечер стал для меня благословением – я освободилась от терзаний и спала, как младенец, а во сне мне улыбался Ангел Жизни и вселял в меня покой.

Глава II

Загадочное зелье

Ровно в полдень следующего дня, верная своему обещанию, я вошла в мастерскую. Со мной никого не было, поскольку Эми, после некоторых угрызений совести относительно необходимости сопровождения, соблюдения приличий и прочей ереси в духе старой доброй миссис Гранди, уступила моим мольбам и отправилась на прогулку с друзьями. Несмотря на опасения, испытываемые ею по поводу мефистофелевского характера Рафаэлло Челлини, в одном мы с ней оказались единодушны: еще никогда на эту землю не ступала нога более честного и благородного джентльмена, чем он. Под его защитой даже самая прекрасная и самая одинокая женщина в мире была бы в полной безопасности, словно принцесса из сказки, запертая в высокой башне, ключом от которой владел бы лишь неуловимый змий. Когда я вошла, в комнатах не было ни души, если не считать великолепного ньюфаундленда. При виде меня пес тут же встал, содрогаясь всем своим лохматым телом, сел прямо передо мной и протянул огромную лапу, непрестанно виляя хвостом в самой дружелюбной манере. Я тотчас же ответила на такое сердечное приветствие и, гладя его по благородной голове, гадала, откуда этот зверь взялся: хотя мы посещали мастерскую синьора Челлини каждый день, здесь никогда не было ни намека на этого величественного кареглазого компаньона на четырех лапах, ни единого упоминания о нем. Я села, и пес тотчас лег у моих ног, то и дело поглядывая на меня нежным взором и виляя хвостом. Рассматривая знакомую комнату, я заметила, что картина, которой я так восхищалась, прикрыта восточной материей, вышитой золотыми нитями и шелками разных блестящих цветов. На рабочем мольберте стоял большой квадратный холст, уже подготовленный, как я решила, для того, чтобы запечатлеть на нем мои черты. Утро выдалось невероятно теплым, и, хотя окна и стеклянные двери оранжереи широко отворили, воздух мастерской показался мне очень душным. На столе я заметила искусный графин из муранского стекла, в котором соблазнительно поблескивала прозрачная вода. Поднявшись со стула, я взяла с каминной полки старинный серебряный кубок, наполнила его прохладной жидкостью и уже собиралась отпить, как вдруг кубок вырвали у меня из рук, а слух мой поразил голос Челлини – обычно спокойный, он вдруг стал внушительным и властным.

– Не пейте, – сказал он. – Вы не должны! Вы не посмеете! Я запрещаю!

Я смотрела на него в немом изумлении. На его бледном лице от едва сдерживаемого негодования сверкали большие темные глаза. Мало-помалу ко мне возвращалось самообладание, и я спокойно сказала ему:

– Запрещаете, синьор? Очевидно, вы забылись. Что плохого я сделала, просто налив себе стакан воды в вашей мастерской? Обычно вы более радушны к гостям.

Пока я говорила, лицо его переменилось: к щекам прилила кровь, взгляд смягчился – он улыбнулся.

– Мадемуазель, прошу простить меня за резкость. Вы правы – я на мгновение забылся. Однако вы были в опасности, так что я…

– В опасности? – воскликнула я недоверчиво.

– Да, мадемуазель. Это, – он поднес графин из муранского стекла к свету, – не просто вода. Если вы посмотрите на нее на свету, то заметите особенности, которые убедят вас в моей правоте.

Я сделала, как он велел, и, к своему изумлению, увидела, что жидкость ни на секунду не оставалась в покое. Казалось, в самом центре графина происходит какое-то внутреннее бурление, время от времени в жидкости вспыхивали интересные пятнышки и полосы малинового и золотого цветов.

– Что это? – спросила я и добавила, улыбнувшись: – Вы владелец образчика знаменитой аквы-тофаны?

Челлини с осторожностью поставил графин на полку, выбрав для него особое место: солнечные лучи падали перпендикулярно сосуду. Затем, повернувшись ко мне, он ответил:

– Аква-тофана, мадемуазель, – смертельный яд, известный еще древним, а теперь и многим современным ученым-химикам. Это прозрачная и бесцветная жидкость, вот только она совершенно неподвижна – как вода в луже. То, что я сейчас вам показал, не яд, а совсем наоборот. Я немедленно докажу вам это. – И, взяв с приставного столика крошечную рюмку, он наполнил ее странной жидкостью, тут же выпил и аккуратно закрыл графин пробкой.

– Но, синьор Челлини, – не отставала я, – если жидкость так безвредна, почему вы запретили пробовать ее? Почему сказали, что мне грозит опасность, когда я собиралась отпить?

– Потому, мадемуазель, что для вас она опасна. У вас слабое здоровье, душевное состояние хрупкое. А этот эликсир – мощное живительное и тонизирующее средство, с огромной скоростью воздействующее на весь организм и мчащееся по венам со стремительностью электричества. Я к нему привык, я принимаю это лекарство ежедневно. Только пришел к этому медленными и почти незаметными шагами. Одна чайная ложка этой жидкости, мадемуазель, принятая любым,