Лемурия - Карл Ганс Штробль

краев кисет к его сизому носу, и жадность побеждает страх. Он берет подачку и бормочет: «Бог живет в стекле». Ну и как это понимать? Что за ворох странных идей у этого народца, на словах причисляющего себя к христианам, но не знающего ни церквей, ни церковных школ? Им даже простая румынская государственность неведома.

Через пару дней сложное представление о божественном у лесных цыган худо-бедно прояснилось. Я охотился с самого раннего утра и вернулся ночью, уставший как собака и весь исцарапанный после похода через тернии, изорвавшие на мне одежду. Гернгрубер сидел с несколькими стариками под дубом перед небольшим костром. Рядом с ним стоял фонограф, а в руке он держал блокнот. Мужчины зажарили ежа, разделили его на части и теперь, щелкая языками и ковыряя в зубах ежовыми иглами, отвечали на вопросы моего друга. Живой интерес Гернгрубера работал с ними по принципу водяного насоса, качающего воду из пересохшего и зацветшего колодца. Проф увидел, что я приближаюсь, поприветствовал меня и заметил:

– Да у вас все лицо в крови, дружище!

– Возможно, – ответил я. – Лес устроил мне хорошую взбучку.

Я достал маленькое круглое зеркальце и изучил алеющие на лбу и щеках ссадины. В этот момент произошло кое-что неожиданное и весьма странное. Мужчины, до этого момента сидевшие у костра, разом уронили свою снедь и, стеная, попадали лицами в грязь. Гернгрубер озадаченно посмотрел на меня и что-то крикнул цыганам. Старший из них, не поднимая лица от земли, прикрыл голову правой рукой и возбужденно выкрикнул несколько слов.

– Он просит вас убрать зеркало, – перевел профессор.

Мое зеркало повергло лесных людей на землю! Суеверный страх перед отражающим лица стекольцем охватил их. Тут стало ясно, что эти мнимые «христиане» трансильванских лесов никакого бога не знают и занимаются дремучим идолопоклонничеством. Я спрятал зеркало в карман жилетки. Профессор сообщил цыганам, что Бог удалился, и теперь они медленно встали, устремив на меня взволнованные взгляды. Близость вещицы, представлявшейся этим темным душам чем-то священным, порядочно встряхнула их. Они так разнервничались, что никакие дальнейшие разговоры с ними у профессора не клеились. Вскоре старичье разбрелось по своим хижинам.

– Вы знаете, – признался я профессору позже, когда мы обсуждали произошедшее за бутылкой вина и пытались как-то упорядочить знания, полученные об этих людях, – зеркала и мне самому кажутся весьма зловещими штуками. Тема двойничества представляется мне очень тревожной… Наблюдать собственную копию в натуральную величину – в виде иллюзии, исчезающей, стоит только отойти в сторону, – в глубине души это и для меня пугающий опыт! Мы слишком привыкли к зеркалам, и только поэтому позволяем им копировать нас. И смотрите-ка – живут на земле люди, уверенные, что Бог скрывается в зеркале… как загадочно!

– Возможно, в ваших словах есть какой-то мрачный смысл, – размышлял профессор. – Обезьяны, например, очень удивляются, когда видят свое отражение в зеркале, а когда они его переворачивают, то ничего позади не находят. От этого – всего один когнитивный шаг к страху перед зеркальным отражением. Человечество отражено в зеркале культуры… зеркало – краеугольный объект оптики, творец ее законов… У него есть свои правила, свое место в мире и свой внешний вид. Еще один когнитивный шаг – и впору уже не обезьянам, а нам с вами пугаться, ибо мы прекрасно знаем, что своими объяснениями и законами мы ничего на самом деле не объясняем и не обосновываем. Этим цыганам именно неясность творческого потенциала зеркала внушает страх! Они видят божественное вмешательство в том, что из небытия пустого стекла вдруг появляются силуэты, которых раньше не было… и если образ пропадает – это ли не символическая смерть? Их квазихристианская доктрина отчасти обусловлена страхом, увы. Но не скрыта ли в ереси этих людей философия такой глубины, какую мы попросту не осознаем?..

Видно, что профессор был склонен превозносить своих цыган и их мысли – впрочем, будь оно иначе, стал бы он изучать их язык? В тот вечер мы долго беседовали на эту тему, а на следующее утро произошло нечто такое, что заставило нас возобновить раздумья. После завтрака пришел старейшина и уселся на пол подле нашего стола. Он, казалось, пребывал в каком-то торжественном настроении. Он долго молчал; часто случалось, что он составлял нам компанию, не произнося ни слова, так что мы поначалу не обращали на него внимания. Я встал, чтобы взять свое ружье, и вдруг он заговорил. Медленная, напыщенная манера его речи, столь отличная от рядовой, выданной скороговоркой невнятицы, разожгла во мне любопытство. Я наблюдал, как изумление расползлось по лицу чутко внимающего цыгану профессора – но вскоре его затмила веселая улыбка.

– Подумайте только, чего он хочет! – воскликнул Гернгрубер. – Требует отдать ему все наши «божьи стеклышки». Все, какими располагаем. Что скажете, а? Очевидно, этот пожилой господин является своего рода верховным жрецом своего племени и считает себя уполномоченным собирать все зеркала, находящиеся в пределах его досягаемости, помещая под свою охрану.

Я счел его требование несколько неуместным и резко высказался на немецком. Даже не зная слов, старик прекрасно уловил интонацию – и его она явно ошарашила. По сетке его морщин прошла дрожь; белая борода затрепетала, а сизый клубень над ней побледнел, словно рука судьбы ухватила старика за нос. Меня его проблемы не особо волновали, так что я перекинул ружье через плечо, свистнул своему псу Велизару и ушел в лес. Когда я вернулся вечером, Гернгрубер вышел мне навстречу, улыбаясь.

– Представьте себе, старик снова был здесь и снова потребовал зеркала. Я думаю, он опасается за свой священнический престиж – как может кто-то, кроме него, владеть этими «божьими стеклышками»! Кто знает, сколько зеркал он уже собрал, в каком святилище их спрятал, каким диким его фантазиям они служат. Старик сделался до того наглым, что пришлось сделать ему внушение!

В тот вечер я был слишком измотан, чтобы вступать в долгий разговор о зеркалах. Когда человек десять часов подряд блуждает по непроходимым горно-лесистым тропам, самые несуразные причуды товарищей оставляют его более равнодушным, чем кусок холодного мяса и теплый плед. Мой сон был глубоким и напрочь лишенным снов. На рассвете меня разбудил толчок – профессор тряс меня за плечо.

– Слушайте, – сказал он, – моего зеркала для бритья нет на месте. Я хочу побриться и не могу найти его. Может, вы взяли его по ошибке?

– Зачем мне зеркало для бритья, профессор? Я, как и вы, отращиваю бороду.

– Тогда его украли! А ваше на месте? Я вывернул наружу все карманы: обнаружились часы, компас, зубная нить, ключ от чемодана…