Воспоминания о будущем - Элена Гарро

ночам слышали ее потусторонний смех: «Прошлой ночью мы слышали, как смех Хулии пронесся по улице Дель Коррео и ускользнул сквозь щель в воротах дома Мелендес. Она бродила по саду, а затем исчезла в павильоне. Там она провела ночь с Уртадо, смеясь над Росасом и над тем, как он несчастен из-за нее».

Мы понимали, что с самого начала чужак обладал большей властью над Икстепеком, чем генерал Росас. Тот, чувствуя, что мы за ним наблюдаем, затаивался, как тигр перед прыжком.

– Бедный! – Ана Монкада отложила вышивку и подошла к окну посмотреть сквозь шторы на Франсиско Росаса. Тот шел по улице в мундире нараспашку, невидяще глядя перед собой.

– Смотри, Изабель, вон он! Сам себя наказывает!

Изабель подошла к балкону и посмотрела на Росаса через плечо матери. Генерал шел, чтобы в очередной раз забыться в выпивке.

– Бедняжка! – Она вернулась на свое место и жестко посмотрела на бесстрастное лицо матери, подумав: «На самом деле ты считаешь, что он заслуживает таких страданий за свои грехи».

С тех пор, как исчезли Хулия и Фелипе, Изабель бродила по коридорам и комнатам, избегая скользких теней, которые заставляли ее пересаживаться с места на место. Она не хотела навещать дядю и тетю, боялась обнаружить там невидимое присутствие их бывшего постояльца. Не хотела она заходить и в павильон, где разрушалась недоделанная сцена. То были остатки чудесного мира, который волшебным образом появился в ту дождливую ночь; мира, который ночью же и растаял, стоило генералу Росасу появиться на пороге дома. Теперь Изабель чувствовала себя заброшенной в пыльный угол. Будь с ней братья, жизнь казалась бы терпимей. Им не надо ничего объяснять, достаточно одной фразы: «Нико, мне очень грустно».

И за этими словами Нико сразу же угадывал крушение их общих надежд. С родителями приходилось долго разговаривать, приводить аргументы, которые для них всегда звучали неубедительно, а их советы никогда не приносили облегчения. Родители привыкли к уродству этого мира и выдумали несуществующий, за которым скрывался настоящий мир – именно его Изабель с Хуаном и Нико искали с самого детства.

По ночам, сидя в гостиной, Изабель молчала. Наблюдала, как Феликс останавливает часы, и этот иллюзорный способ избежать повседневного времени наполнял ее состраданием к отцу, прикованному к креслу с его вечными газетами. Мать продолжала вышивать, чередуя шитье с глотками кофе, который подносил ей время от времени Феликс.

– Политикам не хватает деликатности, – произнесла донья Ана.

– Деликатности?

– Да. Как они смеют считать себя незаменимыми?

Изабель улыбнулась. Только ее мать могла заявить, что Каллес не обладает деликатностью, тогда как он безжалостно расстреливал всех, кто мешал его власти.

– Это не просто отсутствие деликатности… – сказал Мартин.

Он вернулся к чтению газеты. В те дни отношения между правительством и церковью становились все более напряженными. Обе стороны готовились к борьбе, единственной целью которой было скрыть от народа захват и дележ земель. Газеты писали о «христианской вере» и «революционных правах». Порфирианцы-католики и революционеры-атеисты собирались похоронить политику аграризма. Прошло меньше десяти лет с тех пор, как обе фракции договорились о убийствах Эмилиано Сапаты, Франсиско Вильи и Фелипе Анхелеса, и память о революционных вождях все еще была свежа в сознании индейцев. Церкви и правительству требовался повод, чтобы унять недовольных крестьян.

– Это религиозные преследования! – закончил он свою мысль, дочитав новость.

Народ, измученный нищетой, ввязался бы в такую борьбу. Пока крестьяне и деревенские священники готовились к смерти во имя веры, архиепископ играл в карты с женами правителей-атеистов.

– Весьма печально!

И Мартин с гневом отбросил газету, заполненную новостями о «прогрессе Мексики». На самом деле пресса сеяла лишь вражду и сомнения.

– А ты что об этом думаешь? – спросила донья Ана, надеясь своим вопросом вывести дочь из ступора.

Но Изабель не ответила; уставшая и рассеянная, она едва слушала отца, читающего новости. Какое ей дело до новых несчастий, если она уже была во власти старых.

Апатично пожелав родителям спокойной ночи, она направилась к выходу из гостиной и уже в дверях спросила:

– Папа, когда приедут Нико и Хуан?

– Пусть они там остаются! – ответила Ана. Ее раздражало, что Изабель ничем не интересуется и думает лишь о себе.

– Мне одиноко! – бросила Изабель со злостью и ушла в свою комнату.

Отец с тревогой посмотрел ей вслед. Постоянное недовольство дочери его беспокоило.

В комнате Изабель поставила лампу на прикроватную тумбочку и разделась. Она теперь одна на всю жизнь. Лицо, которое являлось ей в снах, никогда на нее не смотрело. Изабель меланхолично закрыла дверцы шкафа, затем посчитала количество слогов в последней фразе, которую произнесла мать: «Пусть они там остаются». Семь слогов! Она попыталась добраться до кровати за восемь шагов. Последний отрезок преодолела одним прыжком и упала на кровать, запутавшись в москитной сетке. Так она хотела избежать бед, которые подстерегали ее в будущем. Эту комнату с детства она делила с братьями, а когда те подросли, мать переселила их в другую. Сейчас Изабель было страшно, как в детстве, – тогда ее пугала москитная сетка, которая колыхалась над кроватью, точно призрак. Единственным источником света был светильник, он горел, как маяк в темном море. Изабель вспомнила, как в детстве она звала Николаса:

– Нико!

Ее голос протыкал густую черноту и блуждал в углах, куда не доходил свет от лампы.

– Тебе страшно, Изабель?

Голос брата был ее защитой.

– Это свечи… Думаешь, моя уже почти сгорела?

И брат с сестрой представляли, что они в сказке, которую им рассказывала Доротея. Они, взявшись за руки, спустились в темное подземелье, где хранятся человеческие жизни. Горят миллионы свечей разного размера; некоторые из них уже потрескивают, догорая. Черная женщина, проходя меж свечей, задувает их одну за другой. А на земле те, чья свеча погасла, умирают.

Николас заканчивал сказку неуверенным голосом:

– Твоя свечка такого же размера, как и моя…

В комнату входила мать:

– Не мешайте спать брату!

Она отодвигала полог над кроватью Николаса, наклонялась и целовала его. Затем направлялась к Изабель, которая отказывалась от ласки, и наконец шла к Хуану.

– Спокойной ночи!

Голос матери звучал иначе, чем днем. Она делала несколько шагов по комнате, склонялась над лампой и тушила ее одним дуновением. Трое детей оставались в своих корабликах посреди черного моря, один на один с ночью.

– Николас, я не люблю маму!

– Я знаю, ты никогда ее не любишь по ночам.

«Когда же братья вернутся?..» Мысли в голове у Изабель Монкада были чернее тучи.

– Ты понимаешь, что творится у нас в стране? Чего хотят эти люди