Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

мимо этого замка. Долгими зимними вечерами мальчуган слушал рассказы про здешние места, а теперь наяву увидел замок с двойным рвом, деревья, кусты, вал, заросший папоротником, но краше всего были высокие липы, они поднимались до самого конька крыши и наполняли воздух дивным благоуханием. В северо-западном углу сада рос большой куст – снежно-белые цветы средь летней зелени, Йорген впервые видел, чтобы бузинный куст так цвел. Этот куст и липы навсегда запечатлелись в его памяти, благоухание и красота Дании запали в детскую душу и сохранятся до старости.

Путешествие продолжилось, причем с большим удобством, потому что аккурат возле Нёрре-Восборга, где цвела бузина, они встретили других гостей, приглашенных на поминки, и те подвезли их на своей повозке, все трое как раз уместились сзади, на деревянном сундучке, окованном железом, – тесновато, но все-таки лучше ехать, чем идти пешком. Повозка катилась по кочковатой пустоши, порой волы останавливались, углядев среди вереска свежую травку, солнышко пригревало, и было так чудесно наблюдать, как далеко впереди курится прозрачный дымок – посмотришь сквозь него, и кажется, будто лучи света пляшут над пустошью.

– Это Локи гонит своих овец! – говорили все, говорили для Йоргена, а ему чудилось, будто едет он прямиком в сказочную страну, хотя кругом была реальность. До чего же тихо, до чего же спокойно!

Пустошь раскинулась далеко и широко, словно драгоценный ковер. Вереск стоял в цвету, темная зелень можжевельника и молодые дубки букетами поднимались над вересковым полем. Все так и приглашало побарахтаться среди зелени, если б не ядовитые гадюки, водившиеся здесь во множестве! Разговор пошел о змеях и о волках, которых здесь когда-то была тьма-тьмущая, оттого-то пустошь и прозвали Волчьей. Старик-возница рассказывал про времена своего батюшки. Лошадям тогда частенько доводилось биться с ныне истребленными дикими зверями, и однажды утром вышел он и видит: одна из лошадей стоит и пинает копытом убитого волка, а ноги у нее дочиста обглоданы.

Путь через кочковатую пустошь и глубокие пески оказался на удивление коротким. Волы остановились возле дома покойного, где кишмя кишели незнакомые гости. Повозки теснились одна подле другой, лошади и волы щипали скудную траву. Высокие дюны, точь-в-точь как дома, у Северного моря, поднимались за усадьбой, куда ни глянь! Откуда они взялись тут, в трех милях от побережья, причем не менее высокие и мощные, чем у моря? Ветер перенес их сюда, у них своя история.

На поминках пели псалмы, кое-кто из стариков всплакнул, но в общем все было очень весело, как думал Йорген. Еды и питья вволю – великолепнейшие жирные угри, а к ним рюмочка самогона. «Он усмиряет угря!» – говорил дядюшка-угрелов, и здесь эти слова поистине сбылись.

Йорген мелькал повсюду – и в доме, и на улице. На третий день он чувствовал себя здесь как дома, в рыбачьей хижине среди дюн, где безвылазно жил до сих пор. Эта пустошь таила совсем другие богатства, что правда, то правда, – уйма цветущего вереска, и медвежьей ягоды, и черники, крупной да сладкой, ногу некуда поставить, непременно раздавишь ягоды, так что с вереска закапает красный сок.

Тут и там виднелись курганы, столбы дыма поднимались в недвижном воздухе – пожар на пустоши, говорили люди, вечером красиво так светится.

Настал четвертый день, поминки кончились – пора из здешних дюн отправляться домой, в дюны прибрежные.

– Наши-то настоящие, – сказал отец. – В этих мощи нету.

И разговор пошел о том, как здесь появились дюны, и дело оказалось вполне понятное. На берегу нашли покойника, крестьяне похоронили его на кладбище, тут-то дюны и двинулись. Море яростно хлынуло на сушу, и один знающий человек из прихожан посоветовал разрыть могилу и посмотреть, не сосет ли покойник большой палец. Если сосет, значит, похоронили они Водяного и море хочет забрать его. Ну, отрыли крестьяне могилу и видят: покойник впрямь сосет большой палец. Они спешно погрузили его на телегу, запрягли пару волов и сломя голову погнали через пустошь и болота, прямо в море – пески тотчас замерли, а дюны остались поныне. Все это Йорген слушал и складывал в копилку памяти о счастливейших днях детства – днях поминок.

Так замечательно – выбраться из дома, увидеть новые места, новых людей, и ему предстояло выбраться снова, причем намного дальше. Мальчугану не было и четырнадцати, ребенок еще, однако ж он нанялся на судно, отправился узнать, каков мир, терпел и непогоду, и сильную волну, и дурной нрав да жестокость людей – стал юнгой. Скудные харчи, холодные ночи, тычки да побои ожидали его. Благородная испанская кровь вскипала обидой, злые слова просились на язык, но выпускать их не следовало, лучше проглотить, а от этого он чувствовал себя точь-в-точь как угорь, которого обдирают, режут на куски и швыряют на сковородку.

«Я справлюсь», – говорил ему внутренний голос. И вот увидел Йорген испанский берег, отчизну своих родителей, и сам город, где жили они в достатке и счастье, но не ведал он, что здесь его родные края, не ведал о родне, а родня и вовсе ничего о нем не знала.

Жалкому юнге не разрешили сойти на берег, однако в самый последний день перед выходом из порта он все ж таки ступил на сушу: надо было кое-что закупить, и его взяли заместо носильщика.

В грязной одежде, которую словно окунали в сточную канаву и высушили в дымовой трубе, стоял Йорген на улице. Впервые он, дюнный житель, увидал вблизи большой город – высоченные дома, узкие, кишащие народом улочки! Люди спешат, напирают в разные стороны, поистине коловращение – горожане и крестьяне, монахи и солдаты; гомон, крик, перезвон бубенчиков на сбруе ослов и мулов, бой церковных колоколов, пение и музыка, стук и лязг – чуть не каждый ремесленник устроил мастерскую в дверях или прямо на тротуаре. Вдобавок солнце палило зноем, воздух был тяжелый, казалось, ты угодил в горячую духовку, полную гудящих навозных и майских жуков, пчел и мух. У Йоргена голова шла кругом. И тут он увидел прямо перед собою огромный портал собора, под сумрачными сводами горели свечи, изнутри веяло ароматом курений. Нищий попрошайка в лохмотьях и тот мог безбоязненно взойти по лестнице в этот храм. Матрос, которого сопровождал Йорген, вошел в святилище, мальчуган за ним. Красочные картины светились на золотом фоне. Богоматерь с младенцем Иисусом стояла на алтаре средь цветов и свечей; священнослужители в парадном облачении пели, а красивые, нарядные мальчики-министранты помахивали серебряными кадильницами. Во все глаза смотрел Йорген на эту роскошь и великолепие, струившиеся ему в душу, заворожившие его. Родительская церковь, родительская вера захлестнули мальчика, и