Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

Она знала одну тропинку меж двух вершин каменистой горы, которая разделяла на две части эту череду скал и была известна лишь козопасам тех мест: тропинка тут же привела бы старуху к их хижинам и лачугам.

Франгоянну сидела в углублении скалы, под ее ногами ревели волны, над ее головой лязгали крыльями орлы и кричали ястребы. Когда наступила ночь, необъятный небосвод засиял звездами, и благоуханный ветер ненадолго унял страдания несчастной женщины. Расстояние от грота-раковины до воды было всего в три человеческих роста, но скала казалась настолько отвесной, что ни один смертный не смог бы забраться на нее или спуститься вниз. Это место подходило лишь тем, кто решился броситься в море.

Старуха достала из корзинки оставшиеся сухари, сыр и поужинала ими. Ее фляжка, к счастью, была полна, ведь вечером она наполнила ее водой из водоема.

Франгоянну закрыла глаза и начала убаюкивать себя, тихо напевая песню, будто причитая, но сон никак не приходил. Страхи и призраки возвращались к ней и мучали ее вновь и вновь. Она все слышала детский стон — где-то глубоко внутри. Тщетно пытаясь заглушить этот таинственный плач, старуха напевала жалобную и протяжную песню:

«Мамочка, как бы хотела я скрыться и навсегда убежать и за дверью участи своей издалека наблюдать. В темное царство Судьбы ступить, и там найти судьбу свою и ее спросить…»

Сыщики, подумала она, будут преследовать ее и ночью. А вдруг они поднялись наверх, в хижины пастухов, и останутся там до утра? Вдруг у пастухов не окажется свежего овечьего и сычужного сыра, или молока, или даже курицы, чтобы зажарить ее на импровизированном деревянном вертеле? И что, если жандармы выведут кого-то из пастухов и заставят показать им эту тропинку меж двух вершин — куда ей тогда бежать? Ведь спуститься по той тропинке, по которой она забиралась, будет гораздо труднее, только если у нее вдруг не вырастут крылья на ногах и она не улетит…

Хадула страсть как хотела узнать, что именно сыщики сказали Лирингосу и что он им ответил. Она помнила, где находится его хижина — там, на самом хребте, за горой, в двадцати минутах ходьбы. Сейчас Лирингос уже, поди, знает, почему ее хотят схватить и в чем обвиняют. И как она будет смотреть в глаза хозяину хижины? Но вполне вероятно, что он не пришел ночевать домой, а остался подле своего стада где-то около загона. Это значит, что женщины, его жена и теща, остались дома одни и ее приход, скорее всего, застанет их врасплох. Что же ей делать? Какое решение принять?

Старуха задремала, и в полудреме ей привиделось, что она оказалась рядом с пустынью Ай-Яннис Крифос, названной так в честь святого, лечившего тайную боль и исповедовавшего тайные грехи. Она стояла напротив огорода Янниса Градаря, больная жена которого была заперта в доме. Хадула видела калитку огороженного сада, лужайку, резервуар, колодец. И отчетливо слышала, как из резервуара раздается очень глубокий и странный вой. Вода в резервуаре начала бурлить и шуметь, словно бушующая буря, и кричать почти как человек. Старуха четко слышала слово, повторяемое этой водой: «Убивица! Убивица!»

Хадула вздрогнула от ужаса и, проснувшись, будто в горячем бреду, задала себе странный вопрос: «А может, это кровь кричит, которой нет выхода, а вместе с ней и пролитая кровь?»

Она быстро пришла в себя и вновь стала повторять успокаивающую молитву: «Господи Иисусе…» И сразу вспомнила забытые слова одного канона. Когда Янну была молодой, она много раз слышала, как один старый священник пел его: «Иисусе Сладчайший Христе, Иисусе долготерпеливе!»

И тут ее снова одолел сон, глубокий и долгий. Во сне Хадула как будто заново прожила свою жизнь. Ей больше не снилось, что ее сватают и выдают за ней приданое: она уже родила дочерей, и будто они все три, Дельхаро, Амерса и Криньо, маленькие и примерно одного возраста — точно тройня. Янну видела, как они, держась за руки, стояли перед ней и требовали ласковых слов, объятий и поцелуев. Внезапно их лица преобразились и больше не были похожи на лица ее дочерей, но приобрели черты трех утопленных девочек: вдруг они, как четки, обвились вокруг ее шеи:

«Я Матула», — говорила одна. «А я Милсуда, маненькая», — мямлила вторая. «А я Ксенула, — отвечала третья. — Поцелуй нас! Прими нас! Мы твои девочки! Ты родила нас, ты нас сотворила! Родила нас… в другом мире, — с издевкой добавила Ксенула. — Танцуй с нами! Покорми нас! Убаюкай нас! Спой нам! Полюбуйся нами!»

А ведь так оно и есть! Ей показалось совершенно естественным то обстоятельство, что эти три маленькие девочки были ее дочерьми! Но что за цепь из утопленников, повисшая у нее на шее! Бездыханных, тяжелых от воды, покрытых пеной! И как только Хадула могла все последнее время таскать на шее такую жуткую цепь? Старуха проснулась в холодном поту. Она вскочила, схватила свой посох, корзинку и решила бежать отсюда. Здесь, в полой выемке скалы, в реве пустынного взморья водилось много призраков. Это место было заколдованным. «Лучше-ка мне убраться отсюда!» Вместе с тем старухе в голову приходили другие, более здравые мысли: если жандармы обнаружили секретную тропинку, то ей лучше бежать навстречу опасности, ведь ежели они встретятся старухе на дороге, то, скорее всего, она сможет спрятаться за каменными зарослями; будет гораздо хуже, если они перекроют ей путь в таком узком месте, как Раковина.

Она побежала меж скал вверх по дорожке, под светом звезд, и через полчаса, задыхаясь, добралась до домика Лирингоса. Встав перед дверью, Янну перевела дух и затем постучалась.

Лишь в одном она была уверена: сыщики могли быть где угодно, но только не в этой хижине, где находились роженица и ее мать. Если они остались на ночь в горах, то, скорее всего, нашли какой-нибудь другой пастуший домик.

Старуха, теща Лирингоса, не спала, как когда-то Франгоянну, сидевшая со своей новорожденной внучкой. Она встала и спросила:

— Кто там?

— Меня Яннис прислал, — ответила Хадула из-за закрытой двери, не называя своего имени, — чтобы я дала роженице снадобье.

— В такой час?

— Не могла я прийти раньше.

— И где ты его повстречала?

— Там внизу, в Лехуни, у реки.

Теща пастуха отодвинула засов и открыла дверь.

«Они ничего не знают, — подумала Франгоянну, — для них я пока еще не потеряла свое доброе имя».

Как только она переступила порог, то сразу начала хозяйничать. При свете лампады, горевшей перед старой иконой-триптихом: посередине Христос, и другие святые по бокам, — старуха сразу