Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

покажут, что все эти признаки имели место – вы сами слышали их разговор. Клянусь честью, я отошлю описание этого случая в Лондон, моему бывшему руководителю сэру Харви Хенсарду. Увидите, какой шум поднимется в моем сословии. Другого такого случая не было, нет и, не побоюсь сказать, больше не будет.

В продолжение этой лекции сэр Бейл сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. Скрестив руки на груди, он угрюмо поглядывал на высокую даму в белом атласе и рюшах, с птицей на руке, которая надменно улыбалась с портрета на стене. Баронет явно чувствовал себя немного не в своей тарелке.

– Вы, врачи, – промолвил он, – несомненно, высокоученый народ.

Доктор поклонился.

– Но есть на свете одна вещь, о которой вы не имеете ни малейшего понятия.

– Правда? Какая же? – поинтересовался доктор Торви.

– Медицина, – ответил сэр Бейл. – Я всегда подозревал, что вы ничего не смыслите в болезнях, но до сих пор не догадывался, что вы не в состоянии даже отличить живого от мертвого.

– Ха-ха-ха! Вы… ха-ха-ха! Вы, пожалуй… ха-ха-ха! Да, вы меня подловили. Но этот случай не имеет прецедентов – да, клянусь честью. Уверяю, о нем будут не только говорить, но и писать в книгах, и все публикации будут попадать ко мне, и тогда уж я-то позабочусь, сэр Бейл, чтобы вы их прочитали.

– Не упущу подобного случая, – ответил сэр Бейл. – Еще стакан шерри, доктор?

Доктор поблагодарил, наполнил стакан и взглянул сквозь него на свет.

– Ха-ха-ха! Ваш портвейн… знаете ли, сэр Бейл, к нему так привыкаешь. Только посмотрите, какой благородный налет! Раз отведав такое вино, нелегко выкинуть его из головы, по крайней мере в одном смысле этого слова.

Но если честный доктор намекал на еще один стаканчик этого восхитительного напитка, то намек его пропал впустую; сэр Бейл явно не намеревался повторять возлияние в честь доктора Торви.

– Само собой разумеется, – сказал сэр Бейл, – что с Фельтрэмом все будет в порядке. Я пошлю за вами, буде в том возникнет необходимость; если только он не вознамерится умереть еще раз – в таком случае я буду придерживаться собственного мнения.

На том они и расстались.

Сэр Бейл не стал говорить доктору о собственном недомогании, хотя чувствовал себя не очень хорошо. «Эта заброшенная дыра, эти жуткие горы и гнилое черное озеро, – проклинал он все красоты окружающего пейзажа подряд, – кого угодно вгонят в тоску; а если человек пал духом, с ним, считай, все кончено. Потому-то я и страдаю несварением желудка; да в придачу эти проклятые долги, да еще почта, что исправно приносит из Лондона письмо за письмом, одно другого назойливей. Лучше б здесь вообще не было почты. Хорошо было во времена сэра Эмеральда, когда йоркского торговца тканями, пришедшего требовать уплаты долга, просто пристрелили, и никто больше не осмеливался приставать к знатным господам с подобными глупостями. А теперь с этой почтой до тебя где угодно доберутся. Оттого люди и теряют и сон, и аппетит, и то подобие покоя, какое можно найти в этой гнусной дыре».

Может быть, у сэра Бейла разыгралась подагра? Трудно сказать, что за недуг подорвал душевные силы баронета, но средство для исцеления у него было одно – довести себя до изнеможения долгой тяжелой прогулкой.

В тот вечер он отправился гулять по Голден-Фрайерсским горам – сумерки уже окутали прибрежные низины, но на широких склонах и острых вершинах все еще играли золотистые лучи предзакатного солнца.

Никакое чувство одиночества не сравнится с тем, что мы испытываем на безмолвных склонах могучих гор. Поднявшись в царство величайших исполинов, порожденных Природой, туда, куда не доносится шум людских поселений, поднявшись над жизненными невзгодами и суетой, мы трепещем от восторженного страха, терзаемся смутными, диковатыми предчувствиями. На востоке показался туманный диск луны, заливая серебром сумеречные долины под ногами, а сэр Бейл грелся в теплых желтоватых лучах заходящего солнца, бросающего последний отблеск на далекие пики Морвинских гор.

Человек, впервые оказавшийся в горах, поспешил бы скорее спуститься вниз, пользуясь последними мгновениями дневного света; но сэр Бейл Мардайкс с детства знал эти пустынные места, и, кроме того, он понимал, что туманный кружок луны, встающий над восточным горизонтом, после захода солнца засияет все ярче и ярче. Поэтому сэр Бейл не торопился.

Бронзово-смуглое решительное лицо баронета, озаренное закатным солнцем, чем-то напоминало лицо Карла Второго – не легендарный идеал «веселого короля», а сурового, энергичного угрюмца, предстающего перед нами на портретах.

Он стоял, скрестив руки, на склоне горы и восторгался, несмотря на предубеждение, чудесной игрой света – вершины далеких гор, терявшихся в туманной дымке, багровели под лучами заката, а долины все глубже погружались в сумеречный мрак, сквозь который зубчатыми линиями вырисовывались остроконечные коньки крыш и башенки Голден-Фрайерса да тускло поблескивали свечки в окнах домов.

Тем временем закат добрался и до того склона, где стоял сэр Бейл. Вокруг баронета сгустились сумерки, и он припомнил величественное гомеровское описание горного пейзажа в лунном свете.

Над высокой вершиной справа от баронета нависла тяжелая груда белых облаков. Внезапно она пришла в движение и, клубясь, как дым пушечных выстрелов, могучим потоком покатилась вниз по склону, к озеру. Баронета окутал волглый туман, не слишком густой, скорее напоминавший призрачную дымку; тем не менее он различал очертания утесов и скал ярдах в двадцати-тридцати от себя, но дальше не видел ничего.

Вряд ли найдется на свете ощущение более пугающее, чем чувства путника, застигнутого туманом на пустынном склоне горы, то и дело обрывающемся в глубокие пропасти.

Однако душу одинокого странника терзает не только боязнь сорваться в пропасть; в предательском густом тумане глазу мерещатся злобные причудливые тени, готовые выскочить из-за молочно-белой стены и заступить нам дорогу. Воображение баронета услужливо создавало целые сонмы таких чудовищных призраков, что у несчастного мороз подирал по коже.

Однако баронет был уверен, что не заблудится в горах: ориентиром ему служил легкий ветерок, дающий чувство направления. Тем не менее густой туман тревожил его не на шутку. Клубящееся облако окутало его в ту минуту, когда он смотрел на озеро. Сэр Бейл взглянул налево, пытаясь сквозь густую дымку разглядеть знакомые приметы. Шагах в двадцати пяти баронет различил силуэт человека, неподвижного, как сгусток тумана. Человек смотрел, как и он, вниз, в сторону озера. Это был высокий худощавый мужчина; вытянув руку, он указывал куда-то вдаль, где скрывался в дымке городок, неразличимый человеческим глазом. Сэр Бейл всмотрелся в силуэт, не в силах понять, откуда тот взялся, спрашивая себя, не грезит ли он наяву; незнакомец шевельнулся и в тот же