Рождественская шкатулка. Рассказы зарубежных классиков - Сельма Лагерлеф

и о стаде, потом будешь думать обо мне. Ты можешь прийти за мною с носилками.

– Но я могу донести вас на плечах, – говорил отец.

– Невозможно нести меня и смотреть в то же время за ребёнком и за стадом.

Я уверял, что уже достаточно велик, что не нуждаюсь в надзоре и что я помогу отцу проводить стадо. Все наши уговоры были бесполезны, дедушка оставался при своём решении: он боялся стеснить и задержать нас в пути. Так провели мы часть дня, не решаясь идти и отчасти поджидая, что придёт помощь из дома. Но никто не шёл. Снег усиливался. Отец был в отчаянии; я плакал. Наконец, я решился сказать отцу:

– Оставь меня в хижине с дедушкой. Без нас ты придёшь скорее домой и потом вернёшься за нами с народом. Дедушка всё-таки будет не один. Мы будем заботиться друг о друге, а Бог позаботится о нас обоих.

– Луи прав, – сказал дедушка, – снег и ветер так усиливаются, что для него, пожалуй, опаснее идти, чем оставаться здесь. Иди, Франсуа, возьми с собой мою палку, она крепкая и с железным наконечником, она поможет тебе спускаться, так же как помогала мне подниматься. Выгоняй коров, оставь нам только козу и провизию. Я больше беспокоюсь за тебя, чем за нас.

Отец сидел несколько минут молча, опустивши голову, потом встал, быстро обнял меня и сказал со слезами на глазах:

– Я не хочу упрекать тебя, Луи, но ты сам видишь, к чему повела твоя неосторожность. Теперь уж, конечно, ничего не поделаешь. Если бы мы могли предполагать вчера, что будем в таком затруднении, мы не отпустили бы Пьера, и он мог бы помочь дедушке.

Когда отец уходил, я отдал ему мою маленькую бутылочку с вином, которую мне подарила покойная мать, когда я в первый раз пошёл к нему в горы. Он обнял меня, и мы стали выгонять стадо. Через несколько минут они скрылись из глаз, и вокруг ничего не стало видно, кроме крупных белых хлопьев снега.

Дедушка молча сидел у окна и не отрываясь смотрел вслед отцу. Губы его тихо шевелились, руки были сложены. Я понял, что он молился об отце. Так сидели мы долгое время. А ветер рвал и метал всё с большей яростью, большие чёрные облака низко спустились над нами, и стало так темно, как будто наступила внезапно ночь. А между тем на наших деревянных часах пробило только три часа.

Несмотря на тревогу и беспокойство, я был страшно голоден, так как ничего не ел целый день. В это время заблеяла наша коза.

– Бедная Белянка, – сказал дедушка, – она просит, чтобы её подоили. Зажги лампу, подоим её и поужинаем. Теперь отец уже, вероятно, близко к дому и только беспокоится о нас.

При свете лампы я заметил, что лицо дедушки стало спокойнее, и у меня на душе тоже стало веселее. А ветер всё усиливался, балки под крышей скрипели, и мне беспрестанно казалось, что снесёт крышу с хижины.

– Не бойся, – сказал дедушка, заметив моё беспокойство, – этот дом выдержал не одну бурю. Крыша укреплена слишком хорошо, чтобы не устоять против такого ветра.

Затем мы пошли в хлев. Белянка, увидев нас, заблеяла ещё сильнее и чуть не оборвала свою верёвку, чтобы подойти к нам. С удовольствием слизала она с моей ладони всю соль до последней крупинки и дала нам большой горшок молока на ужин.

Возвратясь в кухню, дедушка сказал:

– Нам нужно очень беречь нашу Белянку. От неё зависит наша жизнь.

– Разве вы думаете, что мы долго здесь останемся? – спросил я.

– Неизвестно, но, может быть, и долго. Будем надеяться на лучшее.

После ужина я пошёл к нашей кормилице, чтобы дать ей свежего сена на ночь. Я приласкал её с большей нежностью, чем обыкновенно, и мне казалось, что она тоже больше обрадовалась моему приходу, чем прежде. Ведь она, бедняжечка, тоже осталась совсем одна в хлеву! Когда я уходил, она проводила меня жалобным блеянием.

Мы сидели в кухне у огня, но нам совсем не было так хорошо и уютно, как в нашем домике в долине. Очаг был очень велик, и отверстие на крышу было такое широкое, что ветер забирался туда, задувал огонь и завывал так сильно, что неприятно было слышать. Порой он наносил даже целые хлопья снегу в комнату.

– Нам не будет здесь так тепло, как дома, Луи, – сказал дедушка. – Будем утешать себя тем, что до нашей постели снег не доберётся, а завтра мы постараемся что-нибудь сделать, чтобы он не падал и в очаг. Бог с нами здесь так же, как и в долине.

Было совершенно темно, когда я проснулся. Дедушка тихо ходил по комнате.

– Что же вы не спите, дедушка? – спросил я.

– Если мы будем дожидаться света, голубчик, то нам придётся спать очень долго. Должно быть, снег завалил окно.

Я вскрикнул от ужаса и быстро вскочил с постели. Когда мы зажгли лампу, то убедились, что дедушка был прав. Окно было действительно занесено снегом.

– Окно очень низко, – сказал дедушка, – может быть, снег не засыпал ещё крышу нашей хижины.

– Так нас ещё могут спасти?

– Вероятно. Во всяком случае, осмотрим наши запасы и попробуем чем-нибудь заняться. День уже наступил, кукушка (часы) прокричала семь раз. Хорошо, что я завел её вчера, всё-таки веселее, когда знаешь время, и, кроме того, нам нужно аккуратно доить Белянку.

Вот как грустно начался первый день нашего заключения! Однако я устал и не могу больше держать перо в руке. Дедушка советует отложить продолжение моего рассказа до завтра.

23 ноября.

Мне будет довольно трудно писать историю каждого дня. В школе меня часто хвалили за лёгкость и быстроту, с которой я писал наши маленькие школьные сочинения, но это вовсе не значит, что мне легко описывать всё, что я думаю и чувствую. Конечно, я буду стараться. Если эти записки попадут в руки чужих людей, то они должны помнить, что нашли это в бедной хижине и что это работа школьника.

Вчера утром нам стало очень грустно, когда мы узнали, что заключены ещё крепче, чем накануне, но всё-таки мы позаботились о завтраке и о козе. Дедушка стал доить её, а я внимательно присматривался к каждому его движению.

– Ты хорошо делаешь, Луи, – сказал дедушка, – что учишься доить Белянку; мне очень трудно наклоняться, и тебе придётся меня заменять.

После завтрака мы стали осматривать наше имущество в хижине. В другой раз я подробно опишу его, теперь же мне