Житейские воззрения кота Мурра / Lebens-Ansichten des Katers Murr - Эрнст Теодор Амадей Гофман

Волшебно и чудно было влияние этого сильнодействующего средства! Могу ли я все описать? Утихли ненормальные боли в желудке, умолкло урчание, успокоилась ганглиозная система, снова я понял все прелести жизни, понял, что значит наука, мудрость, рассудок, остроумие. Снова я сделался самим собой, превратился опять в великолепного, превосходного кота Мурра.

О, природа, природа! Что же это значит, что два-три лишних глотка, выпитые легкомысленным котом в состоянии игривой необузданности, могут вызвать бунт против тебя, могут возмутить все против твоего зиждительного гения? Не говоришь ли ты ясно этому коту, что земной мир со всеми своими радостями – каковы жареная рыба, цыплячьи косточки, размазня и прочее, – есть наилучший из миров, а сам он, кот, – лучшее создание, ибо все земные радости сотворены только для него?

Однако не следует упускать из внимания одного обстоятельства: кот, философически настроенный, должен сознавать глубоко и интенсивно, что упомянутое страдание есть только противовес, обусловливающий благодетельную реакцию, которая вполне необходима для развития бытия; следственно, страдание сие неизбежно проистекает из самого принципа вечного мироздания. Опохмеляйтесь же, о юноши котовской породы, и старайтесь обретать утешение в этом философически-эмпирическом тезисе, выработанном вашим ученым, глубокомысленным собратом!

Не могу не сообщить, что вслед за всем вышеизложенным, я в течение некоторого времени предавался веселому образу жизни, разгуливая по окрестным крышам в обществе Муция и других честнейших бравых буршей – белых, желтых и пестрых.

За сим приступаю к рассказу о происшествии, имевшем весьма важные для меня последствия.

Однажды в прекрасную лунную ночь, когда я с приятелем Муцием направлялся к знакомым буршам на пирушку, со мной повстречался тот самый черно-серо-желтый изменник, низости которого я обязан утратой моей милой Мисмис. Кажется, я несколько оторопел при виде ненавистного соперника, которому я некогда должен был уступить позорнейшим образом. Во всяком случае верно то, что он прошел совсем рядом со мной, не кланяясь и даже, как почудилось мне, улыбаясь насмешливо, как бы сознавая свое превосходство. Вспомнил я об утраченной Мисмис, об оскорбительных побоях, и кровь закипела в моих жилах. Муций заметил мое взволнованное состояние. Когда я сообщил ему свои наблюдения, он согласился со мной и сказал:

– Да, да, это, брат, верно. Он состроил ужасную харю, когда шел мимо тебя, я думаю, что он просто хотел тебя тушировать. Впрочем, мы скоро разузнаем это дело в точности. Если я не ошибаюсь, пестроцветный филистер завязал здесь поблизости новую интрижку: каждый вечер он шляется по этой крыше. Подождем немного, быть может, мсье донжуан отправится скоро назад, тогда все выяснится.

И действительно, немного погодя пестрый негодяй показался опять, нагло выступая и еще издали смеривая меня презрительным взглядом. Гордо и бестрепетно устремился я ему навстречу; мы прошли друг мимо друга так близко, что хвосты наши ударились весьма нелюбезно. Я тотчас же остановился и, обернувшись, проговорил твердым голосом: «Мяу!» Он точно также остановился и, обернувшись с наглостью, заявил: «Мяу!» После этого мы разошлись.

– Несомненный туш, – гневно воскликнул Муций, – завтра же вызываю этого пестрого негодяя.

На другое утро Муций отправился к нему и спросил от моего имени, коснулся ли он моего хвоста. Тот велел мне ответить, что он коснулся моего хвоста! Затем я: «Если он коснулся моего хвоста, должен ли я принять это за туш». Затем он: «Пусть принимает за что хочет». Затем я: «Принимаю за туш». Затем он: «Да он и не знает, что такое туш». Затем я: «Отлично знаю, лучше даже, чем он». Затем он: «Очень мне нужно тушировать такого ничтожного человека». Затем я: «Все-таки принимаю это за туш». Затем он: «Мурр – глупый мальчишка». Затем я, чтобы превзойти его: «Если я глупый мальчишка, тогда ты – подлый шпиц!» За сим последовал решительный вызов.

(Примечание издателя. О, Мурр! Любезный кот мой! Или понятие о чести не изменилось со времени Шекспира, или ты повинен в писательской лжи, т. е. в такой лжи, которая должна придать твоему рассказу больше блеска и живости. Прелиминарии твоего дуэлиста, пестроцветного пенсионера, не являются ли настоящей пародией на отраженную семь раз ложь Пробштейна в комедии «Как вам будет угодно?». В этих прелиминариях мы видим все ступени постепенного перехода от вежливого вопроса к учтивой колкости, от грубого возражения к смелому отрицанию, кончая даже наглым противоречием. Мурр! Славный кот мой! Рецензенты обрушатся на тебя, но, по крайней мере, ты доказал, что читал Шекспира не без толку, а это извиняет многое.)

Откровенно говоря, я несколько смутился, когда получил серьезный вызов на царапанье. Я вспомнил, как жестоко обошелся со мной пестрый изменник, когда, обуянный ревнивым пылом, я напал на него. При чтении кровожадной записки я невольно побледнел. Муций, должно быть, заметил мое волнение.

– Ну, брат Мурр, – сказал он, – ты, кажется, немножко струхнул перед первой дуэлью?

Я не постеснялся открыть душу дорогому другу и сообщил ему о причинах своей тревоги.

– Эх, братец! – сказал Муций. – Ты совсем забыл, что в те времена, когда наглец оттузил тебя, ты еще был молокосос, мальчишка, между тем как теперь ты настоящий, бравый бурш. Кроме того, тогдашнюю твою борьбу с пестрым мерзавцем отнюдь нельзя назвать не только дуэлью, состоявшейся по всем правилам искусства, но и обыкновенным поединком. Это, братец, была просто-напросто филистерская потасовка, совершенно неприличная для серьезного кац-бурша. Заметь, Мурр: ничтожные люди, столь завистливые по отношению к нашим дарованиям, упрекают нас в позорной склонности к подлым, неприличным дракам и презрительно называют свои собственные драки – кошачьими. Уже по этому одному всякий добропорядочный, благовоспитанный кот всегда будет избегать поединков дурного тона. Итак, приятель, оставь все свои страхи и опасения, будь тверд и сохрани в душе гордое убеждение, что во время правильной дуэли ты отомстишь ему за все несправедливости, сумеешь исцарапать этого пестрого глупца так основательно, что он позабудет надолго свои любовные интрижки и пошлое фатовство. Однако позволь! Мне думается, что именно после всего происшедшего между вами поединок на царапанье будет недостаточным, нужно придумать что-нибудь более решительное – ну, там, кусанье, что ли. Надо поговорить об этом с буршами!

На ближайшем собрании буршей Муций изложил в превосходной речи инцидент, происшедший между мной и пестрым котом. Все единогласно одобрили мнение оратора, после чего я через Муция известил пестреца, что принимаю его вызов, но лишь на том условии, чтобы поединок происходил на кусанье в виду исключительности тяжкого оскорбления, мне нанесенного. Тот стал было отнекиваться, ссылаясь