Перед стеной времени - Эрнст Юнгер

class="p1">Этот знак указывает на нечто большее, чем перемена стиля. Он предвещает перемену климата.

Перед стеной времени

Периодизации жизни человечества

32

Грядущие революции проявляют себя в движениях небесных тел. Там, в космосе, мы находим меры для членения мирового времени: от быстротечных мгновений до световых лет. Поэтому именно учение о звездах раньше всех наук узнает о самых глубоких изменениях человеческого порядка. Взор, обращенный на небо, указывает первый, невидимый путь, по которому следуют явления. Новое время начинается и заканчивается коперникианской революцией. Каждый новый взгляд на вселенную имеет метафизическую подоплеку. Вселенная и глаз меняются одновременно – ни изобретение телескопа, ни усложнение вычислительных операций этого не изменило.

Науки, охватывающие длительные промежутки времени, сегодня подразделяются на историю и естественную историю. Ни та, ни другая нас не удовлетворяет, хотя в их распоряжении не только достаточное количество материала, но и новые измерительные приборы – новые часы. Отрезки времени откладываются либо на простой горизонтальной оси, либо на круговой шкале, в зависимости от того, какая система используется – линейная или циклическая. В результате их объединения получается спираль, отображающая и движение вперед, и повторение одних и тех же элементов (правда, каждый раз в новой плоскости).

Циклические системы, судя по всему, более соразмерны человеческому духу. Неслучайно наши часы в большинстве своем имеют круглый циферблат, хотя с точки зрения логики это не единственный возможный вариант. Катастрофы тоже воспринимаются как некий круговорот наводнений и засух, пожаров и оледенений. Периодическое разрастание и сокращение полярных областей, этих белых шапочек Земли, напоминает пульсацию. Создается впечатление, что еще одного маленького изменения было бы достаточно, чтобы сложилась индийская философема.

33

Классический дарвинизм причисляют к линейным системам, хотя и в него проникают представления о цикличности некоторых процессов. Изображенные в учебниках голые генеалогические древа постепенно обрастают листвой, приобретая шарообразную форму. Так называемый «основной биогенетический закон»[34] считается подтверждением теории линейного восхождения. Он утверждает, что идея творения повторяет и заново реализует себя в индивиде и что это следует понимать как труд, который природа, вселенная вкладывает в собственное развитие. Так и крутится весь наш великий театр. В каждом человеке мир создается заново.

В развитии животного мира, представляющем собой непрерывное течение биоса, повторяются одни и те же универсальные элементы: в процесс вмешиваются единые формирующие принципы. Существа летающие, плавающие и передвигающиеся по земле, паразиты и подражатели, хищники и травоядные – удивительно, сколько сходства по форме и сущности они демонстрируют даже при минимальном генетическом родстве. Ящер живет как птица, а сова – как сурок.

Если воспринимать рыбу не как участника своеобразной анатомической эстафеты, но как форму жизни, наделенную собственной судьбой, то можно сказать, что и червь, и змея, и ящер, и птица, и зверь, и человек может быть рыбой. Чтобы это стало очевидным, нужно совсем небольшое усовершенствование в настройке оптики, которое будет осуществлено, когда спор номиналистов и реалистов о проблеме универсалий перейдет на новый уровень. Судя по некоторым признакам, процесс уже начался. За пределами, возле и выше нашей природной системы может быть множество других.

34

Упорядочение истории человечества не сквозь призму истории культур и народов, а с позиции, близкой к астрологической, сегодня крайне проблематично, невзирая на обилие материала. Благодаря развитию археологии наши познания о древних эпохах значительно расширились и продолжают расширяться. Мощный приток фактов проливает свет на уже знакомые нам культуры и являет нам культуры доселе неизвестные. В результате складывается поразительная картина доисторической эпохи, открывающая не просто новое поле для исследований, но и новое измерение.

Чем больше поступает фактов, тем решительнее разум должен отстаивать свои претензии на господство, на свое право устанавливать порядок и давать имена. Не исключено, что наплыв информации сам по себе есть признак ослабления, эллинистическая черта. Разум превращается в директора музея, в хранителя неконтролируемо растущего собрания.

Уже по этой причине теория Шпенглера, в рамках которой выделяется восемь культур, выигрывает в сравнении с теорией Тойнби, где их значительно больше – двадцать одна. Впрочем, и это число может вырасти при тщательном анализе имеющихся археологических данных. Так или иначе, принцип остается неизменным: разум направляет исследование – не наоборот. Факты порождают доводы, но не истины. Прежде чем исследование начнется, разум расставляет на поле запретительные и разрешительные знаки, тем самым исключая возможность случайных находок.

35

Шпенглер назвал свое морфологическое учение «коперникианским открытием» в исторической науке. С такой оценкой можно согласиться, если иметь в виду значимость данной теории, но не ее качественные характеристики. В этом отношении она, пожалуй, состоит в более близком родстве с другими системами – например, с учением Тихо Браге[35]. Ей недостает бесконечности коперникианского пространства, сквозь которое луч света проходит прямолинейно, не встречая преград.

Заслуга Шпенглера в том, что в своей картине человеческой истории он использовал великую идею прогресса, понимаемого в духе Гердера и Гёте, – примечательное решение для того времени, когда она, эта великая идея, вследствие искаженного и уплощенного толкования гегелевской философии превратилась, причем не только в историческом самосознании образованных людей, а даже в политической практике, в подобие оптимистического заменителя религии.

Шпенглеровская теория, особенно в том, что касается прогноза развития нашей культуры, напротив, пессимистична, и этот пессимизм оправдан. От представлений о линейном позитивно направленном движении она возвращает нас к циклическим моделям. В этом и заключается причина ее растущей влиятельности.

36

То, что и эта теория в конечном счете неудовлетворительна, связано с теневой стороной одного из ее преимуществ. Она предлагает нам органическую картину истории, где культуры представлены как могучие деревья. Их жизнь – переход от несознательного зародыша к сознательной зрелости, а от зрелости к смерти, которой предшествует длительное угасание. Это изначальные образы, недоступные для дальнейшего толкования. У них «нет окон», как Лейбниц сказал о монадах. Брошенный взгляд снимает вопрос о причине. Мы ведь не задаемся вопросом, почему дерево стоит здесь, а не там, почему оно стареет, и почему это именно клен или именно липа, хотя существует множество факторов взаимосвязи рода растения и места его произрастания.

Иногда возникает ощущение наподобие того, которое испытываешь, идя по лугу, где поодиночке или целыми группками вырастают грибы, чтобы потом внезапно исчезнуть. Глядя себе под ноги, думаешь: «Что это было? Откуда взялись споры?»

Таким образом, мировая история превращается в череду явлений, следующих друг за другом по необъяснимой прихоти, без внутренней взаимосвязи. Связующее начало заключено в периодичности процессов и в их морфологическом сходстве. Физиогномический взгляд способен его различить, и если это происходит, то нам открывается