Футбол 1860 года. Объяли меня воды до души моей… - Кэндзабуро Оэ

– Нужно начать новую жизнь, Мицу, – повторил Такаси со всевозрастающей убежденностью.

– Хорошо бы начать новую жизнь, о которой ты говоришь, Така. Я тоже понимаю, что Мицу это необходимо, – сказала моя жена, глядя на нас сощурившись.

Момоко уже нарядилась, как маленькая индейская невеста, и даже на голову надела кожаные украшения. Жена помогла Момоко одеться и подошла к нам. Сейчас, даже при ярком утреннем свете, она совсем не выглядела уродливой.

– Я, безусловно, готов начать новую жизнь. Но где находится моя соломенная хижина? Вот в чем вопрос, – сказал я вполне искренне. Я буквально физически ощутил потребность в соломенной хижине, издающей свежий, живительный запах.

– Брось все свои дела в Токио, Мицу, и поедем со мной на Сикоку, а? Как начало новой жизни это неплохо! – Такаси, опасаясь, что я тут же, на месте, отвергну его предложение, стал изо всех сил соблазнять меня. – Ведь я только ради этого прилетел, и сейчас из-за разницы во времени у меня голова прямо раскалывается.

– Така, давай поедем на Сикоку в машине! Даже погрузив в нее вещи, мы втроем уместимся и не спеша доедем, а в дороге сможем по очереди спать на заднем сиденье. Я купил ситроен, – вмешался в наш разговор юноша.

– Хоси эти два года работал в авторемонтной мастерской. Потом купил ситроен, похожий больше на груду железного лома, сам, своими руками отремонтировал, и теперь он бегает! – поддержала товарища Момоко.

Юноша побагровел и сказал с искренним воодушевлением:

– В мастерской я уже предупредил, что ухожу. Когда от тебя, Така, пришло письмо и Момоко мне сказала, что ты приезжаешь, я в тот же день пошел к хозяину и заявил, что увольняюсь.

Услышав это, Такаси даже растерялся, но на лице его отразилось детски непосредственное удовольствие:

– Все потому, что вы еще совсем легкомысленные. Это ужасно.

– Объясни конкретно, Така, как ты представляешь себе новую жизнь на Сикоку? Будем усердно заниматься сельским хозяйством, как наши предки?

– В Америке Така работал переводчиком в группе японских туристов, приехавших познакомиться с деятельностью супермаркетов – огромных универмагов самообслуживания. Один из туристов заинтересовался его фамилией. Они разговорились, и оказалось, что этот человек – владелец универмагов на Сикоку, в вашем районе. Така узнал, что он богач, прибрал к рукам всю вашу местность и уже давно хочет купить амбар – одно из строений вашей родовой усадьбы, чтобы перевезти его в Токио и открыть в нем национальный ресторан.

– В общем, появился новоиспеченный капиталист, который избавляет нас от обузы – от древнего деревянного привидения. И если ты, Мицу, согласен его продать, мы, я думаю, должны будем поехать туда, чтобы наблюдать за его разборкой. Кроме того, мне бы хотелось точнее порасспросить в деревне о том, что произошло между прадедом и его братом. Я приехал из Америки и для этого тоже.

Я не мог сразу же поверить в реальность плана брата. Даже если он и обнаружил в себе внезапно талант дельца, все равно он вряд ли сумеет продать старое, полуразрушенное деревенское строение современно мыслящему человеку, владельцу универмагов самообслуживания. Национальный ресторан? В этом неприглядном, построенном сто лет назад амбаре? Меня приятно поразило то, что брат заинтересовался разладом, происшедшим между нашим прадедом и его братом. Еще когда мы жили в деревне, незадолго перед тем, как разъехаться, Такаси кое-что услышал о скандале в нашей семье, случившемся чуть ли не сто лет назад.

«Наш прадед, чтобы погасить мятеж, убил своего младшего брата. Потом он съел кусочек мяса с его бедра. Сделал он это для того, чтобы доказать властям княжества свою непричастность к мятежу, поднятому братом», – дрожащим от страха голосом рассказывал Такаси.

Я тоже не знал правды об этом событии. Создавалось впечатление, особенно во время войны, что старики в деревне избегают вспоминать о нем, да и наша семья старалась делать вид, что никакого скандала между братьями не было. Но я, чтобы избавить Такаси от страха, рассказал ему и о другой версии, которую мне удалось случайно подслушать.

Все было иначе. Наш прадед после восстания помог брату скрыться в лесу и бежать в Коти. И тот, переправившись морем в Токио, сменил имя и позднее стал выдающимся человеком. Во время революции Мэйдзи он не раз присылал прадеду письма. Но прадед это тщательно скрывал, и тогда люди состряпали ложь, которую ты и услышал. Почему прадед молчал? По вине брата в деревне было убито много народу, и прадед старался избежать гнева, который мог обрушиться на его семью.

– Ну ладно, поехали к нам. Там и обсудим план новой жизни, – предложил я, с удовлетворением вспоминая об огромном влиянии, которое я имел на брата в течение нескольких послевоенных лет.

– Ну что ж, хорошо. Ведь речь идет о том, что мы собираемся увезти из деревни амбар, в течение ста лет принадлежавший нашей семье, так что не мешает спокойно все обсудить.

– Вы поезжайте в такси, а я посажу в ситроен Така и Момо – и за вами, – сказал Хоси, пытаясь осторожно вытеснить меня с женой из их дружной, интимной компании.

– Прежде чем ехать, давайте выпьем по стаканчику, – предложила жена, совершенно освободившаяся от настороженности по отношению к деверю, и неловко пнула ногой валявшуюся бутылку. Такаси сразу же ее поддержал:

– Есть бутылка беспошлинного виски – я купил ее в самолете.

– Ты теперь уже не трезвенник? – спросил я, намереваясь уничтожить идола в глазах его «гвардии».

– Если бы я в Америке хоть раз напился до потери сознания, меня бы где-нибудь в темноте непременно пристукнули. Какой из меня пьяница, ты ведь знаешь, Мицу? – Говоря это, Такаси вынул из чемодана бутылку виски. – Эту бутылку я припас специально для брата и невестки.

– Пока я спал, вы, кажется, успели прийти к полному взаимопониманию.

– У нас для этого было достаточно времени. Ведь ты, Мицу, всегда видишь такие длинные и грустные сны, – парировал мою насмешку Такаси.

– Я что-нибудь говорил во сне? – испугался я.

– Не думаю, что ты, Мицу, можешь причинить человеку зло. Никто не поверит, что ты способен на это. В отличие от прадеда, ты принадлежишь к людям, которые не могут совершить жестокость, – успокоил меня Такаси, видя, как я растерян.

Взяв у жены бутылку виски, из которой она уже отхлебнула, я тоже сделал глоток, пытаясь преодолеть смущение.

– Ладно, пошли к машине, Хоси!

И, следуя сигналу Момоко, которая, надев кожаный индейский костюм, кипела задором и радостью, наша воссоединившаяся семья двинулась к выходу. Как старший, замыкая шествие, я, внешне опустившийся человек, похожий на крысу,