Вешние воды - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Я не хотел бы забирать у вас вампум, – ответил Йоги.

– Они на самом деле ничего собой не представляют, – пояснил Скунса Гузно, снимая с нитки пару ракушек.

– На самом деле они представляют чисто сентиментальную ценность для семьи Скунса Гузно, – сказал Рыжий Пес.

– Чертовски щедро с вашей стороны, мистер Скунса Гузно, – сказал Йоги.

– Ерунда, – сказал Скунса Гузно. – Вы бы сделали для меня то же самое.

– Это щедро с вашей стороны.

За барной стойкой бармен-негр Брюс вытянул шею и смотрел, как вампумы переходят из рук в руки. Темное лицо его блестело. Резко, без объяснения, он разразился пронзительным смехом. Темным смехом негра.

Рыжий Пес резко взглянул на него.

– Послушай, Брюс, – сказал он резко, – твое веселье слегка не к месту.

Брюс перестал смеяться и вытер лицо полотенцем. Он закатил глаза с виноватым видом.

– Ай, удержу нет, масса Рыжий Пес. Када я увидал, как миста Скунса Гумно раздает энти вампумы, я просто не мог удержаться. Была ему нужда продавать городище вроде Нью-Яка за энти вампумы? Вампумы! Уберите энти ваши вампумы!

– Брюс у нас чудак, – объяснил Рыжий Пес, – но он первоклассный бармен и добродушный малый.

– От тут вы правы, масса Рыжий Пес, – бармен подался вперед. – Сердце у меня чисто золото.

– Хотя все равно чудак, – сказал Рыжий Пес виновато. – Домовый комитет вечно настаивает, чтобы я нашел другого бармена, но мне, как ни странно, нравится этот малый.

– Я ваще ничо, босс, – сказал Брюс. – Просто, как увижу шо потешное, просто смех разбирает. Вы знаете, босс, я ничо плохого не хотел.

– Это правда, Брюс, – согласился Рыжий Пес. – Ты честный малый.

Йоги Джонсон оглядел комнату. Другие индейцы ушли от бара, и Скунса Гузно показывал вампум группке только что вошедших индейцев в вечерних костюмах. Двое лесных индейцев все также играли в бильярд. Они сняли пиджаки, и свет над бильярдным столом сверкал на металлических суставах протезов маленького индейца. Он выиграл одиннадцатый раз подряд.

– Из того малого вышел бы бильярдист, если бы ему чуть больше повезло на войне, – заметил Рыжий Пес. – Не хотите осмотреть клуб?

Он взял у Брюса счет, подписал его, и Йоги пошел за ним в следующую комнату.

– Комната нашего комитета, – сказал Рыжий Пес.

По стенам висели фотографии в рамках с автографами вождя Бендера, Фрэнсиса Паркмэна, Д.Г. Лоуренса, вождя Мэйерса, Стюарта Эдварда Уайта, Мэри Остин, Джима Торпа, генерала Кастера, Гленна Уорнера и Мэйбл Додж [46], а также портрет маслом в полный рост Генри Уодсворта Лонгфелло. За комнатой комитета была маленькая купальня или небольшой бассейн с раздевалкой.

– На самом деле клуб до смешного маленький, – сказал Рыжий Пес. – Но зато это уютное местечко, куда можно забиться в унылые вечера, – он улыбнулся. – Знаете, мы называем его вигвам. Такое мое маленькое чванство.

– Чертовски приятный клуб, – сказал Йоги с чувством.

– Примем, если нравится, – предложил Рыжий Пес. – Вы какого племени?

– О чем вы?

– Ваше племя. Вы кто – Мошна и лиса? Джибве? Кри, надо думать.

– Ну, – сказал Йоги, – мои родители прибыли из Швеции.

Рыжий Пес внимательно посмотрел на него и прищурился.

– Ты меня не разыгрываешь?

– Нет. Они прибыли из Швеции или Норвегии, – сказал Йоги.

– Я готов был поклясться, что ты малость беловатый, – сказал Рыжий Пес. – Чертовски хорошо, что это выяснилось вовремя. Иначе вышел бы жуткий скандал, – он приложил руку к голове и сжал губы. – Значит, так.

Он вдруг повернулся и схватил Йоги за жилет. Йоги почувствовал, как в живот ему грубо уперся ствол пистолета.

– Тихо пройдешь через клуб, наденешь свою куртку и шляпу и уйдешь, словно ничего и не было. С любым, кто к тебе обратится, вежливо попрощаешься. И не вздумай вернуться. Ты меня понял, швед.

– Да, – сказал Йоги. – Убери пистолет. Я не боюсь твоего пистолета.

– Делай, как говорю, – велел Рыжий Пес. – Что до тех двоих бильярдистов, которые тебя привели, я скоро с ними разберусь.

Йоги вошел в светлую комнату, взглянул на бар, откуда его рассматривал бармен Брюс, надел шляпу и куртку, попрощался со Скунса Гузном, спросившим, почему он уходит так рано, и Брюс поднял крышку люка. Когда Йоги спускался по лестнице, раздался смех негра.

– Я так и знавши, – смеялся он. – Все время знавши. Шобы шведский боров надул старину Брюса!

Йоги оглянулся и увидел черное лицо смеявшегося негра в обрамлении светлого прямоугольника поднятого люка. Спустившись на пол конюшни, Йоги огляделся. Он был один. Солома в старой конюшне у него под ногами была жесткой и мерзлой. Где же он побывал? В индейском клубе? И чего ради? Неужели это конец?

В крыше над ним обозначилась полоска света. Затем ее заслонили две черные фигуры, раздался звук пинка, удара кулаком, серия глухих ударов по мягкому и твердому, и две человеческие фигуры скатились кубарем по лестнице. Сверху донесся мрачный, жуткий звук черного негритянского смеха.

Два лесных индейца поднялись с соломы и заковыляли к двери. Один из них, маленький, плакал. Йоги вышел за ними в холодную ночь. Было холодно. Ночь была ясная. Светили звезды.

– Клуб ни к черту негодный, – сказал большой индеец. – Клуб до кучи ни к черту негодный.

Маленький индеец плакал. Йоги в свете звезд увидел, что он лишился одной своей искусственной руки.

– Мне больше не играть бильярд, – всхлипнул маленький индеец и помахал одной рукой на окно клуба, из-под которого пробивалась тонкая полоска света. – Клуб до кучи охренеть ни к черту негодный.

– Не переживай, – сказал Йоги. – Я устрою вас на насосный завод.

– К черту насосный завод, – сказал большой индеец. – Мы все идем вступать Армия спасения.

– Не плачь, – сказал Йоги маленькому индейцу. – Я куплю тебе новую руку.

Маленький индеец продолжал плакать. Он сел на заснеженную дорогу.

– Не играть бильярд, мне ничего нет дела, – сказал он.

Сверху, из окна клуба, донесся жуткий звук негритянского смеха.

Авторское замечание читателю

На случай, если это может представлять какую-нибудь историческую ценность, я с радостью заявляю, что предыдущую главу написал за два часа, не отрываясь от пишущей машинки, а затем отправился на ланч с Джоном Дос Пассосом [47], которого считаю очень мощным писателем и, кроме того, исключительно приятным малым. Это то, что в провинциях называют «ты – мне, я – тебе». На ланч у нас были рольмопсы, Sole Meunière [48], Civetde Lièvre à la Chez Cocotte [49], marmelade de pommes [50], и все это мы сполоснули, как у нас принято говорить (а, читатель?), бутылкой Montrachet 1919 года с лимандой и