Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

Ладонь была красная и в водяных мозолях: стругание веток явно не относилось к числу ее привычных занятий. Как у множества людей физического труда, в очертаниях руки этой девушки не было ничего подтверждавшего расхожее мнение, что происхождение человека – от высокого до самого низкого – неизменно сказывается на форме руки. Лишь волей случая пришлось ей готовить кровельный прут, и пальцы, обхватившие тяжелую ясеневую рукоятку, могли бы уверенно вести перо по бумаге или трогать струны, будь они приучены к этому в должное время.

Лицо ее было исполнено той одухотворенности, которая рождается одиночеством. Взгляды множества людей словно стирают с лица индивидуальность, обкатывают его, как волна камень. Но в тихих водах уединенной жизни каждое чувство и мысль распускаются с той откровенностью, какую можно увидеть разве что на лице ребенка. Лет ей было не более девятнадцати-двадцати, однако необходимость рано задумываться над жизнью придала очертаниям ее почти детского лица преждевременную законченность. Эта девушка не претендовала на красоту, но одно бросалось в глаза сразу – волосы, густые и непослушные до неукротимости. В зареве очага они казались темно-коричневыми, однако при свете дня выяснилось бы, что их истинный цвет – редкий и роскошный оттенок каштанового.

От этого дара, поднесенного временем своей жертве, и не мог отвести взгляда пришелец, а пальцы его правой руки машинально поигрывали ножницами, что были засунуты в жилет и на чьем блестящем металле слабо горел отсвет пламени из очага. Мысленно парикмахер уподобил девушку за работой великолепному полотну позднего Возрождения. Волосы ее были выписаны ярко и отчетливо, лицо же, плечи, руки и вся фигура, будучи скоплением маловажных деталей, терялись в тени.

Не колеблясь более, он постучал в дверь и вошел в комнату. Песок, которым был посыпан пол, захрустел под его ногами, девушка оглянулась и, побледнев, воскликнула:

– Ах, мистер Перкомб, как вы меня напугали!

– Закрывай дверь плотнее – и не напугаешься.

– Не могу, – сказала она, – печь дымит. Мистер Перкомб, когда вы не у себя в парикмахерской, у вас такой забавный вид – ну точь-в-точь канарейка на боярышнике. Вы ведь сюда не из-за меня пришли, не из-за того…

– Нет, я как раз пришел из-за этого самого. – Он коснулся ее головы своей тростью, и девушка содрогнулась. – Ты согласна? – продолжил он. – Мне надо знать это сейчас же. Дама скоро уедет, а на работу мне нужно время.

– Не торопите меня, прошу вас. Я уж думала, что вы забыли. Я не могу расстаться с ними – нет, нет!

– Послушай, Марти, – сказал парикмахер, присаживаясь на столик, сделанный из скамейки. – Сколько тебе платят за этот прут?

– Тсс! Отец наверху не спит. Он не знает, что я делаю работу за него.

– Так сколько тебе за это платят? – повторил вопрос парикмахер, понизив голос.

– Восемнадцать пенсов за тысячу, – неохотно ответила она.

– А для кого ты их делаешь?

– Для мистера Мелбери, лесоторговца, что живет тут неподалеку.

– Сколько же ты их можешь сделать за день?

– За день и полночи – три связки. Это полторы тысячи.

– Два шиллинга с четвертью. – Парикмахер помолчал, вычисляя ту наименьшую сумму, которой можно было бы победить сопротивление бедности и женскую любовь к красоте. – Взгляни-ка, вот соверен – золотой соверен, почти новенький. – Он держал монету между указательным и большим пальцами. – Это ровно столько, сколько ты получаешь за полторы недели мужского труда. Соверен твой, если ты позволишь состричь то, чего у тебя и так слишком много.

Грудь девушки вздымалась.

– Почему эта дама не обратилась к кому-нибудь другому? Может, другой девушке это было бы безразлично. Почему именно ко мне? – воскликнула Марти.

– Глупышка, да потому, что у тебя волосы точь-в-точь как у нее, а этого не добьешься никакой краской. Ты ведь мне не откажешь – я же нарочно приехал сюда из Шертона.

– Я… я не продам их ни вам, ни кому другому.

– Послушай. – Он придвинулся поближе к ней. – Дама очень богата, ей не жалко прибавить несколько шиллингов – беру это на себя, я дам тебе соверен и два шиллинга, только чтобы не возвращаться с пустыми руками.

– Нет-нет-нет! – волнуясь, заговорила она. – Вы искуситель, мистер Перкомб. Вы как дьявол, искушающий доктора Фаустуса, из книжки! Я не хочу ваших денег, я не согласна! Зачем вы пришли? Когда вы привели меня в парикмахерскую и начали уговаривать, я сразу сказала, что ни за что не продам свои волосы! – Она говорила горячо и решительно.

– Марти, послушай меня внимательно. Твои волосы крайне нужны этой даме. Между нами говоря, лучше б ты с ними рассталась. Худо тебе будет, если ты ей не удружишь.

– Худо? А кто она такая?

Парикмахер молчал, и девушка повторила вопрос.

– Я не имею права говорить. Но она скоро уедет за границу, так не все ли тебе равно?

– Она хочет взять с собой за границу мои волосы?

Перкомб кивнул, и девушка, задумчиво посмотрев на него, сказала:

– Парикмахер Перкомб, я знаю, кто эта дама. Это миссис Чармонд из Хинток-хауса.

– Пока это мой секрет. Отдай волосы, и я тебе его открою.

– Не отдам, пока не узнаю правду. Это миссис Чармонд?

Парикмахер понизил голос:

– Ну… да, она. Вы в церкви сидели почти рядом, и она заметила, что у тебя волосы точь-в-точь как у нее. Вот ей и взбрело на ум купить их. Но она наденет шиньон не раньше, чем окажется за границей, а там никто не заметит перемены. Мне поручено сделать шиньон. Я бы не потащился на край света, если б меня не послала такая важная особа. Теперь учти: она откажется от моих услуг, если узнает, что я выболтал ее тайну, – и поклянись, что ничего никому не скажешь. Иначе мне несдобровать.

– Я и не собираюсь ничего говорить, – сухо ответила Марти. – Но мои волосы принадлежат мне, и я с ними ни за что не расстанусь.

– Я тебе все рассказал, а ты мне отказываешь. Это нечестно! – воскликнул уязвленный парикмахер. – Рассуди, Марти, ты с ней в одном приходе, живешь в доме, которым она владеет, твой отец болен, и ему не захочется покидать эти стены. Тебе бы следовало ее уважить. Я говорю это как друг. Я ведь не требую ответа сейчас же. Завтра по дороге на рынок загляни ко мне. Когда все хорошенько обдумаешь, ты без колебаний отдашь то, что мне нужно.

– Мне вам нечего больше сказать, – прежним тоном ответила девушка.

Парикмахер понял, что дальше убеждать ее словами бесполезно.

– Я знаю, что на тебя можно положиться, – сказал он. – Я