Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

он всякий раз, когда выходит из себя, разбивает пятицентовую тарелку. Ну и однажды случилось, что… – Стиллман начал рассказывать длинную и, по мнению Эндрю, ничуть не занимательную историю.

Когда они ехали домой по вечерней прохладе, Эндрю сказал Кристин:

– Ну, по крайней мере, одно дело улажено, Крис, с моей души свалился большой камень. Я убежден, что здесь самое подходящее место для Мэри. Молодец этот Стиллман! Он мне страшно нравится. На вид невзрачен, но внутри – закаленная сталь. А интересно, могли бы мы – Хоуп, Денни и я – открыть такую клинику в миниатюре? Безумная мечта, да? Но знаешь, что мне приходит в голову? Если Денни и Хоуп согласятся работать со мной и мы махнем в провинцию, мы можем устроиться вблизи одного из угольных районов, и я опять займусь своими исследованиями. Как ты думаешь, Крис?

Вместо ответа она наклонилась к нему и, угрожая безопасности на проезжей дороге, крепко его поцеловала.

XVIII

На другой день Эндрю встал рано, основательно выспавшийся, бодрый и хорошо настроенный. Сразу позвонил по телефону в посредническое бюро «Фулджер и Тернер» на Адам-стрит и поручил им продать его практику. Мистер Джеральд Тернер, глава этой давно существующей фирмы, сам подошел к телефону и в ответ на просьбу Эндрю сразу же приехал на Чесборо-террас. После внимательного просмотра книги доходов, продолжавшегося все утро, он уверил Эндрю, что его практику можно будет продать очень скоро, без малейших затруднений.

– Разумеется, доктор, нам в объявлениях надо будет указать причину, – добавил мистер Тернер, постукивая по зубам наконечником своего карандаша. – Каждый покупатель непременно подумает: почему это врач отказывается от такого золотого дна? Я уже давно нигде не встречал таких больших поступлений наличными деньгами. Так что же мы напишем? Продается по случаю болезни?

– Нет, – резко возразил Эндрю. – Сообщите правду. Напишите, – он запнулся, – ну, напишите, что по личным обстоятельствам.

– Очень хорошо, доктор. – И мистер Джеральд Тернер записал на черновике объявления: «Передается по причинам чисто личного свойства, не имеющим ничего общего с практикой».

В заключение Эндрю сказал:

– И помните, я не требую целого состояния за это, только приличную цену.

За ланчем Кристин отдала ему две телеграммы. Он просил и Денни, и Хоупа телеграфировать в ответ на письма, посланные им накануне.

В первой телеграмме, от Денни, было сказано только: «Убедили. Ждите завтра вечером».

Вторая была написана в типичном для Хоупа легком тоне:

«С какой стати я должен всю жизнь проводить среди сумасшедших? Провинциальные города Англии – это трактиры, соборы и свиные рынки. Вы говорите – лаборатория? Подписано: Негодующий налогоплательщик».

После завтрака Эндрю поехал в больницу Виктории. Так рано Тарэгуд в палатах у больных не бывал, но это как раз и было Эндрю на руку. Он хотел избежать шума и неприятностей, меньше всего ему хотелось огорчить старшего товарища, который, при всем своем упрямстве и отсталости, всегда относился к нему хорошо.

Сев у постели Мэри, он тихонько изложил ей свое намерение.

– Прежде всего, я виноват перед вами. – Он ласково погладил ее руку. – Мне следовало предвидеть, что эта больница для вас не вполне подходящее место. «Бельвью» – совсем другое дело, Мэри. Но здесь все были к вам очень добры, и не стоит их обижать. Вы просто заявите, что хотите в среду выписаться. Если вам неприятно самой это сделать, я устрою так, чтобы Кон написал сюда, что просит отправить вас домой. Это будет легко, потому что здесь всегда столько людей ждут свободной койки. И в среду я сам отвезу вас в своем автомобиле в «Бельвью». Со мной будет сиделка и все, что нужно. Ничего не может быть проще и лучше для вас.

Он возвратился домой с сознанием, что еще кое-что сделано, что он начинает наводить порядок в своей жизни. Вечером на приеме он начал сурово отделываться от пациентов-хроников, безжалостно разрушая чары, которыми удерживал их раньше. За час он доброму десятку человек объявил твердо:

– Сегодня ваш последний визит. Вы давно ходите ко мне, и вам теперь гораздо лучше. Не следует постоянно принимать лекарства.

Покончив с этим, он испытал большое облегчение. Честно и прямо говорить людям то, что думаешь, было для него роскошью, в которой он так долго себе отказывал. Он прибежал к Кристин, как мальчик.

– Теперь я уже чувствую себя в меньшей степени торгашом. – И вдруг простонал: – Боже, как я мог сказать это! Я забыл, что случилось… забыл о Видлере… обо всем, что я наделал!

В эту минуту раздался телефонный звонок. Кристин пошла к телефону, и ему показалось, что она очень долго там оставалась и что, когда вернулась, у нее было странное, натянутое выражение лица.

– Тебя зовут к телефону.

– Кто? – И вдруг он понял: это Франсиз Лоренс. В комнате некоторое время царило молчание. Затем он торопливо произнес: – Скажи ей, что меня нет дома. Скажи, что я уехал… Нет, погоди! – Он сделал резкое движение к двери. – Я сам с ней поговорю.

Через пять минут он воротился и застал Кристин за работой в ее любимом углу, где было светлее. Он украдкой посмотрел на нее, потом отвел глаза, подошел к окну и остановился, хмуро глядя на улицу и засунув руки в карманы. Спокойное звяканье спиц Кристин заставляло его чувствовать себя невообразимым глупцом, жалким псом, который виновато приполз домой, поджав хвост, весь в грязи после непозволительного приключения. Наконец он не выдержал. Продолжая стоять спиной к Кристин, сказал:

– С этим тоже кончено. Может быть, тебе интересно будет знать, что тут виновато только мое глупое тщеславие… и расчетливый эгоизм. А любил я всегда только тебя. – Он вдруг заскрипел зубами. – О, будь я проклят, ведь это я один во всем виноват! Эти люди другой жизни не знают, а я знал. Я слишком легко отделался, слишком легко. Но, послушай: я только что заодно уже позвонил Ле-Рою. Кремо-продукты меня больше не интересуют. Я покончил и с этим тоже, Крис. И постараюсь впредь держаться от таких людей подальше.

Кристин не отвечала, но спицы щелкали в тишине комнаты весело и быстро. Долго Эндрю стоял так, пристыженный, глядя в окно на уличное движение, на огни, вспыхивавшие в летнем мраке. Когда он наконец отвернулся от окна, сгущавшиеся сумерки уже успели заползти в комнату. А Кристин все сидела в углу, почти невидимая в окутанном тенями кресле, маленькая, легкая фигурка, склонившаяся над вязаньем.

Этой ночью Эндрю проснулся весь в поту, в тревоге и инстинктивно потянулся к Кристин, еще не придя в себя от снившихся ему ужасов.

– Где ты, Крис? Мне