Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков

крапчатой поверхности того другого дома, имеющего более привлекательную лестницу, – а мансардное окно, от которого она спускается, стало таким же ярким, какой была лужа – лужа, которая теперь просто тусклая жидкая белизна и мертвая чернота, как бесцветная фотография той же вещи, нарисованную копию которой я видел.

Я, верно, никогда не забуду тусклую зелень узкой лужайки перед первым домом, к которому тот дом, что был золотым, обращен боком – одновременно растрепанной и лысоватой лужайки с асфальтовым пробором посередине и сплошь усыпанной бледно-бурыми листьями – с короткой коричневой дымкой каких-то кустов в одном углу (возле гаража, но за оградой, которая прибрала целую кучу мертвых листьев к своим сороконожковым ножкам – тавтологический шут ограды). В просветах между двумя домами и в просвете между вторым домом (сейчас мертвым, с одним лишь последним отсветом в окне, к которому все еще ведет лестница дня) и с правым краем моего собственного окна – ты можешь видеть – зоркий ты – близкий друг автора – это тоже многоочитое слово[175] – ты можешь видеть довольно далеко направо от моего узкого проулка до самых двух отрезков проспекта Согласия[176]. Однако le сiel me demande[177] – потому что оно сейчас как потолок Ватто[178] или его имитация – клочья облаков делаются мягкими, телесно-розовыми, а мириады веточек становятся необыкновенно отчетливыми, – и вот внизу больше не осталось красок: дома, лужайка, изгородь, просветы – все приобрело какой-то рыжевато-серый тон, – о, стекло лужи стало ярко-лиловым!

В просвете между двух домов – бледно-коричневое открытое пространство, игровая площадка школы на проспекте, названная теми, кто хорошо осведомлен, Дальним Полем. В просвете справа – лужайка, скорее рыжевато-каштановая, чем зеленая – в комнате становится темно, мое перо движется, как медленный велосипедист в сумерках – если я зажгу свет, то стану тем дурнем из сказки, который пнул льва, умирающего льва, льва этого ноябрьского дня – он не умел кататься на велосипеде, но привез его с собой, потому что его жена сняла dachu в пяти милях от усадьбы, где он давал мне частные уроки и трижды в неделю (они оба были очень молодыми, и он был толстым и неуклюжим, с эспаньолкой и бритой головой) укатывал в сумерках на dachu, совершая свой ужасно извилистый путь вдоль тропы, отделенной глубокой канавой (мы называли эти тропы, которые сопровождают деревенские дороги и шоссе по всей России – гусеница и змея – мы называли их obochina – обочина), и в эту канаву Филипп Осипович беззвучно ухнул по меньшей мере раза четыре или пять за время своих медленных и нерешительных любовных экскурсий – и однажды ночью он вернулся пешком с велосипедом на руках, и никто не знал, что сталось с колесами, виляющими колесами.

В здании, где я нахожусь, зажгли свет, и вид в окне померк – снаружи все стало чернильно-черным, а небо приобрело бледно-синий чернильный цвет – «отливают синим, пишут черным», как сказано на том пузырьке чернил, – но нет, вид из окна так не пишет, и деревья с их триллионом ветвей чертили тушью лучше, и все прочее черно – с двумя асимметричными окнами, которые по щелчку внезапно вспыхнули электрическим светом. Я все еще могу видеть трамвай и автобус – самца и самку, принадлежащих одному виду – по природе оранжевого окраса – сейчас голубых в сумеречном свете, с красной раной заднего рубина – я все еще могу видеть их, пересекающих две мои тускло-черные аллеи – и автомобили с лучистыми фарами, – но я хотел разглядеть кого-нибудь из тех маленьких людей, которые проходят там, когда день ярок – и сейчас я не могу их видеть.

Одно, во всяком случае, ясно – что нам известно значение этого, а космосу-отцу нет. Как-то утром я повстречал на альпийском лугу Б.[179], и он спросил, чем я там занимался с сеткой в руках. Очень доброжелательный и, конечно, отвечающий за общее устройство, но слабо знакомый с нашими приспособлениями и маленькими удовольствиями.

«Вот как, понимаю. Это, должно быть, весело. И что же вы с ними потом делаете?»

Примечания

1

«Послеполуденный отдых фавна» (фр.). (Здесь и далее – примеч. пер.)

2

Ребенок смел (англ.); произносится почти как «the child is bald» (ребенок лыс).

3

Шутники, проказники (фр.).

4

Сожалею (фр.).

5

Это просто, как здрасьте (фр.).

6

При условии, что он не задаст мучительного вопроса (фр.).

7

Это мои коллеги, и старик, и вся тележка (фр.). Последнее слово – неологизм от фр. trimbalage – таскать за собой.

8

Добрый вечер, коллега. Они вытащили меня из постели, к большому неудовольствию моей жены. А как поживает ваша? (фр.)

9

«У бедных мертвецов, увы, свои печали, – / И в дни, когда октябрь уныло шелестит…» (из стихотворения Ш. Бодлера «Служанка скромная с великою душой…».

10

Заброшенные участки (архитектурный термин) (фр.).

11

Шаровары (фр.).

12

Мы подотрем зад этому молодчику (игра слов: torcher le derrière – подтирать зад / смеяться над чем-нибудь) (фр.).

13

Глава (фр.).

14

В свое время (фр.).

15

Закуски, которые съедаются за раз, например, тарталетки (фр.).

16

«Все же им не откажешь в дерзости» (фр.).

17

Бедные дети (фр.).

18

Образ жизни (лат.).

19

В качестве детских воспоминаний (фр.).

20

Коробка в виде книги (псевдолатынь).

21

Наедине (лат.).

22

Хорошие манеры, обходительность (фр.).

23

Сами по себе (лат.).

24

Которые меня пугают, Блез (фр.).

25

Собачий ошейник (фр.). Обыгрывается фр. collier – колье, ожерелье.

26

В уродливой версии (фр.).

27

Ужасный ребенок (букв.), человек, не стесняющий себя ни светскими правилами, ни приличиями (фр.).