Дом разделенный - Перл С. Бак

Тогда Юань подошел к отцу и принялся его уговаривать:

– Отец, я тоже утомился. Пойдем, ляжем в кровать и поспим, уж очень я устал! Я буду рядом, и ты в любой миг сможешь позвать меня и убедиться, что я здесь.

При этих словах Тигр чуть шевельнулся, будто собираясь встать, но затем рухнул обратно и, мотая головой, сказал:

– Нет, я еще не закончил. Осталось еще одно дело… Не могу припомнить все сразу… Я загнул два пальца на правой руке, когда думал, что тебе сказать. Ступай, посиди где-нибудь, а я тебя позову, когда мысль вернется!

Тигр произнес это со знакомой запальчивостью, и Юань по детской привычке уже хотел послушаться. Однако в душе его заговорило новое бесстрашие: «Да кем себя возомнил этот своенравный старик, почему я должен сидеть тут битый час и терпеть его причуды!» Глаза его своевольно сверкнули, и он уже хотел заговорить, как верный слуга увидел это, подлетел к нему и принялся увещевать:

– Вы уж не стойте на своем, маленький генерал, ведь он так болен! Запаситесь терпением, как все мы, и выслушайте, что он хочет вам сказать!

И Юань против собственной воли, понимая, что отцу может стать хуже, если ему, не привыкшему к возражениям, перечить в столь поздний час, покорно сел в сторонке на стул и сидел, уже не так терпеливо, покуда Тигр вдруг не сказал:

– Вспомнил! Первым делом я должен спрятать тебя где-нибудь, ибо я не забыл, что ты мне сказал вчера, воротясь домой. Я должен спрятать тебя от моих врагов.

Тут Юань не выдержал и воскликнул:

– Отец, то было не вчера!

Тигр метнул в него знакомый свирепый взгляд, хлопнул в сухие ладони и рявкнул:

– Я знаю, что говорю! Как это ты вернулся не вчера? Когда же еще?!

И вновь старик с заячьей губой встал между Тигром и его сыном и взмолился:

– Пусть… пусть… То было вчера!

И Юань помрачнел и повесил голову, потому что вынужден был молчать. Странное дело: жалость, которую он поначалу испытал к отцу, исчезла, как быстрое дуновение мягкого ветра, лишь на миг освежившее душу, и свирепые отцовы взгляды пробудили в нем иное чувство – более глубокое, чем жалость. В нем зашевелились былые обиды, и он сказал себе, что никогда больше не будет бояться отца, но, чтобы не бояться, ему нужно было проявить своенравие.

А поскольку Тигр тоже был своенравен, он не сразу продолжил речь и ждал даже дольше обычного. На самом деле Тигр тянул время, потому что ему не нравилось то, что ему предстояло сказать. За время этого ожидания гнев взыграл в Юане с небывалой силой. Юноша вспомнил, как этот человек раз за разом запугивал его, угрозами закрывал ему рот, и обо всех часах, проведенных за ненавистным оружием, и о шести днях свободы, так внезапно оборвавшихся по воле отца, – и потерял всякое терпение. Самая плоть его, казалось, подалась прочь от старика, и Тигр, немытый, небритый, в заляпанном едой и вином халате, стал ему отвратителен. В отце не было ничего, что можно было любить, по крайней мере в ту минуту.

Ведать не ведая о бушующей в груди сына ярости, Тигр наконец решил сказать то, что собирался, и заговорил так:

– Ты мой единственный драгоценный сын. Моя единственная надежда на продолжение рода. Твоя мать однажды сказала мудрую вещь. Она подошла ко мне и сказала: «Если его не женить, откуда нам ждать внуков?» Тогда я велел ей: «Пойди и отыщи крепкую здоровую девку, неважно какую, лишь бы она была похотлива и быстро зачала, ибо все женщины одинаковы и одна ничем не лучше другой. Приведи ее сюда и пожени их, а потом пусть Юань спрячется в какой-нибудь чужой стране и ждет там конца этой войны. И у нас останется его семя».

Тигр говорил с расстановкой, давно заготовленными фразами, и все же сумел собраться с мыслями и договорить. Ему нужно было исполнить свой долг перед сыном, прежде чем отпустить его. То был долг любого хорошего отца, и любой сын мог ждать этого от родителей, ибо любой сын обязан принять в жены ту, кого они выберут, и зачать с ней ребенка, а дальше искать любовь где угодно. Но Юань был не таким сыном. Он был уже отравлен ядом нового времени и полон тайного своеволия и мечты о свободах, которых сам пока не понимал, а еще полон отцовой ненависти ко всем женщинам. Все это своеволие и ненависть вспыхнули в нем, и гнев вырвался наружу. Да, гнев его в тот час был подобен наводнению, сдерживаемому плотинами, и вся жизнь его подошла к переломному моменту.

Поначалу он не поверил, что отец в самом деле произнес эти слова, ибо тот всегда отзывался о женщинах с ненавистью: все они либо дуры, либо предательницы, и доверять им нельзя. Однако слова эти действительно были сказаны Тигром, и теперь тот сидел и глядел на угли, как прежде. До Юаня вдруг дошло, почему мать и служанка ее так исступленно уговаривали его вернуться домой и так обрадовались его согласию. Женщины только и думают, что о свадьбах да подходящих партиях.

Что ж, он им не подчинится! Юань вскочил, забыв и о страхе перед отцом, и о любви к нему, и заорал:

– Я так и знал… Да, товарищи рассказывали мне, как их женили насильно… и многие из них вынуждены были по этой причине уйти из дому… Я раньше дивился своему везению… Но ты такой же, как остальные, как все эти старики, которым лишь бы скрутить нас по рукам и ногам до конца жизни… Пленить наши тела… Навязать нам женщин, выбранных вами… навязать детей… Что ж, я не согласен жить в неволе!.. Я не хочу, чтобы моим же телом ты навеки привязал меня к себе… Я ненавижу тебя!.. Всегда ненавидел!.. Да, ненавижу!

Из Юаня извергался поток такой лютой ненависти, что он не смог совладать с собой и исступленно зарыдал. Верный слуга Тигра, придя в ужас от его гнева, подскочил к нему и схватил обеими руками за пояс, и опять начал бы причитать, но не смог, так перекосило его заячью губу. Юань опустил голову, увидел старика и вышел из себя. Он занес стиснутую в кулак руку и опустил ее на старое безобразное лицо, и слуга, как подкошенный, рухнул на пол.

Тогда Тигр поднялся, шатаясь, но не к сыну – он отрешенно