Роман о двух мирах - Мария Корелли

Духи! – и радость эта превосходит вашу собственную жизнь, ведь вы чувствуете и знаете, что хотя бы самая малая крупица, какой бы крошечной она ни была, спасена от всеобщей погибели эгоистичного и неверующего Человечества. Мы воистину трудимся под сенью «облака свидетелей». Рассейтесь, рассейтесь, о многочисленные сверкающие полчища! Отвратите от меня горящие, искренние и немигающие очи, полные извечного божественного сожаления и милосердия! Я недостоин созерцать вашу славу! И все же я не могу не видеть, не знать и не любить вас, в то время как безумный слепой мир мчится к погибели, которую не отвратить никому». – Тут Эми с презрением отбросила книгу и сказала мне: – Если ты собираешься помутить свой разум бредом сумасшедшего, то я в тебе жестоко ошибалась. Да ведь это типичный спиритизм! Царства воздуха, конечно! Еще и «облако свидетелей»! Пустое!

– Он упоминает «облако свидетелей» из святого Павла, – заметила я.

– Тем хуже для него! – ответила моя подруга с привычным ей неуместным негодованием, которое неизменно проявляют добрые протестанты, когда кто-то случайно наступает на их больную мозоль, на Библию. – Как говорится, «в нужде и черт священный текст приводит»9, а этот музыкант (хорошо все-таки, что он уже умер) в подтверждение своих нелепых идей совершенно кощунственно цитирует Завет! Святой Павел под «облаком свидетелей» имел в виду не множество «воздушных полчищ», «горящие немигающие очи» и прочую чепуху.

– Тогда что же он имел в виду? – мягко настаивала я.

– О, он имел в виду… Да ведь ты и сама прекрасно знаешь, – сказала Эми укоризненно и серьезно. – Даже удивительно, что ты задаешь мне такой вопрос! Разумеется, ты знаешь Библию и должна помнить, что святой Павел никогда не одобрял спиритизма.

– «Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных»?10 – процитировала я с полуулыбкой.

Миссис Эверард посмотрела на меня потрясенно и даже разгневанно.

– Дорогая моя, мне за тебя стыдно! Значит, ты веришь в духов! А я считала, что Маскелайн и Кук давно излечили всех нас от таких идей, а теперь из-за этой мерзкой книжонки ты распереживаешься как никогда прежде. Однажды ночью проснешься и возопишь о горящих немигающих очах, что следят за тобой.

Я весело рассмеялась и встала, чтобы поднять с пола брошенную книгу.

– Не бойся, – сказала я. – Завтра верну книгу синьору Челлини и передам, что ты не в восторге от того, что я буду ее читать, а потому вместо этого я лучше почитаю Библию. Ну же, милочка, не сердись! – И я горячо обняла Эми: она нравилась мне слишком сильно, не хотелось ее обижать. – Давай сосредоточим внимание на нарядах для сегодняшнего вечера, когда «многочисленные и сверкающие полчища» не воздуха, а этой самой бренной земли пройдут мимо нас с критическими взглядами. Уверяю, я намерена изо всех сил использовать свою новую внешность, так как не верю, что она дана мне надолго. Осмелюсь предположить, уже завтра снова превращусь в «больную монахиню», как ты меня назвала.

– Надеюсь, что нет, дорогая моя, – ласково сказала подруга в ответ на мою нежность, забыв о своем минутном недовольстве. – Если будешь осторожна и постараешься избегать переутомления, веселый танец пойдет тебе на пользу. Однако ты совершенно права: нам действительно пора подготовиться к вечеру, иначе в последний момент мы устроим настоящую суматоху, а полковника ничто не раздражает сильнее, чем суета женщин. Я надену кружевное платье, только его нужно примерить. Ты мне поможешь?

Я с готовностью согласилась, и вскоре мы обе были поглощены подготовкой бесчисленных маленьких хитростей, составляющих женский туалет, так что далее не последовало ничего, кроме самого легкомысленного разговора. Помогая с укладыванием кружев, драгоценностей и других изящных деталей вечернего наряда, я глубоко погрузилась в мысли. Перебрав в уме разные ощущения, испытанные мною с тех пор, как я попробовала восточное вино в мастерской Челлини, я пришла к заключению, что художник, должно быть, поставил на мне эксперимент с каким-то иностранным наркотиком, о свойствах которого знал лишь он один. Я не могла понять, почему он так сделал, однако то, что это произошло, было для меня бесспорным. Кроме того, и сам Челлини, несомненно, оказывал на меня целительный и умиротворяющий эффект, хотя вряд ли это могло продолжаться долго. Находиться под властью, пусть даже слабой, у того, кто мне почти чужой, было по меньшей мере неестественно и неприятно. Я обязана задать ему несколько простых вопросов. И все же что мне сказать, если миссис Эверард заговорит с ним о его помолвке, а он начнет все отрицать и, повернувшись ко мне, спросит, какое право я имею на подобное заявление? Обличить себя во лжи? Впрочем, незачем ломать голову над выходом из затруднительного положения, в которое я еще не попала. В любом случае я решила открыто, лицом к лицу, попросить его дать объяснение странным чувствам, что я испытывала с момента нашей первой встречи. Решив поступить таким образом, я терпеливо ждала вечера.

Глава IV

Танец и обещание

Наша маленькая подруга-француженка, мадам Дидье, была не из тех женщин, что делают все только наполовину. Среди парижских дам она являла собой одно из редких исключений – была совершенно счастливой женой, более того – влюбленной в собственного мужа, что при нынешнем состоянии общества как во Франции, так и в Англии делало ее в глазах всех передовых мыслителей почти презренной. Она была пухленькой и веселой, большеглазой и шустрой, как проворная малиновка. Муж ее, человек крупный, кроткий и спокойный – «mon petit mari», как она его называла, – позволял ей всегда поступать по-своему и все, что она делала, считал совершенством. Поэтому, когда она предложила неофициальный прием в отеле Л., он не только не стал возражать, но с воодушевлением принялся за воплощение ее плана и, что гораздо важнее, с готовностью открывал кошелек на каждое заявление жены о необходимости расходов. Так что они не поскупились: прекрасный бальный зал, примыкающий к отелю, был распахнут настежь и щедро украшен цветами, фонтанами и мерцающими огоньками, навес простирался от самых его окон вплоть до аллеи темных остролистов, обвешанных китайскими фонариками, в большой столовой был подан изысканный ужин – все готово для настоящего en fête11. Наши уши ласкали чарующие мелодии венского оркестра, когда полковник Эверард, его жена и я спускались по лестнице к месту веселья и наблюдали порхающие вокруг нас изящные девичьи фигурки в легких, воздушных одеждах, отчего вся обстановка напоминала нам волшебную страну. Полковник Эверард гордо маршировал с характерной для него военной выправкой, время от времени с