Ирвин Шоу - Растревоженный эфир

— Покайтесь, грешники, — ответил Вик, — потому что все так делают в самых лучших домах. Мне тебя очень жаль. Ты изо всех сил стараешься убедить себя, что я злодей, а у тебя ничего не получается. Потому что ты не можешь не спросить себя: а зачем он это делает? Что получит за это сам Вик Эррес? Я разбогатею? Нет. Я теряю все, и тебе это известно, но мне плевать. Я жду медалей, премий, почестей? — Вик саркастически рассмеялся. — Мне повезет, если через шесть месяцев я не окажусь за решеткой. Чего я хочу? Власти? — Вик улыбнулся. — Много власти будет у коммунистов в этой стране в ближайшие десять, а то и двадцать лет? Я жажду мести? За что? Сколько я себя помню, Америка всегда плюхалась ко мне в постель, раздвигала ноги и говорила: «Давай, парень, делай со мной то же, что и всегда». Ты думаешь, что я хочу за это мстить? — Он зло рассмеялся. — Поэтому и нет покоя в твоей душе. Ты просто не можешь заставить себя взглянуть правде в глаза. Я делаю все это не для себя, потому что у меня и так все есть, а ради ста миллионов бедных, измученных, кричащих от боли, замордованных, запуганных дебилов… — Взмахом руки он словно обвел весь город, от которого его отделяли стены больницы, всю страну. — Я их презираю, но я чувствую, что несу за них ответственность, я хочу, чтобы они жили чуть счастливее и умерли чуть позже. В этом заключается мое злодейство, и, возможно, меня за это повесят, но тебе избавиться от него не удастся, оно, как бактерия, поселилось в твоем желудке. И в конце концов отравит тебя, потому что переварить его ты не сможешь.

Арчер мрачно смотрел на Вика, его лицо словно заволокло туманом. Добродетель, думал он, все уверены в собственной добродетели. Вик, Хатт, Сандлер, Матеруэлл. Палачи инквизиции также не сомневались в собственной добродетели, пытая огнем, вдыхая запах горелой плоти, вырывая груди и яйца. Их идея добра всегда была выше криков грешников и хруста костей, они мучили тело ради спасения души, дыбой вербовали новых рекрутов для небес, уверенные в собственной правоте, невозмутимые, глухие к мольбам, безразличные к агонии страждущих, ни на йоту не сомневающиеся, что в своих залитых кровью подземельях они служат ангелам. Только ангелы меняются. А инквизиторы всегда остаются прежними. На их лицах всегда играет улыбка всезнания, они не знают жалости, их уже трудно назвать людьми, но они всегда вооружены и всегда готовы сражаться. Иногда они терпят поражение, иногда берут верх, но не могут остановиться, их жизнь — борьба…

— Хорошо, — кивнул Арчер. — Тогда наши пути не разойдутся. Потому что теперь я буду с тобой бороться. С этого момента, что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, я обязательно нанесу ответный удар. Я. Лично. И в частном разговоре, и публично. Я не знаю, как я это сделаю, но сделаю обязательно. Возможно, я очень долго просыпался, но теперь я проснулся и предупреждаю тебя: берегись. Я опасен для тебя и таких, как ты, и здесь, и за границей. Ты многому научил меня, обучение далось мне нелегко, принесло много боли, но я благодарен тебе. Теперь твоими стараниями я действительно могу принести пользу обществу, и я собираюсь положить всю свою жизнь на то, чтобы уничтожить тебя. Какую бы маску ты ни надел, я сумею ее сорвать, потому что ты наконец-то привел меня за кулисы и показал, как это делается. Всякий раз, когда ты откроешь рот, я собираюсь уличать тебя во лжи. И в конце концов, если до этого дойдет, клянусь Богом, я возьму в руки оружие и убью тебя. Запомни это. А теперь убирайся отсюда. — Арчер обошел Вика, нажал кнопку вызова лифта. За дверями, в шахте, что-то клацнуло.

Вик повернулся, вновь они оказались лицом к лицу. Ухмылка исчезла, на лице отражались сожаление и печаль, Вик разом постарел на добрый десяток лет.

— Никогда не думал, что услышу такое от тебя.

— А я это сказал.

— Найди меня через двадцать лет.

Арчер промолчал.

Они стояли, прислушиваясь к жужжанию опускающейся кабины лифта. Стояли, не глядя друг на друга, высказав все, что хотели сказать.

— Что ж, — Арчер заметил, что Вик пытается улыбнуться, — тогда прощай, старина.

— Прощай, Вик.

Они не пожали друг другу руки. Арчер наблюдал, как Вик медленно пересекает холл, сунув руки в карманы, понурив голову. А потом, где-то на полпути к двери, он вдруг выпрямился, расправил плечи и остаток пути прошел легкой, пружинистой походкой, так хорошо знакомой Арчеру. Распахнув дверь, Вик Эррес растворился в ночи.

За спиной Арчера раскрылись двери кабины. Он вошел, повернулся к лифтеру:

— Четвертый этаж, пожалуйста.

Дежурная медсестра сидела за столиком, над ее головой перемигивались зеленые лампочки.

— Мистер Арчер, — позвала она, когда он проходил мимо, и он остановился. Медсестра встала, шагнула к нему. — Мы пытались вас найти. — На ее лице отражалось сочувствие, и Арчер уже знал, что за этим последует. — Мальчик умер. В час тридцать две.

— В час тридцать две? — тупо повторил Арчер.

— Мне очень жаль.

Арчер кивнул и зашагал по коридору к палате Китти. Темноту разгонял только отсвет уличных фонарей. В чуть приоткрытое окно врывался ветер с реки.

— Клемент? — донесся с кровати едва слышный шепот.

— Да, Китти. — Арчер прилагал все силы к тому, чтобы изгнать из голоса боль. Он снял шляпу, шагнул к кровати и сел, прямо в пальто. Различил на подушке белый овал лица Китти, поблескивающие широко раскрытые глаза. Не решился коснуться ее руки, потому что его руки еще не согрелись. — Как ты, дорогая?

— Я знаю, — тихо прошептала она. — Я позвонила, и мне сказали.

— Да, Китти.

— Я не собираюсь плакать. Я уже выплакала все, что могла.

— Попытайся заснуть.

— Позже. Ты что-нибудь выпил?

— Нет. Я… Я прогулялся к реке.

— На улице холодно?

— Да.

— От твоего пальто тянет холодом. И дует ветер, так?

— Не очень сильный.

— В этой комнате ветер издает такие странные звуки. Словно за окном шагают медсестры. — Китти помолчала. — Клемент, — в ее голосе слышались детский испуг и безмерная усталость, — Клемент, у нас все образуется?

— Да, Китти, — очень серьезно ответил Арчер.

— Ты говоришь это не потому, что хочешь подбодрить меня?

— Нет, Китти.

— Если ты разочаровался во мне, если не сможешь жить со мной после того, что я сделала, так и скажи, — шептала Китти. — Не надо гладить меня по шерстке.

Арчер просунул руку под ее плечи, потянул на себя, поцеловал в шею.

— Я так рада, — прошептала Китти. — Так рада.

Крепко прижимая ее к себе, ощущая сквозь пальто это хрупкое, измученное, любимое тело, Арчер с облегчением и надеждой думал о том, что их любовь выдержала и это испытание. Она выжила, думал Арчер, а значит, выживу и я.

— Отныне я буду лучше, чем раньше, — жарко шептала Китти ему в ухо. Она подняла руку, погладила Арчера по волосам. — Теперь я знаю, что у меня есть темная половина, и буду настороже. Прежде я так гордилась собой, считала себя такой сильной, думала, что я всегда все делаю правильно. Автоматически. Теперь я знаю: так не бывает. Темная половина, если не контролировать ее, иной раз может взять верх, и последствия этого ужасны. Но больше такого не случится, я буду держать ее под контролем, каждый день, каждый час, каждую минуту. Дорогой, мы попытаемся начать все сначала, не так ли? — шептала Китти. — Мы предпримем вторую попытку?

Арчер поцеловал ее.

— Да, Китти. Обязательно. — И осторожно опустил ее на подушку.

Глаза Китти сияли в темноте.

— Клемент, ты посидишь со мной, пока я не усну?

— Да, Китти.

— Спокойной ночи, — едва слышно выдохнула она.

— Спокойной ночи, дорогая.

Арчер поднялся, отошел к окну. Через мгновение он услышал ровное дыхание Китти. Выглянул в окно. Город замер в темноте. Арчер закрыл окно, опустил штору. А потом сел и долго смотрел на жену, крепко спящую в тихой палате.

Примечания

1

Американская федерация актеров радио и телевидения (поначалу только радио) — профсоюз, основанный в 1937 году и объединяющий актеров, певцов, дикторов и специалистов некоторых технических специальностей, обеспечивающих радио- и телетрансляции. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Пинеро, Артур Уинг (1855–1934) — английский драматург.

3

Жизнь в розовом свете (фр.).

4

Эвтаназия — умерщвление безнадежно больных по гуманным соображениям.

5

Воспаление локтевого сустава, характерное для профессиональных теннисистов.

6

Попутчиками в США во времена «холодной войны» называли людей, официально не состоящих в Коммунистической партии США, но симпатизирующих коммунистам.

7