Рапсодия в тумане (ЛП) - МайГрид Нален

— Аш, да брось ты уже этот «огурчик» и иди сюда, — еле слышно, но не для вампирского слуха велит Аман, и пока Аш подходит, принимая из его рук Ниррая, еще раз тыкаю «волшебной» палкой.

И тут улавливаю шорох снизу и, опустив глаза, вижу, как под шторку пропихнули трубку. Что-то мне это не нравится…

Из трубки раздается шипение, и я отпрыгиваю от греха подальше. Они решили нас отравить? Усыпить? Парализовать? На вампиров такое действует?

Натягиваю футболку на нос и проделываю то же самое с Ашем, у которого руки Нирраем заняты, а Аман в это время хватает с пола выпитого  мужика и швыряет в штору. Это бы ничего не дало, она крепкая, но Аман, не давая тому упасть, с разбега врезается и в мужика, и в штору, что с треском рвется, обвиваясь вокруг.

Не теряя времени, мы с Ашем несемся следом. Я бы обязательно крикнул что-нибудь бравое, если бы не долбаные ошметки шторки, что хлестанули меня по обнаженной руке. Рядом Аш тоже шипит, и мы как-то синхронно друг друга подпираем, выпадая в коридор, полный народа.

Чувствую под ногами чьи-то тела, бахает выстрел, но Аман с легкостью уходит от слишком медленной для вампира пули, а я, как-то на автомате, руки перед собой поднимаю, с одним желанием: да остановитесь вы, психи, блин!

И все, будто послушавшись, падают, в тех же позах, что и стояли. Как куклы, или нет… статуэтки! Даже пальцы в тех же позициях, особенно забавно выглядит мужик в форме, что, по-моему, прыгнуть собирался и руки вперед выставил.

Но насладиться картиной мне не дают: Аш сует мне Ниррая и, схватив ближайшего к нам охранника, поднимает и его запястье к моему рту протягивает. От запаха крови, что в нос стрельнул, голова кругом, и я, не думая, вцепляюсь клыками в тонкую кожу. Слышу, как рядом Аш тоже сглатывает, и жмурюсь от удовольствия. С каждым глотком «янтарная» боль, что прожигала меня, уходит, оставляя только мутный привкус воспоминания.

— Спасибо, — улыбаюсь Ашу, когда тот откидывает в сторону теперь уже труп мужика , и краем глаза замечаю, что Аман брату усмехается. Вот и поужинали.

Сую Ниррая подошедшему влюбленному — конечно, именно Аману, который летать долго не умеет, надо ношу свою драгоценную нести,  а Аш меня целует коротко, и мы срываемся, в мгновение ока оказавшись на воздухе.

Уже в небе, когда мы облака прорезаем, довольно вскрикиваю. Выбрались! Что вообще может быть лучше, чем быть вампиром?!

Подлетаю к Ашу и утягиваю его в поцелуй. Потому что могу. Потому что хочу. Потому что, черт побери, все то, что на меня вдруг свалилось так внезапно, это ж, мать его, восхитительно! И кем я буду, если не решусь брать теперь от этой жизни все?

Взявшись за руки, мы мчим дальше, к дому, и только на подлете, когда я вижу сверху всполохи пламени, я вспоминаю о том, что тут, дома у вампиров, тоже очередной мини-апокалипсис.

— Твои? — спрашивает Аш, и я понимаю. Да, мои… Хотя мать мне уже и так сказала, что да, пошли… Правда, я за ее криками не особо разобрал кто именно, но увиденное теперь поражает: да тут же почти весь район собрался! Вон Ивашка на камне под деревом сидит, руку лелеет, даже отсюда чувствую, как от него кровью несет… Рядом с ним Игнат, растерянно в руке бинт мнет, а чуть поодаль Разаль швыряет в разбитое окно первого этажа, аккурат на кухню, дымящуюся банку, что через миг рванет.

Аш тянет меня вниз, держась за руку, но я вырываюсь и, набрав максимальную скорость, влетаю в окно, табуреткой посылая самодельную взрывчатку обратно. Не рассчитал… взрыв отталкивает меня назад, и я с силой врезаюсь во что-то твердое, еще и на голову мне прилетает… огнетушитель!

Очумело оборачиваюсь, промаргиваясь, но не вижу нихрена, перед глазами пелена красная, и больно чет так…

— Живой? — раздается голос Амана. — У меня глоток крови остался. Дать?

Киваю, шипя от бол и, и, как только у меня в руках оказывается холодный пакет, тут же впиваюсь в него, с жадностью глотая горько-сладкую «шоколадную» кровь.

Чувствую, боль уменьшается. Не до конца, этого катастрофически мало, но я хоть глаза теперь открыть нормально могу. Самопал расхерачил полкухни, и все вокруг в пене из огнетушителя да осколках. Очаровательно… Говорили мне: «Позвони родственникам!»

Я и подумать не мог, что они вот так, из-за меня!

Чуть пошатнувшись, упрямо иду вперед, выпрыгиваю в разбитое окно и, отпружинив, на траву приземляюсь. Как же они все вкусно пахнут… Особенно вон там, у дерева — пирожками с картошкой, печеными…

Запах тянет меня, и я, не обращая внимания на крики, иду туда, куда так тянет. Кажется, у меня сейчас с клыков слюна закапает…

Меня обхватывают крепкие, надежные руки, и я слышу голос, тихий, прямо на ухо:

— Ирс, держись. Напугаешь же.

Моргаю. Корзина с пирожками, что чудилась мне, исчезает, и я вижу ошалевшего Ивашку, что из обреза дрожащей рукой в нас целится.

— Чудила?! Ты живой?.. — изумленно выдает братец, и вдруг как заорет: — Отпусти его, чудовище!

Аш отходит, а я как-то не сразу соображаю, что чудовище-то как раз он.

И тут Ивашка ко мне делает шаг, и боже… как же от него пахнет… меня аж трясти начинает.

Резко отступаю, чтобы в Аша врезаться. Держи меня, блин! Желательно покрепче!

Аш меня, к счастью, приобнимает, и мне сразу дышать легче становится. Но Ивашка никак не успокоится, опять орет:

— Ты ему мозги промыл, крылатый!

И, обернувшись к другу, поясняет:

— У него теперь синдром жертвы — думает, что в мучителя влюбился!

Влюбился? Правда! Так вот оно как чувствуется, оказывается… Тепло и надежно.

— Иваш… Он меня держит, чтобы я тебя не убил нечаянно… Пусть держит. Не кричи, пожалуйста.

Ивашка глазами хлопает, явно ничего не понимая, а я чувствую, как вокруг меня народ собирается. И от всех пахнет так вкусно…

— В смысле? Почему ты?.. — тихо совсем спрашивает брат, но я слышу, и, вздохнув, рот приоткрываю, клыки выступающие показываю.

— Обратили все-таки, черти! — говорит таким тоном, будто так и знал. Ну да, не очень выглядит.

— Не они, они помогают. Я под ваш самопал попал, мне кровь нужна… Шли бы вы пока, а? Я бы зашел вечером, адекватный…

Наверное… надеюсь на это, по крайней мере… Слюну сглатываю и по клыкам провожу языком. Мне кажется, если я хоть на миллиметр сдвинусь, я уже не смогу себя остановить.

Ивашка свистит, привлекая внимание еды… людей… и головой машет, отправляя, а Персик… то есть Игнат, спрашивает, бинт растерянно в руках теребя:

— Ив, ну как же так-то?! Надо же что-то делать!

Пирожок смотрит на него хмуро, и Персик под мой горестный вздох удаляется. Зато Пирожок остается: тоже почему-то вздыхает, зато подходит и практически ко мне в ручки прыгает.

Кусаю его, с наслаждением глотая живительный эликсир. Глоток, еще один…

— Ирс, нужно остановиться, — прямо над ухом такой уверенный, такой свой голос. — Сейчас. Давай, ты сможешь.

Чувствую, как по спине меня гладят, и мне ничего не остается, как отпустить Пирожок. А потом моргаю…

— Блядь! Ивашка! Я же просил!

Опять хватаю руку и провожу по ней языком, залечивая. Интересно, а со второй так смогу?..

Ивашка побледнел весь, глаза на выкате, будто сейчас в обморок грохнется, шатается, но выдавливает из себя:

— Брат брату помогать должен.

Оборачиваюсь на Аша в панике. Чего делать-то?! Мы же ему кость не залижем, даже если втроем поплюем! Тут еще и я добавил!

Аш оглядывает руку брата и говорит неуверенно:

— Я не знаю, можем ли мы заживлять кости, но со всем остальным получается. В любом случае, чтобы попробовать, нужно кость на место вставить, а это его усыплять придется. Ну или в больницу его, это, естественно, дольше.

Я и подумать-то толком не успеваю, как Ивашка вбок начинает заваливаться. Подхватываю его, из объятий Аша выскальзывая, и, больше времени не теряя, к Аману несусь. Ученые они, или кто?  Эликсир бессмертия изобрели, а руку, что ли, человеку не спасут?!