Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

Ослабив хватку на раковине, Зуи вытащил из заднего кармана сложенный льняной платок, взмахнул, разворачивая, и высморкался — раз, другой, третий. Убрал платок обратно со словами:

— Слишком люблю кататься на поездах. А если женишься, у окошка сидеть уже не придется.

— Это не причина!

— Это идеальная причина. Уходи, Бесси. Оставь меня в покое. Сходила бы на лифте прокатилась — все радость. Ты себе в конце концов пальцы обожжешь, если не выкинешь этот свой чертов окурок.

Миссис Гласс вновь затушила сигарету о стенку мусорной корзины. Затем некоторое время посидела тихо — даже не тянулась за сигаретами и спичками. Посмотрела, как Зуи взял с полки расческу и заново прочертил на голове пробор.

— Стоило бы подстричься, юноша, — сказала она. — Ты уже похож на этих дурацких венгров, или кто они там, когда они из бассейна выходят.

Зуи отчетливо улыбнулся, еще несколько секунд подвигал расческой, потом повернулся неожиданно. Кратко погрозил расческой матери.

— И вот еще. Пока не забыл. И ты уж послушай меня, Бесси, — сказал он. — Если тебе еще в голову взбредут такие идеи, как вчера вечером — позвонить дебильному психоаналитику Филли Бёрнза, — ты просто сделай одно, я больше ничего не прошу. Подумай о том, что анализ дал Симору. — Он помолчал для вескости. — Слышишь меня? Ладно?

Миссис Гласс тут же необязательно поправила сетку для волос, затем вытащила сигареты и спички, но просто задержала их в руке.

— К твоему сведению, — сказала она, — я не говорила, что буду звонить психоаналитику Филли Бёрнза, я сказала, что думаю об этом. Во-первых, он не просто обычный аналитик. Он, так уж вышло, очень набожный католический аналитик, и я подумала, что, может, это лучше, чем просто сидеть и смотреть, как ребенок…

— Бесси, я предупреждаю, черт бы тебя побрал. Мне безразлично, если он даже очень набожный буддистский ветеринар. Если попробуешь позвонить какому-ни…

— А вот сарказма не надо, юноша. Филли Бёрнза я знаю с пеленок. Мы с твоим отцом выступали в одной программе с его родителями много лет. И я, так уж вышло, знаю совершенно точно, что психоаналитик сделал из этого мальчика абсолютно новую и прекрасную личность. Я разговаривала с его…

Зуи лязгнул расческой о полку аптечки и нетерпеливо захлопнул дверцу.

— Ох какая же ты дура, Бесси, — сказал он. — Филли Бёрнз. Филли Бёрнз — бедный потливый импотент, ему за сорок, и он уже много лет спит с четками и номером «Вэрайети»[194] под подушкой. Тут огромная разница — как день и ночь. Теперь послушай меня, Бесси. — Зуи развернулся к матери полностью и внимательно посмотрел на нее, ладонью опираясь на эмаль, словно бы для поддержки. — Ты слушаешь меня?

Миссис Гласс закончила прикуривать новую сигарету, прежде чем сдаться на его милость. Затем, выдохнув дым и смахнув воображаемые табачные крошки с кимоно, угрюмо произнесла:

— Я тебя слушаю.

— Хорошо. Я очень серьезно. Если ты… Послушай меня, ну? Если не можешь — не хочешь — думать о Симоре, тогда валяй, зови какого-нибудь невежду. Давай, зови. Вызывай аналитика с опытом приспособления людей к радостям телевидения и журнала «Лайф»[195] по средам, путешествий по Европе, водородной бомбы, президентских выборов, первой страницы «Таймс», обязанностей в Родительском комитете Вестпорта и Ойстер-Бэй и еще бог знает чего достославно нормального, — валяй, зови, и я тебе клянусь, что и года не пройдет, как Фрэнни либо окажется в дурдоме, либо убредет к черту в какую-нибудь пустыню с горящим крестом в руках.

Миссис Гласс смахнула еще несколько воображаемых табачных крошек.

— Ладно, ладно — только не расстраивайся так, — сказала она. — Бога ради. Никто никого никуда не вызывал.

Зуи дернул дверцу аптечки, заглянул внутрь, взял пилочку и закрыл дверцу. Подобрал сигарету, отложенную на матовую полочку и затянулся, но та уже погасла. Мать сказала:

— На, — и протянула ему свою пачку и книжку спичек.

Зуи вытащил длинную сигарету и успел лишь вставить ее в рот и чиркнуть, когда наплыв мыслей сделал само прикуривание невыполнимым; Зуи задул спичку и вытащил сигарету изо рта. Нетерпеливо качнул головой.

— Не знаю, — сказал он. — Мне кажется, где-то в городе все — таки должен прятаться психоаналитик, который будет Фрэнни полезен, — я думал об этом вчера вечером. — Он чуть скривился. — Но, кажется, я таких не знаю. Чтобы психоаналитик принес хоть какую-то пользу Фрэнни, он должен быть довольно чудным. Не знаю. Он должен, перво-наперво, верить, что изучать психоанализ он стал милостью Божьей. Верить, что милостью Божьей его не переехал к чертям собачьим грузовик еще до того, как он получил лицензию. Верить, что Божьей милостью у него есть природный ум, иначе он бы вообще своим чертовым пациентам помогать не смог. Я не знаю ни одного хорошего аналитика, который бы примерно так думал. Но только такой психоаналитик мог бы хоть как-то помочь Фрэнни. Если ей достанется какой-нибудь кошмарный фрейдист, или кошмарный эклектик, или просто кошмарный ноль без палки — даже без всякой дурацкой мистической благодарности за свой инсайт и разум, — после анализа ей станет хуже, чем Симору. И думая об этом, я просто как черт знает что забеспокоился. Давай не будем, если ты не против. — Он неторопливо прикурил. Затем, выдув дым, положил сигарету на матовое стекло, где лежала старая, погасшая, и чуть расслабился. Принялся ковырять пилочкой под ногтями — и без того совершенно чистыми. — Если не будешь вякать, — сказал он, — я тебе расскажу, про что эти две книжки, которые Фрэнни таскает с собой. Тебе интересно или нет? Если нет, мне что-то не…

— Да, мне интересно! Еще бы не интересно! Ты что думаешь, я…

— Ладно, только не вякай тогда минутку, — сказал Зуи и поясницей оперся о край раковины. Он продолжал работать пилочкой. — Обе книжки — о русском крестьянине, где-то на рубеже веков, — начал он вполне размеренно, с безупречной обыденностью. — Очень простой, славный паренек с усохшей рукой. От чего, само собой, Фрэнни к нему — со всей этой своей странноприимной душой. — Он развернулся на месте, взял со стеклянной полочки сигарету, затянулся и снова стал чистить ногти. — В начале крестьянин рассказывает, что у него были жена и двор. Но полоумный братец дом его спалил, а затем, позже, его жена, кажется, умерла. В общем, он пускается в странствие. Но вот незадача. Всю жизнь он читал Библию, и ему хочется понять, что это значит, когда в «Фессалоникийцах» говорится: «Непрестанно молитесь». Его эта строчка преследует. — Зуи снова потянулся к сигарете, вдохнул дым и продолжил: — Есть еще одна, похожая строчка в Тимофее: «Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи».[196] И сам Христос, собственно, говорит, что «должно всегда молиться и не унывать».[197] — Некоторое время Зуи молча орудовал пилочкой, и лицо у него было исключительно суровым. — В общем, он пускается в странствие, чтобы найти учителя, — сказал он. — Такого, который научит, как непрестанно молиться и зачем. И вот он идет, идет и идет, от одной церкви и святыни к другой, беседует то с одним попом, то с другим. И наконец встречает простого старого монаха, который явно понимает, что почем. Старый монах ему рассказывает, что единственная молитва, приемлемая для Бога на все случаи, «угодная» Богу, — это Иисусова молитва: «Господи, помилуй». На самом деле, вся молитва такая: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», однако никто из знатоков в обеих книжках про странника никак не подчеркивает — и слава богу — эту часть про грешника. В общем, старый монах объясняет ему, что будет, если молитва произносится непрестанно. Немножко учит его на практике и отсылает домой. И, короче говоря, через некоторое время у странника с молитвой все начинает получаться. Он молитвой этой овладевает. Он вне себя от радости с такой новой духовной жизнью и пускается в поход по всей России — по глухим лесам, городам, деревням и так далее, — и по ходу все повторяет эту молитву и других к тому же учит. — Зуи резко глянул на мать. — Ты слушаешь, а? старая жирная друидка? — поинтересовался он. — Или просто пялишься на мою роскошную физиономию?

Миссис Гласс ощетинилась:

— Разумеется, слушаю!

— Ладно… а то не хочется, чтобы мне тут балеху портили. — Зуи густо хохотнул, потом затянулся. Сигарета осталась в руке, а Зуи продолжал работать пилочкой. — Первая книжка — «Путь странника», — сказал он, — главным образом про то, какие у странника в пути приключения. С кем он встречается, что говорит, что они ему говорят — а он просто ходит и знакомится с чертовски приятными людьми. Окончание — «Странник продолжает путь» — это главным образом трактат о том, что и как в Иисусовой молитве, он в виде диалога. Встречаются странник, книжник, монах и еще кто-то вроде затворника и между собой перетирают. Ну вот, в общем, и все. — Зуи опять глянул — очень кратко — на мать и перекинул пилочку в левую руку. — Обе книжки, если тебе интересно, — сказал он, — задуманы вроде как для того, чтоб открыть всем глаза на необходимость и пользу от непрестанного произнесения Иисусовой молитвы. Сначала под присмотром опытного наставника — вроде как христианского гуру, — а затем, когда человек до какой-то степени ею овладеет, он должен продолжать сам. А главная мысль в том, что эта молитва вроде как предназначена не только для всяких ханжей и праведных хвастунов. Можешь хоть церковную кружку опустошать, но молитву повторяй. Просветление наступает вместе с молитвой, а не до нее. — Зуи нахмурился, но эдак по-школярски. — Смысл, на самом деле, в том, что рано или поздно сама по себе молитва переходит с уст и из головы в самую сердцевину души и становится автоматической функцией личности, как биенье сердца. А потом, через некоторое время, раз молитва автоматически уже в душе, человек вроде как должен вступить в так называемую подлинную суть всего. В книжках эта тема, на самом деле, не поднимается, но, по восточным понятиям, в теле есть семь тонких центров, называются чакры, и тот, что ближе всего связан с сердцем, называется анахата, он вроде как просто дьявольски чувствителен и мощен, и когда активируется, приводит в действие еще один центр, между бровей, называется аджна — вообще-то просто шишковидная железа, вернее аура вокруг шишковидной железы, — и тут бац, открывается то, что у мистиков зовется «третьим глазом». Ничего, елки-палки, нового. В смысле, это не странник со своей шайкой-лейкой все начал. В Индии бог знает сколько веков это известно под названием джапам. Просто повторение любого человеческого имени Бога. Или имен его воплощений — его аватар, если хочешь технических подробностей. Смысл в том, что если достаточно долго и регулярно вызываешь имя, причем буквально от души, рано или поздно получишь ответ. Ну, не вполне ответ. Отзыв. — Зуи вдруг развернулся, открыл аптечку, положил на место пилку и снял с полки примечательно куцую на вид апельсиновую палочку. — Кто погрыз мою палочку? — спросил он. Запястьем кратко промокнул испарину на верхней губе, после чего палочкой стал отгибать кутикулы.