Шмуэль-Йосеф Агнон - Рассказы

Сказал я товарищам: нет ли съестного? Сказали: пересохшие бурдюки. Сказал я: сварите их и поедим. Разожгли мы приклады наших ружей и испекли бурдюки. Когда вышли бурдюки, испекли подметки. Когда ничего не осталось, спустились вниз. Но и спуск был — как из пустыни в пустыню. Солнце дошло до запада, и день потух. Мы надеялись на ветерок, но, хоть пришла ночь, прохлады и облегчения она не принесла. Луна и звезды неряхами торчали в тверди, песок не остывал, и затхлый ветер бился между горами.

И следующая ночь была не лучше прежней. Всю ночь дул застойный ветер и в воздухе не было перемен. Лютая злоба была в сердцах наших в ту ночь. Чаяли мы смочить губы росой и остудить кости, но ночью пекло, как днем. Глянули ввысь — луна и звезды и планиды по-прежнему в неладах.

Вышла третья стража, звезды и планиды померкли в тверди, и легкий ветерок повеял. Как взошло солнце, и он раскалился, а затем и слился с буйным ветром. Укрыли мы лица в землю, закутались в бурнусы и с сердцем плакали от ветра пустыни.

Так сидел я какое-то время, лицо укрыто в землю и очи долу. Я богатырь, от чьего взгляда воины плавились, — боялся поднять голову пред песчинкой. Хороши были дни, когда вел я полки и все дрожали предо мной. Еще лучше были дни, когда сидел я дома и рабы и прислужницы крутились вокруг, один положит уголек в кальян, другая овевает меня опахалом, а в саду бьют фонтаны, и брызги их — как росяной убор.

Встряхнулся я и встал, и скинул бурнус, и возвысил голос и сказал: вставайте, подымайтесь. Но как зовущий на кладбище был я. Спутники мои лежали мертвыми, а кто не умер — лежал как мертвый.

В этот час и я просил смерти душе моей. Вспомнил я все услады, что прежде ублажали меня, и вот — все убрано от меня и я отдаю душу на лоне пустыни, где нет воды омыть тело и похоронщиков — похоронить меня. Поднял я глаза ввысь и сказал: нет Бога, кроме Бога, пусть сделает со мной, что суждено мне.

Но ангел Смерти не спешил утереть руки этим человеком, и пока я грустил о доме, что остается без хозяина, и о своих сыновьях, что осиротеют, услыхал я стон и увидел, что товарищи мои встрепенулись.

Сказал я им: братья, Аллах по милости своей позволил вам не умирать в пустыне. Потерпите чуть, и взойдем на гору напротив. Если спустились мы попусту, может, подымемся не попусту.

Так стоял я меж живыми и мертвыми, то возвышу голос, то шепчу самому себе — не товарищей поднять — уже отчаялся я в этом, — но почувствовать, что я еще не умер. Наконец и я смолк, язык распух, губы кровоточили.

Но Аллах внедрил мой голос в уши товарищей. И один за другим встали несколько человек на ноги.

Прежде чем уйти, покрыли мы мертвых песком. Милость Божия и благость Его им и всем правоверным. Вознесли мы за них заупокойную, воды омыть тела у нас не было. Аллах смоет с них все грехи и облегчит их — и наш — приговор.

Гора была крутой и гладкой. Даже блоха соскользнула бы и упала. Пока добрались мы до вершины, скатились и упали и разбились мои спутники, и остались от всего отряда лишь я и трое моих товарищей.

А как добрались мы до вершины, увидали мы и поля, и виноградники, и пальмы, и овец, и стада, и добрые ветры задули и донесли до нас чудные запахи ароматических трав и родниковой воды. Поднял я глаза вверх и сказал: благословен Вселивший мне в сердце мысль подняться сюда, хвала и слава Восхваляемому и Прославляемому, что привел нас сюда, откуда стоит лишь спуститься — и мы спасены.

Спуск был вдвое тяжелее подъема, даже не видавший конца моих товарищей убоялся бы — не лечь бы тут костьми. Что уж говорить про нас, что видали воочию, как они срывались вниз и падали, кто с размозженной головой, кто с перебитыми костями. Но ветры эти со свежими запахами вернули нам силы и укрепили голени душ наших.

Сказал я товарищам: возьмем ноги в руки и спустимся. Доберемся живыми хорошо, а нет — лучше упадут наши трупы в обитаемой земле, чем в пустыне. Умрем меж людей — похоронят нас, умрем в пустыне — стервятники расклюют нас, как у проклятых Богом язычников, что оставляют мертвецов своих на потраву птицам небесным.

Согласились со мной товарищи и сказали: хорошо сказал ты, умирать — так умрем меж людей и похоронят нас, а если выживем — то вернемся домой, утешить семью и поцеловать сыновей. Собрались мы с духом и спустились ползком.

Долго ли, коротко — оказались мы в населенной земле, где сады и апельсиновые рощи, и пальмы, и прочие плодовые деревья шелестят и из земли бьет вода. Но от всех усилий мы только упали оземь. Как встали мы на твердую землю, рухнули мои товарищи, и я тоже упал и не знал, жив я или умер.

Лежал я так, и не было у меня сил пошевелить суставом, не то что встать. Глаза мои закрылись, и тело стало врываться в землю, как будто окапываюсь я и земля принимает меня и улавливает. Подумал я — если это смерть, то лучше ее нет. Хотел спросить у товарищей, что они чувствуют, но усталость удержала мой язык.

Лежу я и слышу блеяние козленка на пастбище, не визг турьих рогов и не вопль и рев боя. Успокоилось мое сердце, и опочивал я от войн.

Привиделось мне, что вернулся я домой и нашел дом в сохранности. Приветствовал я их, и они ответили мне приветствием. Расцеловал я их и сказал: слава и хвала Прославленному и Восхваляемому, вот я вернулся к вам и больше не оставлю вас, пока не придет мой конец и не вверюсь своему року. И жил я мирно, утешал семью, родил сыновей, Аллах взвеселил мое сердце и насытил мое желание. Но покой мой не затянулся. Услыхал я звук брани и забыл то, что нельзя забывать, и оставил свой дом, чтобы пойти на врага. И так я шел и разил врагов, пока не выросла куча из их трупов. Стою я по колено в крови, вдруг дрогнула земля, как будто открыла зев свой поглотить меня. Вспомнил я, что покинул свет, а значит, ведут меня в ад, ввергнуть в самую преисподнюю. Напомнил я Всевышнему о том, как я бился с неверными и скольких я поразил, чтоб зачел он мне это на Страшном Суде и грехи мои снял, и воскликнул я: нет Бога, кроме Бога.

Не успел я добавить: и Мухаммед — Посланник Его, как появились два человека, ростом, как кедры, и копья у них в руках — как пальмы, что подпирают небосвод. Понял я, что земля тряслась от грохота их шагов. Сказал я: если пришли с миром — пришли по воле Создателя спасти меня от голода и жажды, а если пришли войной — честь богатырю пасть от руки таких богатырей.

Но Аллах счел своих правоверных достойными узреть тайны мироздания и дал нам силу и мужество оставаться в живых, пока не решит Всевышний вернуть себе наши души. Подымаю я глаза и дивлюсь Божьим творениям. А они склонились над нами, развязали мех с водой и смочили мои губы и что-то спросили. Увидели, что мы без сил, взяли нас на руки и отнесли к себе, в стан — одни шатры, а размером с Дамаск и Стамбул — и спросили нас что-то на языке, похожем на ваш. Глянул я и увидел, что одеты они в шитые и цветные одежды и вооружены всяческим оружием. Понял я, что попали мы к сынам Хайбара,[89] что володеют этими местами, и нет на них ига царского, лишь иго Божье. Благословил я Благословенного Аллаха, что привел меня к ним, ибо завет заключен меж Посланником Аллаха и коленом Хайбара. Если бы продержались наши товарищи еще немного, пришли бы сюда с нами и возвеселили бы свою душу тем, что создал Аллах в мире своем. Но Всевышний Аллах оказывает благо людям по милости своей: кому так, кому — эдак, товарищам нашим выпало по воле Его лечь костьми в пустыне, а нам выпало жить и насытиться Его благами в этом мире.

Пока мы сидели, принесли напиться воды, как утренние росы в горах на вкус. Когда напились мы и поблагодарили Создателя ключей, оживляющих душу правоверных, принесли нам кофий. Много кофию я выпил в жизни, но такого кофия отродясь не пробовал, хоть немало я сиживал у великих Эмиров, держи повыше — у самого Повелителя нашего Султана, да смилуется Господь над ним. А когда мы отдохнули, принесли нам похлебку, не из мяса скота, зверя или птицы, и не из рыбы, гада или погани, но из зелени, потому что все эти лета, что они живут в своем пустынном стане, не простирают они руки на убийство животных, но кормятся от земли и плодов ее. Затем постелили нам мягкие постели, улеглись мы и проспали всю ночь и весь день до заката солнца, пока не стемнело и надо было вновь спать ложиться. Пришли они и накрыли стол для нас и дали нам всяких яств, сегодня — чуточку, завтра — больше, затем — еще больше, пока не наросло мясо на наши кости и не вернулась нам былая сила. Они одели и обули нас и дали каждому плат-кидар и поясок голову обвить.

Так провели мы с ними две недели, и видал я такое, что и рассказать нельзя. И все же немногое из виденного поведаю тебе. Они многочисленны, как песок пустыни, и одеяния их почетны и нарядны, окутаны они шерстяными покрывалами с кистями по краям, и ездят верхом, и соседи покорны им и платят дань, но не как рабы, а как послушные домочадцы. И каждый из них — богатырь супротив десяти богатырей. Есть из них такие, что берут в руки бедуина с конем и бросают их вверх и ловят по очереди — подбросят всадника, словят коня, подбросят коня — словят всадника, и не дают им коснуться земли. Днем идет человек в поле, в виноградник, к пальмам или стадам своим, а ночью сидит пред старцами и внимает Закону Моисея, наставника вашего, а жены и дочери по шатрам — варят и пекут, и доят животину, и сбивают масло и сыр, и шьют и вяжут и прядут, и веревки вьют, и лиц своих вовне не показывают, чтоб людей до греха не довести, затем что Аллах украсил их члены превыше всех женщин и дал им многие прелести. У одних тело хорошо, да прелести нет, у других прелесть есть, да тело нехорошо, а у других и тело хорошо, и прелесть обильна, из них одни — как солнце сияют, глянешь — глаза слепнут, другие как луна чисты, глянешь — лунное безумие находит; и не покрывают лиц, как наши жены, которым дал Аллах чадру достоинства и скромности, чтоб не увидали их посторонние.