Марина Палей - Рая & Аад

19

Рождение ребёнка не изменило образа жизни, который вёл Аад. Имеем в виду: ни в малой степени не изменило его к худшему. Очевидно, таковым было его условие деторождения (причиной которого, деторождения то есть, стал, если подумать, совокупный комплекс социально-исторических обстоятельств, как то: коллапс Азиопской Империи, распад Варшавского блока, падение Берлинской стены, падение рубля и всех прочих местных валют Империи, грязевые потоки восточноевропейских миграционных лавин, граничащая со слабоумием толерантность кальвинистов древней Батавии – и, конечно, спекуляция грузинскими винами, производимая одной, отдельно взятой, кирхой – для камуфляжа чего её духовный руководитель находчиво соорудил нетривиальную филантропическую ширмочку.

Красавчик Аад, вполне основательной фобией которого являлось интеллектуальное и духовное «опрощение» на сонных огородах Гименея (безграничных, монотонно расчерченных тыквенно-капустными грядками до самого горизонта), решил принять некоторые превентивные меры – с целью сохранения своей гармонично сбалансированной цельности.

Выглядели эти меры так. После работы Аад рассеянно заходил домой (здоровая пища, имевшая сущностью тщательно просчитанные Раей калории, единицы весонаблюдателей и витамины, – снедь, принимавшая формы изысканных салатов, овощей, свежайшей зелени, рыбы или лёгкой дичи, – эта однозначно полезная, изобретательно декорированная снедь, восторженно ждущая своего съедения в компании невесомых, а затем янтарно-тяжёлых бокалов, крахмальных салфеток, курчавых живых цветов и зажжённых свечей, – вся эта снедь подвергалась небрежно-элегантному анатомированию серебряными, сверкающими счастьем среднего достатка вилками-ножами). После чего Аад ложился на диван перед телевизором и отдыхал двадцать пять минут. Затем, в спешном порядке, производил собственную эвакуацию из своего же семейного (словно заминированного) дома-крепости: в понедельник – брать частные уроки фортепьяно, во вторник – учиться итальянскому языку, в среду – плавать и продуманно нырять, в четверг – грамотно накачивать мышцы, в пятницу – в меру фривольно вальсировать, чарльстонничать и фокстротничать, в субботу – общаться с эсперантистами (затем снова гнать на велосипеде в бассейн, а после – на курсы бальных танцев), в воскресенье – записывать лекции по истории средневекового искусства (а затем снова, подпрыгивая, бодро шагать в фитнес-клуб). Вот вам и семь дней в неделю.

А дома надо, соответственно, делать домашние задания. По всем предметам. Ну, разве что кроме плавания и ныряния.

20

Утверждение, что муж и жена – одна сатана, на мой взгляд, не бесспорно. Это, скорей, предрассудок, даже вредное заблуждение, наподобие того, каким является то, будто Бойль – Мариотт – это одно лицо («одна сатана»), в то время как они, вот именно, муж и жена. С позиций же духовной и прочей энергии логичней было бы припомнить, применительно к супругам, как раз закон Ломоносова – Лавуазье, и тогда мы бы поняли, почему происходило так, что чем больше Аад впитывал знаний и умений, накопленных человечеством, тем меньше в Рае оставалось сил, чтобы сопротивляться своей обвальной деградации.

Дорога в тысячу ли начинается с одного шага. Да хоть бы и в сто тысяч ли.

Ещё будучи на сносях, с огнедышащим брюхом (таким, что Аад почти не врал, когда отказывался обнимать её, говоря, что у него руки коротки), похожая на предгрозовой баобаб, Рая перевезла Аада в другой (более «культурный и цивилизованный») город, на другую (более комфортабельную) квартиру.

Но и в той, другой, квартире, оказалось «много дела для умелых рук»: Рая затеяла обширный косметический ремонт.

С утра всё шло по графику: блинчики ждали Аада в магнетроне, кофейный аппарат французисто картавил и уютно булькал; Рая стояла уже высоко.

Она высилась под самым потолком, словно пролетарская кариатида. На паркет, покрытый прозрачной плёнкой, обильно летели мелкие снежные брызги. «Gospodi! Оpiat’ zdes’ eta zhenscina s vedrom!», – Аад, на пути в ванную, проталкивал, сквозь части зевка, ритуальную свою шутку. (Он слышал, что у русских есть какой-то человек с ружьём, какая-то женщина с веслом – и приятель, переводчик, научил его сходной фразе.)

В этот момент Рая обычно делала начальное движение, чтобы слезть со стремянки и подать Ааду блинчики, но токсикоз, на сей раз уже второй половины беременности, проявлял свою жестокую к ней ревность: тут же в глазах у Раи темнело, она в ужасе хваталась за верхнюю ступеньку стремянки, из Раиного зева начинал обильно выхлёстывать разноцветный фонтан: теперь она становилась похожей на полнотелую, позолоченную, красиво подсвеченную – влагоизвергающую нимфу – в далёком, не виденном Раей никогда Петергофе. «Ну вот, опять! ты опять! – справедливо констатировал Аад. (При этом он держал жужжащую электробритву возле самого уха, словно желая заглушить исходящие от жены звуки.) – Мне же завтракать надо! Вот – теперь у меня! – из-за тебя!! – весь аппетит пропал!!.»

В это время, как правило, звонил телефон. Киевская родительница точно чувствовала, что именно сейчас, в этом сложном раунде, ей надлежит сыграть роль рефери. А ты каким дезодорантом пользуешься? Польский никогда не бери, это ж барахло! А волосы ты каждый день укладываешь? А полоскание для рта ты уже купила? А позы ты интересные хоть знаешь? Муж из-за твоей беременности ни в коем случае не должен страдать, ты это запомни!..

На каждый вопрос родительницы Рая незамедлительно откликалась рвотным спазмом.

21

Вернёмся однако к Ломоносову – Лавуазье. Их закон трудно было бы подвергнуть сомнению уже при первом визите в семью ван дер Брааков. 

Аад, как правило, заводил за столом «культурный разговор» – например, занудливо меня спрашивая, смотрела ли я то-то и то-то (называя несколько популярных в текущем сезоне кинематографических помоев)? Нет, я на такие фильмы не хожу, – и с удовольствием сосредотачивалась на котлетах по-киевски. Так и я ведь не хожу! – радостно откликался Аад (в чём был вполне искренен), – вот Раечка меня только затаскивает… Сажает с собой рядышком… Да, Раечка?.. Ужасно. Выбегаю из зала уже через две минуты… Такой отстой! – После этого он, с гадливой улыбочкой, приобнимал жену за широкую, ещё больше раздавшуюся после родов спину, и заканчивал. – Зато нашей Раечке такое кино – нра-а-а-авится… Да, Раечка?.. Да, пусик?..

Создавшуюся неловкость гость ловко заедал котлетой, запивал прекрасным грузинским вином.

А Рая… Рая сидела с тем неописуемым выражением, какое бывает у одного из давно живущих вместе супругов, когда второй, в простоте душевной, сообщает обедающим гостям, что тот, первый-де, храпит, сопит и пукает во сне. Как из бочки! – обводя взглядом жующую аудиторию, поясняет скрупулёзный рассказчик.

Самое занимательное, что, даже при этом неописуемом выражении, фирменная Раина улыбочка не сползала с её лица всё равно.

Это был такой – широкоформатный, карамельно-жемчужный – и всё равно – оскал… Словно посмертная маска непоколебимой, пуленепробиваемой позитивности… Застывшая эманация нервно-паралитического жизнелюбия…

22

Но не будем зацикливаться на быте. Существовало же у Раи и социальное лицо, верно? Тем более, что не стал бы ведь Аад, в самом деле, держать жену на своём иждивении. С какой это стати?

То есть: коли Рая не околела с голоду и даже растила сына, это значит, что она где-то работала. Где же?

Увы. Работала она в той же самой кирхе, которая когда-то приютила её самое[4]. Правда, физически Рая находилась в другом районе города, а именно: в филиале.

Это было здание, втиснутое между секс-шопом и магазином религиозной литературы. Ещё за квартал можно было разглядеть крупную вывеску над дверями, которая выламывалась из общего ряда бесспорной пикантностью нездешних буквиц. Надпись была такая:

Но и здесь, как и в знаменитом романе уже упомянутого нами Оруэлла, смысл надписи следовало понимать прямо противоположно.

В это здание, с котомками в руках, сползались существа, рождённые людьми, от людей, – и людьми же превращённые в хлам. Конкретней говоря, это были представители того самого, временно пригретого кирхой контингента, чей срок пребывания в ней истёк. Скорее всего, истекал он по той причине, что пересмотр дела в Министерстве юстиции заканчивался снова отрицательно (при последней апелляции из возможных), – итак, из Министерства приходил окончательный отказ, а партнёров для вступления в счастливый брак эти несчастные обрести для себя не смогли. Они не находили даже партнёров для сожительства – однополого, двуполого, обоеполого, бесполого – сколько их бывает в природе? – не находили, и всё тут.

И теперь этим недотёпам следовало дать пинка под зад. То есть: полновесного депортационного пинка.