Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен

На рассвете, все еще дрожа от волнения. Молхо вышел из своего номера с чемоданчиком в руках и сильно постучал в дверь ее комнаты. Она появилась на пороге, уже одетая и немного нервная. Ее вещи уже были сложены. «Вот, — похвалил себя Молхо, — стоило мне принять твердое мужское решение, и она стала послушной», — и, нисколько не церемонясь, вошел в ее комнату, выволок сундук за позолоченную ручку, втащил его в лифт, а внизу, на глазах у изумленного дежурного, потащил прямо по коврам к выходу, про себя размышляя: «Почему они все-таки скрыли от меня факт существования этого сундука? Если бы они меня предупредили, я бы приделал к нему колесики, хотя бы два, и того было бы достаточно».

Теперь, однако, у него не было времени даже для установки одного. Время поджимало так, что он решил отказаться от завтрака, хотя это было включено в цену номера, и уплатил за них обоих, не проверяя счет, только попросив дежурного, чтобы заказанное им такси имело багажник на крыше.

На вокзале он на мгновение испугался — в этом огромном, наполненном людьми помещении, где все еще стояла холодная ночная сырость, она вполне могла потеряться; но, когда он строго помахал ей пальцем, предупреждая, чтобы она не вздумала снова исчезнуть, ее глаза наполнились слезами обиды, и она испуганно пошла за ним следом, стараясь не отставать ни на шаг, пока он высматривал их поезд, время от времени оборачиваясь посмотреть, следует ли за ними носильщик с сундуком. Они нашли свой поезд, вагон и купе и даже сумели общими усилиями поднять сундук на верхнюю полку, и — о чудо! — сундук улегся так точно, как будто полка была создана специально для него. «Ну конечно, это ведь старый железнодорожный сундук, как я не сообразил!» — обрадованно сказал себе Молхо, но его радость была недолгой, потому что пожилой кондуктор тотчас потребовал, чтобы они стащили сундук обратно. После ожесточенной перепалки и попыток убедить его, что сундук не представляет опасности для сидящих под ним пассажиров, им все-таки пришлось спустить свою поклажу вниз, но сунуть сундук под полку для сиденья оказалось невозможно, а на сиденье он занимал все свободное место, так что Молхо был вынужден в конце концов оттащить проклятую кладь в багажный вагон, шедший за паровозом, где на нее наклеили желтый ярлык и потребовали с владельца целый шиллинг, впрочем дав ему на этот шиллинг специальную квитанцию.

Возвращаясь в свое купе, он вдруг снова испугался, не исчезла ли она, но его опасения оказались напрасными — она послушно ждала его на том же месте, где он ее оставил. Первый утренний свет падал на ее лицо. «То ли она действительно немного похорошела, то ли я уже начал к ней привыкать», — подумал он и подмигнул ей с улыбкой. За окном проходили торопившиеся к поезду пассажиры. В купе было тихо, и Молхо казалось, что в этой тишине еле слышно звучит какая-то далекая, прозрачная музыка, доносящаяся то ли из поезда, то ли со станции. Он позволил себе прикрыть глаза. Бессонная ночь, полная суетливой беготни, хлопот, разговоров и беспокойства, была позади, и он чувствовал себя хоть и усталым, но довольным. «Ну вот, — снова обратился он мысленно к теще, ради которой, собственно, и пробегал всю эту ночь, — теперь вы не сможете утверждать, будто я не старался». Все еще сидя с закрытыми глазами, он почувствовал, как под вагоном со скрежетом освобождаются тормоза и начинают мягко постукивать колеса. Ему не хотелось смотреть, как уходит назад платформа, — он был уверен, что, открыв глаза, немедленно встретит взгляд своей спутницы. «Всему свое время», — думал он, отдаваясь дреме под убаюкивающий стук колес на стыках рельсов. Сквозь сон он слышал, что она тихо поднялась и вышла из купе, но теперь это его не встревожило. «Пусть себе гуляет, сколько ее душе угодно, — думал он с расползающейся по лицу улыбкой. — Поезд — это единственное место, из которого она никуда не может исчезнуть».

Когда он проснулся и вышел в вагон-ресторан, то увидел, что она сидит там, болтая по-русски с каким-то солдатом. Он прошел мимо нее, сделав вид, что они незнакомы, заказал себе большую чашку кофе, вернулся в купе, достал из чемоданчика «Анну Каренину», твердо решив на этот раз закончить чтение. Он посчитал, сколько страниц ему осталось, и подумал, что если читать по пять страниц в час, то за восемь часов, оставшихся им до Берлина, он как раз успеет дочитать книгу.

Не понадобилось даже слов — визитной карточки маленького пансиона оказалось достаточно, чтобы направить такси по нужному адресу на знакомой узенькой улочке. Подъехать ко входу, однако, не удалось ~ улица была перекопана, и поэтому багаж пришлось оставить в квартале от нужного места, прямо под дождем, а самому идти за помощью, бросив ей успокоительное: «Я сейчас вернусь». Осторожно перепрыгнув канаву, он с двумя чемоданами в руках побежал к пансиону и с радостью вошел в тесный, но такой уютный и аккуратно организованный вестибюль со всеми его незабываемыми мечами и старинными картами. Старый хозяин, облаченный в строгий вечерний костюм, уже расставлял на стойке бара бутылки и бокалы, готовясь угощать постояльцев. Он сразу же узнал Молхо, и тот горячо пожал ему руку, взволнованный тем, что его помнят спустя столько месяцев. Уж не одолженный ли тогда термометр и его спящая красавица были тому причиной? Как бы то ни было, но вот он снова оказался здесь, с двумя чемоданами, да еще с сундуком в придачу, который ему самому не дотащить, нужна помощь, и снова с дамой, хоть на сей раз поменьше ростом, зато куда моложе прежней. Впрочем, и она наверняка хорошо здесь отоспится. Немедленно была организована помощь для доставки сундука и дамы, а тем временем хозяин уже открыл гостевую книгу в поисках его имени и номера комнаты, но ни того, ни другого там не оказалось, и по вполне понятной причине — он не успел заказать комнату, объяснил Молхо, они прибыли не из Израиля, а прямиком из Вены, и к тому же неожиданно, не самолетом, а поездом. Возникло некоторое замешательство, которое, однако, тут же ко всеобщему удовольствию и разрешилось, поскольку оказалось, что в пансионе есть одна свободная комната, и, если гости немедленно поднимутся к себе и переоденутся, они могут еще успеть в оперу.

Но теперь в затруднении оказались сами гости. «Мне не нужна одна комната, — сказал Молхо, с тревогой глядя на вошедшую следом за сундуком маленькую русскую, которая тут же рухнула в кресло и закрыла глаза от усталости, совершенно не замечая нависших над ней мечей и кинжалов. — Мне нужны две комнаты. — И для убедительности поднял два пальца: — Two rooms!» — «Two rooms? — горестно переспросил хозяин. — Опять две комнаты?» И, снова сверившись, впрочем без особой надежды, со своей гостевой книгой, грустно объявил, что у него нет two rooms, есть только one room, да и то по счастливой случайности. «Только one room?» — упавшим голосом повторил Молхо и с отчаянием обвел взглядом маленький обеденный зал, уже приготовленный к ужину, крохотный вестибюль, как будто ужавшийся за прошедшее время, и даже знакомую семейную кухню, видневшуюся в приоткрытую дверь за регистрационной стойкой. Все здесь было таким знакомым и дорогим его сердцу. А на улице уже темнело, и его спутница на глазах засыпала. И их чемоданы с сундуком тоже уже нетерпеливо ждали у дверей лифта. «Но может быть, что-нибудь освободится?» — без особой надежды взмолился он. «Когда? Сейчас?» — удивился немец, уже несколько насмешливо глядя на упрямого и наивного гостя, который разъезжает по свету только с «двухкомнатными» женщинами. «Ну ладно, — смирился Молхо и вытащил свой паспорт. — Мы возьмем эту комнату, для начала, а потом решим, как быть дальше».

Из кухни тотчас был вызван на помощь дедушка, который тоже узнал Молхо и даже отпустил в его адрес какую-то шутку по-немецки, вызвавшую бурный приступ веселья у всей семьи. «Похоже, что я действительно произвел на них впечатление», — подумал Молхо. Гостей подняли на маленьком лифте в комнату на втором этаже, которая оказалась рядом с той, где тогда жила юридическая советница, и, за вычетом картины на стене, так на нее похожа, что Молхо почувствовал прилив теплых воспоминаний. Тут же были доставлены чемоданы и сундук, которому изобретательные немцы, в отличие от австрийцев, сразу же нашли идеально подходящее место в бельевом шкафу, чья дверь закрылась за ним с безукоризненной точностью. Наконец они остались вдвоем, и Молхо, не решаясь тут же сказать ей, что им придется делить одну комнату на двоих, решил немного отложить неприятное объяснение. Может быть, она догадается сама. «Я мигом вернусь, — сказал он, устремляясь к выходу, но, вспомнив, что в минуты усталости запас ее ивритских слов быстро стремится к нулю, повторил то же самое попроще: — Скоро буду».