Даниил Гранин - Бегство в Россию

— Лучше диктатура пролетариата, концлагеря, расстрелы, уничтожение несогласных?

— Нас привлекали принципы – от каждого по способностям, каждому по труду, а дальше – от каждого по способностям, каждому по потребностям. Разве это плохо?

— Прекрасно. А на самом деле?

— Да, методы некорректны.

— Некорректны! — взвился ведущий. — Уничтожили десятки миллионов людей, больше, чем в гитлеровских душегубках, — это называется некорректным! В книгах о деле Розенбергов пишут, что вы бежали в Европу, узнав об их аресте.

— Я уехал за год до их ареста.

— Ваша музыкальная карьера в Париже удалась?

— Я сочинял шлягеры. Это у меня получалось.

— “Мой первый поцелуй” – это ваш поцелуй?

Уолтер смеется и напевает, вспоминая мелодию. Джо подпевает ему.

— Какого же черта вы бросили музыку и отправились в Москву?

— Может быть, все бы сложилось иначе, если б за мной не стало охотиться ФБР.

— Вы чувствовали за собою вину?

— Нет.

— Чего же вы боялись?

— В обстановке маккартизма коммунистов сажали, не считаясь с законами.

— Выходит, вы тогда уже все понимали, не надеялись на законы. Как же вам удалось перехитрить наших агентов? Откуда вы узнали, что вас выследили?

— Я почувствовал.

— Они себя чем-то выдали?

Джо задумывается.

— Были неуловимые мелочи. Например, я позвонил в посольство, и то, как со мной говорили…

— Какое чутье! Но есть другая версия. Позвольте, я покажу вам видеозапись интервью с одним из агентов, которые были посланы за вами в Париж. Это бывший сотрудник ФБР Мак Морисон.

Уолтер вставляет видеокассету. На экране студийного телевизора появляется усохший господин, у него такая же лысина, как у Джо, висят бульдожьи брылы, в руках толстая палка, он расхаживает, опираясь на нее.

— Мистер Морисон, расскажите, как вы занимались поиском Джо Берта.

— Мы получили задание отправиться в Париж и взять там этого типа. Он нужен был по делу Розенбергов. Вдвоем с напарником вышли на этого музыканта. Но в последнюю минуту он драпанул.

— Как это могло произойти? — спрашивает его сидящий к нам спиной репортер.

— Он не знал про нас. Он звонил в посольство, возмущался, что его дружкам Розенбергам шьют шпионаж, хотел дать показания в их пользу. Мы его ждали в посольстве, но почему-то он не приехал. Тогда мы разыскали пансионат, где он жил, но его там уже не было.

— Его кто-то спугнул?

— Мы разыскали его любовницу. Певичку. Она исполняла его песенки. Эта шлюха три дня морочила нас, пока ее не прижали. Она-то призналась: Берту помогло КГБ.

— Откуда она это узнала?

— Иначе с чего бы он сорвался? Факт, что они имели информацию. Наши действия потом проверяло начальство. Никаких промашек у нас не было.

— Итак, КГБ вас обошел. И Костаса ваши ребята упустили, и эту…

Морисон яростно застучал палкой.

— Коммунисты! На них работали коммунисты. Их, как блох, полно повсюду. Думаете, в нашем посольстве не было? КГБ подкармливал наших коммунистов. Тысячи осведомителей! Их агенты свободно шляются у нас где им вздумается.

— Вы знаете, Морисон, что Джо Берт приехал в Штаты?

— Вот видите! Хоть бы хны! Я читал в газетах, что этот наглец восстановил американское гражданство. Какого черта ему тут надо! Уверен, что ему опять помог КГБ. Русские посредством этой старой тряпки демонстрируют свои свободы – так, что ли?

— Наверняка. Но, может, Берта просто потянуло на родину?

— Не верю я ему.

— Прошло столько лет, холодная война кончилась, а вы не хотите ничего простить.

— Знаете, все не так просто. Я не злопамятный человек. Сочинял бы он свои песенки – да ради бога, я бы мог с ним встретиться и угостить пивом. Вот вы говорите – простить. Я себе не могу простить. Мне рассказали, сколько он там со своим дружком изготовил всякой военной техники. Ведь они работали против нас. Из-за них мы миллиарды тратили на оборону. А все оттого, что вовремя не поймали этого гаденыша. Во сколько они оба за эти годы обошлись нам? Когда я подумаю, что это из-за нас… Да, на старости лет он мне показал хороший кукиш.

Далее шла как бы художественная концовка: Мак Морисон, тяжело опираясь на палку, удаляется по пустынной солечной аллее, расстроенный, потерпевший неожиданное поражение.

— Что вы скажете на это, Джо?

Джо задумчиво смотрит на Уолтера.

— Бог ты мой, они ее разыскали.

— Кого?

— Терезу.

— Ах да, эту… Она помогла вам бежать?

Взгляд Джо остается отрешенным. Уолтер с сочувствием спрашивает:

— Вы любили ее?

— Да…

— Это была счастливая любовь?

Уолтер спрашивает осторожно, совсем иным, домашним тоном.

— Нам было хорошо. Она прекрасно исполняла… у нее был тот голос, который мне нужен, я сочинял для нее.

Позади них на экране телевизора появляется черно-белая фотография Терезы.

— Это она?

Джо оборачивается.

— Откуда она у вас?

— Из вашего досье… Прелестная женщина, я понимаю вас, Джо. И что у вас с ней было дальше?

— Ничего. Мы с ней больше не увиделись.

— Как же так? Почему?

— Я должен был бежать. Я не хотел ее вовлекать.

— Откуда она узнала про КГБ?

— Наверняка придумала, чтобы отвязаться, а они уцепились. Это их устраивало.

— Но если не было никакого КГБ, что же вам помешало вернуться к Терезе?

Джо пожимает плечами.

— Вы не жалели о своем поступке?

Джо молчит.

— Счастливая любовь! — с чувством произносит Уолтер. — Бросить ее… Ради чего? Побежать под защиту кремлевских стен. Бесстрашный рыцарь! Ах да, я забыл: коммунист должен жертвовать личными чувствами во имя великой общей цели. Я не клевещу?.. И вот вы бросаете любимую женщину, отказываетесь от всякой борьбы за нее, зато получаете убежище.

Джо обиженно вскидывается:

— Какая борьба? С кем? С электрическим стулом?

— Вы и не пытались узнать, что стало с Терезой?

— Я не мог. Я дал подписку.

— Уже в Москве?

— Да, но это было не сразу.

— Кем же вы объявились там – композитором?

— Нет, мне предложили работу по специальности.

— То есть?

— Радары, приборы наведения.

— Для кого?

— Для авиации.

— “Аэрофлот”?

— Нет, военная авиация.

— Ну и как – получилось? Не стесняйтесь. Нам ведь не нужны технические подробности. И пожалуйста, Джо, оставьте вашу привычку говорить “мы” – это чисто советское. Переходите на американское “я”.

— Позвольте мне говорить так, как я привык. Мы делали управляемые снаряды. Делали успешно. Потом перешли исключительно на микроэлектронику, на компьютеры.

— Разумеется, для военных нужд. Морисон прав.

— Ваш Морисон может заткнуться. Несчастная Америка, если ее охраняют такие лопухи.

Казалось, Уолтер вспылит, но он расхохотался, и это получилось у него вполне искренне.

— Советское нахальство – лучшее в мире! Итак, вы стали работать против Америки, своей родины, которая обучала вас в университете, доверила секреты наших фирм.

— Я работал на социализм.

— Бросьте, Джо, это же отговорка. Шла холодная война, главным врагом Кремль объявил нас, американцев.

— Холодную войну вели обе стороны.

— Но ваше участие в ней было горячее, я хочу вам показать одного свидетеля.

Уолтер подает знак, и на экране студийного телевизора появляется бронзово-загорелый, лет шестидесяти, бритоголовый крепыш, на вид здоровяк, но камера отдаляется, и видно, что он сидит в каталке, ноги укрыты пледом. Каталку толкает Уолтер.

— Пару слов о себе, Фрэнк.

— Я, Фрэнк Прайт, был летчиком во Вьетнаме. Теперь это не звучит, но так было, мы честно воевали, как и положено американским солдатам. На вылете меня подбили. Управляемой ракетой. Я выбросился на парашюте. Попал в плен к вьетнамцам. Шесть лет провел в плену. Там обезножел. Военная пенсия. Но Вьетнам есть Вьетнам, хвалиться нечем. Такая мне досталась жизнь.

— Вы слыхали о приезде в Штаты Джо Берта?

— Ему восстановили американское гражданство. Слыхал. Может, я чего-то не понимаю. Он ведь создавал ракеты, которыми Москва снабжала вьетнамцев. В сущности, это он помог сбить меня. Из-за него я потерял шесть лет жизни, здоровье и все остальное. Он предатель. Теперь ему собираются дать пенсию. Нет, что-то не в порядке в нашей стране, если убийца американских летчиков получает такие же права, как и мы. Послушайте, Уолтер, вы что-нибудь понимаете в этой жизни? Меня учили, что предательство – это позор, что нести солдатскую службу под звездным флагом – это почет. Теперь, выходит, все сравнялось?

Экран медленно гаснет. Уолтер молчит.

— Война во Вьетнаме – грязная война, — неуверенно произносит Джо.

— Вы знали, куда идут ваши изделия?

— Нас увлекали технические проблемы.