Сол Беллоу - Герцог

— А голова?

— Отлично. Я же отдыхал. Где Мюриэл? Я думал, она с тобой едет.

— Она полетела самолетом. Встречу ее в Бостоне.

Уилл научился сдержанно проявлять себя. Не зря он — Герцог, ему было с чем бороться в себе. Мозес припоминал время, когда Уилл тоже бывал несдержан, горяч, вспыльчив, гневлив, бросал вещи наземь. Стоп, а что, кстати, он тогда швырнул на пол? Щетку! Конечно! Широкую, еще из России щетку. Уилл так шваркнул ее об пол, что отлетела фанерная спинка, обнажив стежки вековой вощеной нити, а может, это были жилы. Но это когда было! Ни много ни мало тридцать пять лет назад. Во что же он выродился, гнев Уилла Герцога, моего дорогого брата? В известную выдержку и ровный юмор — дань приличиям и (очень может быть) угодливости. Наружные взрывы ушли внутрь, и, где прежде было светло, мало-помалу стемнело. Не имеет значения. Один вид Уилла вызвал у Мозеса прилив любви к нему. Уилл выглядел усталым и помятым: столько времени добираться — сейчас нужно поесть, отдохнуть. Он ведь пустился в дальнюю дорогу потому, что беспокоился за него, Мозеса. Очень внимательно с его стороны, что не взял Мюриэл.

— Как ехал, Уилл? Проголодался? Открыть банку тунца?

— Это по тебе не скажешь, что ты ел. А я перекусил в дороге.

— Тогда посиди немного. — Он повел его к складным стульям. — Тут было прелестно, когда я еще занимался участком.

— Значит, вот этот дом? Спасибо, сидеть не хочу. Лучше похожу. Давай посмотрим дом.

— Да, вот этот знаменитый дом, счастливая обитель, — сказал Мозес и добавил: — Вообще говоря, я таки был тут счастлив. Не хочу быть неблагодарным.

— Построено вроде бы неплохо.

— Ужасно, со строительной точки зрения. Ты только представь, во что это обошлось бы сегодня. Фундамент вполне выдержит Эмпайр-стейт-билдинг. Я тебе еще покажу каштановые балки, тесанные вручную. Срубовое крепление. Ни единой скобы.

— Наверно, непросто его протопить.

— Да нет, в доме электроплинтусы.

— Хотел бы я продавать тебе электричество. Разбогател бы… А место красивое, ничего не скажешь. Замечательные у тебя деревья. Сколько у тебя всего акров?

— Сорок, но вокруг брошенные фермы. Ни одного соседа в радиусе двух миль.

— Так… Тебя это устраивает?

— Да — в смысле уединения.

— Какие у тебя налоги?

— Один восемьдесят шесть или около. Выше одного девяноста не было.

— А по закладной?

— Там малый капитал. Платежей и процентов набегает двести пятьдесят в год.

— Очень хорошо, — одобрительно сказал Уилл. — Но скажи мне такую вещь, сколько ты сюда вложил, Мозес?

— Я не подсчитывал. Наверно, тысяч двадцать. Больше половины ушло на переделки.

Уилл кивнул. Скрестив руки, он смерил строение косым взглядом, чуть отвернув в сторону лицо, — эта манера у него тоже наследственная. Только глаза у него невозмутимо проницательные, а не задумчивые. Мозес, впрочем, без малейшего труда прочел его мысли.

Для себя он выразил их на идише. Ин дрерд ойфн дек — незнамо где. У черта на рогах.

— Само по себе очень симпатичное владение. Вдобавок может оказаться весьма разумным помещением капитала. Местоположение, правда, несколько экзотическое. Людевилля нет на карте.

— На карте автозаправок его нет, — признал Мозес. — Но штат Массачусетс в курсе, где это находится.

Оба слабо улыбнулись, каждый глядя в свою сторону.

— Давай зайдем в дом, — сказал Уилл.

Мозес начал обход с кухни. — Надо будет проветрить.

— Да, затхлый воздух. Но очень мило. Штукатурка в превосходном состоянии.

— Нужно завести кота от полевок. Они тут зимуют. Пусть, но они все грызут. Даже книжные переплеты. Похоже, они любят клей. И еще воск. Парафин. Свечи. Словом, в этом роде.

Уилл был с ним сама любезность. Он не тыкал его носом в суть дела, что не преминул бы сделать Шура. Уилл человек обходительный, как Хелен. А Шура сказал бы напрямик: «Как же ты, балбес, вбухал столько деньжищ в сараюгу?» По-другому Шура не умеет. Все равно Мозес любил их всех.

— Как тут с водой? — спросил Уилл.

— Самотеком, из родника. Еще есть два старых колодца. Один загубили керосином. Оставили дырявую канистру, керосин и впитался. Да ничего страшного. Воды тут — залейся. Отличная выгребная яма. Человек двадцать обслужит. И не надо сажать апельсиновые деревья.

— В каком смысле?

— В том смысле, что в Версале Людовик Четырнадцатый сажал апельсиновые деревья, чтобы перебить вонь от придворной оправки.

— Великое дело — образование, — сказал Уилл.

— Если употребить его к делу, — сказал Герцог. Он очень тщательно подбирал слова, стремясь производить абсолютно нормальное впечатление. Совершенно ясно, что Уилл, самый рассудительный и внимательный из Герцогов, присматривается к нему. Мозес надеялся благополучно пройти эту проверку. Впалые и свежевыбритые щеки были не в его пользу, как и этот дом (скелетики в туалетном бачке, совята в люстре, наполовину покрашенное пианино, остатки еды — из всех углов глядит брошенный муж); и скверно обернулась его «вдохновенная» вылазка в Чикаго. Очень скверно. К тому же заметно, что он не в себе: возбужденно таращит глаза и в широких радужках только что не частит пульс. Зачем мне досталось такое беспокойное сердце… Но уж так вышло, горбатого могила исправит. Таков я есмь и таким пребуду. Надо ли с этим бороться? Мое душевное равновесие — из непокоя. Не как у других: собраться с силами, проявить решимость. Диковато, но это так. На этих условиях я тоже — даже я! — способен кое-что уразуметь. Возможно, только на этих условиях. Я должен играть на том инструменте, который мне достался.

— Я смотрю, ты красил пианино.

— Это для Джун, — сказал Герцог. — Подарок. Сюрприз.

— Что? — рассмеялся Уилл. — Ты думаешь отправить его отсюда? Да тебе перевозка обойдется в двести долларов. А потом еще надо поставить, настроить. Оно что, особенное это пианино?

— Маделин купила его на аукционе за двадцать пять долларов.

— Поверь мне на слово, Мозес, прекрасное старое пианино ты купишь в Чикаго со склада. Массу старых инструментов вроде этого некуда девать.

— Правда?.. Мне цвет нравится. Яблочный, попугаистый, такой людевилльский цвет. — С какой-то одержимостью тянулся он взглядом к своей работе. Был готов сорваться, опять что-нибудь учудить. Этого никак нельзя себе позволить. Ни при каких обстоятельствах не должно сорваться слово, которое можно перетолковать как околесицу. И без того все скверно. Он увел глаза с пианино в тенистую садовую сень и сам решил стушеваться. Посчитаться с мнением брата.

— О’кей. В следующий приезд куплю ей пианино.

— Здесь у тебя, если угодно, превосходная дача, — сказал Уилл. — На отшибе, но очень мило. Если все образить.

— Тут будет замечательно. Слушай, можно устроить семейный курорт. Сложимся понемногу. Подстрижем кусты. Выроем бассейн.

— Конечно. Хелен ненавидит поездки, как ты знаешь. И Шура с удовольствием отдохнет от скаковых лошадей, карт, друзей-магнатов и девиц.

— На Баррингтонской ярмарке устраивают рысистые испытания… Нет, боюсь, ничего не выйдет. А может, переделать под санаторий? Или перевезти в другое место?

— Не имеет смысла. Я видел, какие дома идут на снос, когда расчищают трущобы или строят автобан. Разбирать его нет смысла. Может, сдать в аренду?

Герцог осклабился и устремил на Уилли насмешливый взгляд.

— Тогда только один выход: продавать. Но свои деньги ты не вернешь.

— Можно пойти работать и разбогатеть. Нажить кучу денег и содержать дом.

— Можно и так, — сказал Уилл. Он бережно говорил с братом.

— В диком я оказался положении, Уилл, правда? — сказал Мозес. — И для себя дичь, и для вас, для родных то есть. Что могло сулить такой финал? Этот чудо-зеленый уголок… Ты беспокоишься за меня, я вижу. — Пряча тревогу на таком родном, любимейшем лице, Уилл ответил ему взглядом, не оставлявшим сомнений.

— Конечно, беспокоюсь. И Хелен беспокоится.

— Не надо, не переживайте из-за меня. Я в необычном состоянии, но ничего страшного. Я бы открылся тебе, Уилл, будь у меня ключ. Расстраиваться из-за меня нет оснований. Боже, Уилл, сейчас расплачусь. Как же это все? Нет-нет, не буду. Конечно, это любовь. Или что-то еще, что сваливается на тебя, как любовь. Наверно, любовь. И мне ее не стряхнуть. Я не хочу, чтобы ты думал не то.

— С какой стати, Моз? — тихо заговорил Уилл. — Я нутром тебя понимаю. И чувствую так же, как ты. Если я подрядчик, это не значит, что я с тобой не разберусь. Я не для того приехал, чтобы навредить тебе, ты сам знаешь. Сядь, Мозес. Уж очень ты большой.

Мозес опустился на старый диван, отозвавшийся пыльным выдохом.

— И ты очень возбужден. Тебе нужны питание и сон. Возможно, некоторая медицинская помощь. Несколько дней в больнице, ни о чем не думая.