Беги - Давыдова Лидия Карловна

– Не знаю, любимая…

– Ну мамочка, – на глаза Беатриче наворачивались слёзы, – я мороженое не ела уже сто лет.

Каждый день Галя старалась не чувствовать вину, но удавалось так себе. Она, и только она виновата в том, где они сейчас. Если бы она ушла раньше или, ещё лучше, вообще не вышла за него замуж, не поторопилась так, уступив его спешке, если бы она не позволяла обращаться с собой как с прислугой, не закрыла глаза на тот самый первый подзатыльник, не надеялась, как идиотка, что раз сегодня он её похвалил, то завтра всё поменяется, уверенная, что он больше никогда не скажет ей обидного слова, не унизит и тем более не ударит. А потом, увидев, что это была очередная морковка (Галя постоянно вспоминала пословицу про кнут и пряник, только в итальянской версии она звучала как «палка и морковка»), она всё равно не ушла, потому что привыкла к этим эмоциональным качелям. Ей было страшно признать, что, приняв такой ненормальный уклад жизни, она подвергла опасности собственного ребёнка. Она была противна самой себе за слабость, за то, что позволила себе жить в пузыре, за то, что превратилась в какую-то покорную амёбу. О чём она думала? Что вот наконец-то пришёл настоящий мужик, который решит все её проблемы. Что наконец-то после развода и пьяных ухажёров появился кто-то приличный. Что родилась долгожданная дочка, появился свой дом, сад, огород и собака и что всё это не хочется потерять из-за какого-то там подзатыльника или пары-тройки обидных слов.

И теперь она спасла себя и дочку, но лишила Беатриче нормального детства. Своей комнаты, мороженого, нормальной обуви и… собаки.

– Солнышко, я обещаю, в конце месяца мне дадут зарплату, и я куплю тебе два мороженых сразу!

Беатриче перестала дуться и расплылась в улыбке:

– Чур, мне со вкусом шоколада и фисташки!

Галя пошла тереть ванную. Зина всё бубнила, что их не имеют права заставлять убирать общие пространства, что для этого должна быть уборщица, о чём то и дело сообщала воспитателям. Но Галя боялась спорить. В первый же день на робкую претензию, что у неё сырые простыни, Ребекка улыбнулась и ответила:

– А ты можешь быть свободна. – Сделала паузу и добавила: – Но ребёнок останется с нами.

Галя помнит, как сидела, боясь шелохнуться, словно её засунули в очень узкий проём.

Именно так она чувствовала себя все семь лет жизни с Адольфо. Страх. Он вернулся и сдавил привычными тисками диафрагму. Нет, она просто уберёт и не будет спорить.

На улице стоял солнечный октябрьский день, сухой и тёплый. Беатриче остановилась возле детской площадки:

– Мама, тут карабкалки, можно?

Галя села на скамейку. Как хорошо, что дочка говорит по-русски. Болтала сносно, правда, смешивала русские слова с итальянскими, так что выходили потешные сочетания. Вроде «сгабельчик» – от слов «стульчик» и sgabello, или «сакетик» – «пакетик» и sacchetto, «кросточка» – «корочка» и crosta.

К Беатриче подошла девочка, они стали играть вместе. Через десять минут Беатриче вернулась к маме:

– Они на мороженое идут, зовут нас, – и она жалобно посмотрела на маму.

На другой стороне площадки сидела итальянская мама. В опрятном бежевом пальто, больших очках от солнца, чёрных туфлях-лодочках. Итальянская мама помахала рукой.

Галя вздохнула. Придётся отказаться от покупки фломастеров и опять услышать от учителя, что ребёнку «нечем работать». Она распустила куцый хвост и сделала его заново. Посмотрела на свои красные шершавые руки, спрятала их в карманы.

Подбежала девочка-итальянка, вылитая мать уменьшенного размера. Бежевое пальто, туфли-лодочки.

– Ну что, идём? – спросила она у Беатриче.

Итальянская мама доброжелательно улыбнулась и протянула руку:

– Пьячере, Франческа.

Беатриче дёрнула мать за рукав. Галя, стесняясь, произнесла своё имя тихо.

Услышав, что её зовут Галина, девочка прыснула от смеха:

– Мама, мама, синьору зовут Курица.

Итальянка шикнула на дочку.

Галя виновато улыбнулась:

– Да… такое вот имя, кто ж знал, что я буду жить в стране, где Галина – это птица, а не имя.

Беатриче схватила за руку девочку, и они побежали в лавку с мороженым за углом соседнего дома.

– В какую школу вы ходите? – спросила Франческа.

Галя назвала.

– А вы?

Новую подружку Беатриче звали Анастасия, она ходила в частную английскую школу. Вообще-то жили они в квартале Боско Вертикале, а сюда приехали только чтобы навестить бабушку.

– А вы где живёте? – спросила Франческа.

Беатриче только собралась назвать их полный адрес, как Галя опередила её:

– Мы здесь, неподалёку.

– Вон в том доме, – указала Беатриче вдаль.

Мамы купили девочкам мороженое и уселись на скамейку рядом.

– У тебя сколько кукол Барби? – спросила Анастасия и, не дождавшись ответа, сообщила, что в её комнате стоит самый настоящий огромный Барбин дом, а ещё Барбин велосипед и Барбина машина.

– Зато я говорю по-русски и по-итальянски, – сказала Беатриче, надувшись.

– А в лего ты играешь? – не успокаивалась Анастасия. – У меня целых четыре коробки, и мой папа умеет строить рестораны и целые отели.

По дороге домой Галя отчитывала Беатриче:

– Ты не должна говорить, где мы живём, сколько раз объясняла. Это секрет.

Беатриче шла хмурая.

– Целый дом Барби. И машина. И папа, который строит отель из лего.

Она вырвала руку и пошла впереди Гали.

Поздним вечером, когда дочка уснула и все соседки помылись, Галя прокралась в ванную, включила воду, встала под душ и стояла, позволяя тёплой воде стекать по волосам, по лицу, по плечам. Она делала так каждый день. Другого способа успокоиться она пока не придумала.

Нельзя быть слишком эмоциональной.

Нельзя показывать, что тебе плохо.

Нельзя грубить воспитателям.

Нельзя кричать на ребёнка.

На Беатриче ей злиться не хотелось, а вот на воспитателей – да. Но ни в коем случае нельзя.

Галя стояла под водой, постепенно уходило напряжение, словно внутренняя пружина разжималась. Надо ещё что-то придумать. Что-то такое, что поможет вытащить наружу этот невыносимый сгусток нехорошего, этот бесформенный клубок. С каждым днём он становился всё больше, длинней и длинней. Надо сделать что-то, чтобы окончательно распутать его и искромсать.

10

Кристина стояла в гардеробной и задумчиво выбирала наряд. Сегодня важный день, ей наконец-то доверили значительный контракт. Она будет вести все легальные аспекты слияния двух крупных энергетических корпораций.

Во время учёбы в Университете Боккони на юридическом факультете Кристина мечтала именно об этом: стать высококлассным международным юристом. Любимыми сериалами и фильмами Кристины всегда были те, что про адвокатов.

Кристина выбрала белоснежную блузку со строгим воротником, синий костюм Max Mara и синие туфли. Достала из ящика, наполненного десятком коробочек с бижутерией, яркую брошь, купленную в Нью-Йорке во время последней поездки с Франческо.

Понятно, что Милан – лучший город в Италии для карьеры и нет другого такого по возможностям, но это, конечно, не Нью-Йорк. Совершенно не тот масштаб. Глубоко в душе Кристина мечтала жить в Нью-Йорке, конечно, на Манхэттене, чтобы и офис, и квартира обязательно с видом на Центральный парк.

– Ты просто не умеешь ценить то, что есть, – твердил муж.

Почему она не ценит? Очень даже ценит – и роскошные апартаменты с видом на миланские крыши, и работу с бессрочным контрактом и годовым бонусом, и мужа, снисходительного и нетребовательного.

Но это не мешает Кристине метить выше и брать от жизни всё. Может, когда-нибудь ей удастся уговорить Франческо переехать. Но он так привязан к Италии, что идея казалась ей сложно осуществимой. Пока.

Кристина прикрепила брошь на лацкан пиджака и окинула взглядом гардеробную. В помещении размером в полноценную комнату небрежно висели перекинутые через планки пиджаки и блузки, грустно валялись на полу вечерние платья, а куча обуви была скинута в угол. Вещи Франческо занимали меньше трети помещения. Рубашки и пиджаки, пара курток и пальто скромно висели в углу.