Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Ознакомительный фрагмент

Ребята! Вы нагрубили мне в магазине здоровой еды? Это интересно. Вы игнорируете меня во время общей беседы? И это я отмечу. Особенно мне нравится, когда поначалу мужчина грубит, объясняет это защитным механизмом, а узнав меня получше, становится еще грубее. Правда, отметив четверть века своего существования, я нашла по-настоящему хорошего человека, и все изменилось. Я считаю, что нахожусь в процессе излечения от любви к придуркам, поэтому вышеперечисленные примеры поведения для меня пока небезопасны.

Придурки увлекают меня очень давно. В раннем детстве я проводила лето в домике на озере, сидела с ногами на потертом диване в маминой футболке с надписью «Mind the Gap» и смотрела кино: «Тогда и теперь», «Человек на Луне» и тому подобное. Из этих историй о раннем влечении я вынесла только одно: если ты действительно нравишься мальчику, он обрызгает тебя из водяного пистолета и даст тебе прозвище Капля. А если он спихнул тебя с велосипеда, так что ты раскровенила коленки, не исключено, что в ближайшее время он собирается поцеловать тебя у бассейна.

Мое самое раннее воспоминание о сексуальном возбуждении связано с просмотром спортивной комедии «Несносные медведи», а конкретно с Джеки Эрлом Хейли в роли Келли Лика. Он носил короткую кожаную куртку, ездил без прав на мотоцикле, курил и проявлял такую непочтительность к старшим, какой я никогда не видела у мальчиков из квакерской школы. Более того, он раздевал глазами взрослых женщин, как ассистент Хью Хефнера[31]. Позднее я оценила мотив неподконтрольного влечения, желания вопреки желанию, как между Джейн Эйр и мистером Рочестером. Помните, каким взглядом Холли Хантер смотрит на Уильяма Херта в «Теленовостях»? Словно ей ненавистно все, что он поддерживает. Это было восхитительно. И даже «9½ недель» таят в себе жутковатый смысл. Все это, в общем, естественно: кого не зацепят превратности флирта и немного спорта? Однако должна признать, я часто перебарщивала с эмоциями.

Считается, что если у тебя хороший папа, то и мужа ты себе выберешь хорошего, а лично у меня самый замечательный папа в мире. Замечательный — не абстрактная оценка. Замечательный потому, что всегда уважал мою природную суть и искусно давал мне почувствовать свою поддержку и мою свободу одновременно. Он строгий, но великодушный лидер, со взрослыми говорит как с малолетними преступниками, а с детьми — как со взрослыми. Я не раз пыталась создать похожий на него персонаж, но выделить его суть так сложно. Со мной не всегда было легко, да и с ним тоже — в конце концов, художники любят запираться в мастерской на несколько дней и биться в припадках из-за плохого освещения, — но папино тактичное внимание и надежность всегда поддерживали во мне чувство защищенности. Самую неподдельную радость я испытала на детской вечеринке, когда в дверном проеме возникла фигура отца в твидовом пальто: он приехал спасать меня из неприятной компании.

Как-то раз меня пятилетнюю взяли на открытие выставки, где я разговорилась с чýдной подвыпившей англичанкой. Мне уже давно следовало лежать в кровати, и все происходящее начинало меня раздражать. Рядом стояла моя подружка Зои, ей было всего четыре года — досадно юный собеседник. Желая завязать разговор, англичанка спросила нас, что делают наши родители, если мы плохо себя ведем.

— Когда я плохо себя веду, я сижу одна в комнате, — сказала Зои.

— Когда я плохо себя веду, папа втыкает мне вилку во влагалище, — заявила я.

Рискованные слова, ведь окружающие могли затрубить тревогу. Нас учат прислушиваться к маленьким девочкам, особенно когда они упоминают об извращениях с использованием ножей и вилок. Вдобавок мой отец создает произведения с откровенным сексуальным содержанием, поэтому не исключено, что ФБР уже занесло его в список потенциальных вилковтыкателей. И вот лишнее доказательство отцовского добронравия: после того как англичанка повторила мою «смешнейшую» реплику в кругу взрослых, папа сгреб меня в охапку и унес наверх со словами: «Похоже, кому-то пора спать».

Существует и другая теория, нечасто обсуждаемая (возможно, потому, что я ее автор): если ваш отец исключительно добр, ты будешь искать полную противоположность ему, в знак протеста.

Ничто в моей биографии не предвещало влечения к придуркам. С трех лет я начала посещать встречи Коалиции борьбы за права женщин[32]. Мы, дочери активисток из даунтауна, сидели в задней комнате и раскрашивали портреты Сьюзен Энтони[33], в то время как наши мамы планировали очередную демонстрацию. Благодаря тому, что они обсуждали при нас, как держаться своего курса и преодолеть верховенство мужчин в мире искусства, я усвоила ценность принципов феминизма задолго до того, как поняла, что я женского пола. Мое феминистское воспитание укрепилось в частных школах, где поощряли прогрессивную мысль и где наравне с алгеброй изучалось неравенство полов; в лагере для девочек в штате Мэн; от просмотра бабушкиных военных фотографий (она всегда говорила, что «настоящим делом занимались санитарки»). И в довершение всего, отец требовал, чтобы мы с сестрой были самыми красивыми и умными «плохими девочками» в Готэме, и неважно, сколько раз мы описались или обкорнали челку тупыми кухонными ножницами.

Первая интимная история с республиканцем у меня произошла, кажется, в девятнадцать лет. В тот злосчастный вечер я собралась переспать со студентом-консерватором из нашего колледжа, обладателем лиловых ковбойских сапог и ведущим передачи «Разговор о главном с Джимбо» на радио. Нетвердым шагом следуя за ним после вечеринки, я могла бы сказать о нем только одно: мрачный, агрессивный тип и полный ноль в покере. Как это привело нас к соитию — клинический пример того, что под действием расслабляющих средств антипатия быстро превращается в желание. В процессе секса на плесневелом коврике я обратила взгляд на растение, принадлежавшее моей соседке Саре, и заметила болтающийся на нем предмет. Я попыталась представить его форму и тут сообразила, что это кондом. Мистер Радионяня кинул контрацептив в горшок с нашей пальмочкой, думая, что я слишком глупа, пьяна или слишком возбуждена и не обращу на это внимания.

— Извини… Это что, кондом? На пальме? — в изумлении пробормотала я.

— О! — он сделал вид, что шокирован не меньше, и потянулся к кондому, будто бы собираясь его надеть.

Но я уже поднялась и добрела до дивана, так как ничего другого, чтобы прикрыться, вблизи не нашлось. После этого я попросила его уйти и следом швырнула за дверь его толстовку и сапоги. На следующее утро я полчаса просидела в ванне, как героиня фильма про переходный возраст.

Днем он не поздоровался со мной, да я и не расстроилась. В декабре он окончил колледж, а вместе с ним 86 % республиканского населения Оберлина. Я излила свой стыд в экспериментальной короткометражке под названием «Кондом на дереве» (классика!) и твердо решила, что в следующий раз отдамся кому-нибудь в более достойных условиях.

И тогда я познакомилась с Джеффом.

Джефф был старшекурсник, светловолосый мечтатель. Однажды он лежал в гамаке моих родителей и плакал, потому что я его «принуждала к сексу», когда он просто хотел, чтобы его послушали. У него бывали спады[34], но в основном он меня опекал и поддерживал. Наша любовь была спокойной, ласковой, и мы в ней были равны. Джефф не придурок, но и не мой тип.

Мы расстались, как расстается большинство студенческих пар. После этого я месяц провалялась в кровати и не могла переварить ничего, кроме макарон с сыром. Даже терпеливый папа устал от моих преувеличенных страданий. Но потом я получила свою первую после колледжа работу — в одном из ресторанов даунтауна, и там я встретила любовь совсем другого сорта.

Хоакин родился в Филадельфии и был почти на десять лет старше меня. Он излучал самодовольство (что выглядит несообразно, если носить такой ширпотреб, как шляпа «федора»), был долговяз и тощ и одевался, как Марлон Брандо в фильме «Трамвай „Желание“». Циничный гурман, он обожал максимы вроде «хреново было бы жить после сорока пяти» и вел себя как мой повелитель. Вообще-то он встречался с одной девушкой, но мы флиртовали. Флирт состоял в том, что Хоакин тестировал мой общий интеллект и отмечал слабость пространственного мышления, а затем подмигивал в знак того, что все это шутка.

Однажды вечером кто-то нагадил перед дверью в туалет.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что убирать придется тебе, — сказал Хоакин.

Убирать я не стала, но получила некое удовольствие от самого распоряжения. Хоакин откровенно грубил. Притворно негодуя («А чего мне-то!»), я таяла. Он был Снайдли Уиплэш, а я — невинная девушка, привязанная к рельсам, только я совсем не ждала Дадли Справедливого[35].