Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице

Ознакомительный фрагмент

Для нарушителей режима в колонии также имелся отряд со строгими условиями содержания (СУС), занимавший отдельное одноэтажное общежитие.

Штрафной изолятор и помещения камерного типа ПК № 13/21 находились в одном трехэтажном здании, огороженным дополнительным забором в виде сетки и большого количества колючей проволоки. Осмотры камер не заняли много времени. Майор Бакланова была скоростной, да и разглядывать особо было нечего. Камера чистая, зэки опрятные, значит, пошли дальше. Здесь инспекцию водил сам начальник майор внутренней службы Башков. Башков был невысок и коренаст. Голова у него была небольшой, размера пятьдесят шестого, если не меньше, не в соответствии с фамилию. С Баклановой Башков держался подчеркнуто-официально («Разрешите, товарищ майор…», «Пожалуйста, товарищ майор»). Чувствовалось, что отношения между ними были довольно натянутыми.

Данилову при знакомстве Башков подал руку, назвал свое имя-отчество (Алексей Евгеньевич) и поинтересовался, в курсе ли уже Данилов насчет специфики ШИЗО. Тот вопроса не понял, а Бакланова ответила, что не все сразу, успеется. Когда все шли из жилой зоны в промышленную, Бакланова услала Мосолова вперед предупредить о своем появлении и, остановившись метрах в трех от КПП промзоны, сказала Данилову:

— Среди осужденных попадаются такие отпетые, на которых можно воздействовать только силой. Слова не помогают, только кулаки.

Многозначительный взгляд должен был усилить впечатление, но на Данилова он не подействовал.

— Я — врач, мое дело — лечить, — сказал он, глядя в прищурившиеся от яркого солнечного света глаза Баклановой.

— Этого вам никто не запрещает. Главное, не выносите сор из избы! — строго сказала Бакланова и пошла к КПП.

«Рабочих мест у меня было много, — подумал Данилов, — и все такие разные, а главный принцип везде один — ничего не выносить. Стараться, чтобы сора не было, это другой вопрос, второстепенный, главное, чтобы ни о чем не распространяться».

В промышленной части колонии, сокращенно называемой «промкой», было многолюдно. Будний день — заключенные работают. Она состояла из трех больших одноэтажных цехов. В одном делали мебель — столы и стулья, в другом — металлические кровати, в третьем шили форменную одежду как для заключенных, так и для сотрудников. Здесь, в отличие от жилой зоны, было грязновато, особенно там, где обрабатывали дерево и металл. Раза три Бакланова сделала замечания, правда, на ходу, без показательных выволочек. Возмутилась она только один раз, войдя в туалет швейного цеха, где от обилия рассыпанной хлорки сразу же перехватывало дыхание и начинали слезиться глаза. Пока все под надзором Мосолова приводили в порядок, Бакланова распекала начальника цеха — сильно немолодого капитана, а Данилов наблюдал за тем, как работают заключенные. Кто-то работал сноровисто, кто-то ни шатко ни валко, некоторые откровенно лодырничали. Данилов обратил внимание на то, что швейные машинки разные, какие-то выглядели очень старыми и заслуженными, другие были поновее.

— Интересуетесь процессом? — спросила подошедшая Бакланова.

— Знакомлюсь, — ответил Данилов.

— Если что пошить захотите, обращайтесь к Кормилину, — Бакланова указала глазами на капитана. — Сделают в лучшем виде.

— Не захочу, мне покупной одежды хватает.

— Это большое счастье, когда легко купить вещи по фигуре, — вздохнула Бакланова, одергивая китель. — А я вот пока что-то подходящее подберу, так намучаюсь…

Последняя фраза прозвучала доверительно и даже несколько интимно. «А нравы здесь, однако, простые», — подумал Данилов.

Впечатление от майора Баклановой было двояким. Посмотришь, с одной стороны, вроде бы авторитарная личность с налетом самодурства, с другой — вроде бы и ничего. В сравнении с начальником колонии Бакланова сильно выигрывала.

Аудиенция у Хозяина была короткой, не дольше пяти минут, но этого времени Данилову с лихвой хватило для того, чтобы записать полковника Скельцовского в солдафоны и самодуры. Осознанно или неосознанно подражая французскому королю Людовику XIV, сказавшему однажды: «Государство — это я!» — начальник колонии через слово повторял: «Здесь один закон — мое слово!» А еще у него был неприятный взгляд — тяжелый и презрительный.

Данилов заранее решил, что не станет сообщать Елене о своем новом месте работы до тех пор, пока не отработает несколько дней и не убедится в том, что работать в колонии можно. Он, в глубине души, не исключал того, что близкое знакомство с потусторонней реальностью может быть настолько шокирующим, что придется сразу увольняться. Но раскрыть тайну пришлось уже вечером первого дня работы, потому что Елена позвонила Данилову в тот момент, когда он шел от остановки служебного «пазика» к общежитию, поинтересовалась, с какой стати он завел моду надолго отключать днем мобильный телефон.

— На новой работе мне нельзя пользоваться мобильным, я оставляю его на проходной, — ответил Данилов и, не дожидаясь следующего вопроса, сообщил. — Я не стал возвращаться в ЦРБ, потому что там ничего хорошего ждать не приходится, а устроился врачом в колонию.

— В какую?

— В исправительную. Здесь же, в Монаковском районе.

— Это туда, где сидят?

— Ну, там не только сидят, но и ходят, и спят…

— Вова, оставь свои шуточки! — Елена повысила голос так сильно, что Данилов едва не выронил трубку. — Ты что, на самом деле устроился врачом на зону?!!

— Да. Хорошая зарплата, работа пять дней в неделю, без авралов…

— И возможность в любую минуту быть убитым! — продолжила Елена. — Данилов, ты что, с ума сошел?

— Если ты помнишь, в Москве у меня с трудоустройством были проблемы…

— Я предлагала тебе хорошие варианты, но ты не захотел! Ты же любишь все делать сам! Данилов, я просто не знаю… Я не знаю, чем ты думаешь!

— Головой…

— По-моему, ты вообще не думаешь! Нет, ну надо же! Всякий раз — как обухом по голове!

— Успокойся, пожалуйста, а через пять минут я тебе перезвоню, — сказал Данилов и отключился.

Для продолжения разговора общежитие с его чудесной слышимостью не подходило. Данилов избегал делать личную жизнь достоянием общественности. Скамейка в уединенном тенистом месте — то, что нужно. Данилов сел, посмотрел на часы, пару минут полюбовался могучим раскидистым кленом, даже погладил его рукой по шершавой коре, и позвонил Елене.

— Данилов, скажи, что ты меня разыграл! — услышал он после первого длинного гудка.

— Нет. Я действительно устроился работать в колонию. И не вижу в этом ничего сверхъестественного, Лен. Ты так волнуешься, словно я не работаю там, а отбываю срок.

— Отбывать срок — это еще как-то понятно, — возразила Елена. — Срок отбывают не по своей воле. А вот взять и по собственному желанию устроиться туда на работу, да еще при наличии вариантов в Москве — это уже нечто! Нонсенс или парадокс, не знаю, как лучше выразиться!

— Нонсенс — бессмыслица, парадокс — нечто удивительное, нелогичное. Оба слова здесь не годятся.

— Не учи меня, пожалуйста!

— Я и не собирался. Просто хотел вежливо намекнуть на то, что ты перегибаешь палку. Ну, работаю я теперь в колонии, и что с того?

— Там же убивают!

— На «Скорой» убивают больше…

— Не передергивай!

— Я и не думал передергивать. Посуди сама: там ты ездишь один или с фельдшером по квартирам, не зная, где на кого наткнешься, — голова сразу же начала болеть, словно напоминая о давней производственной травме, — а здесь заключенные находятся под постоянным присмотром и никакого вреда причинить не могут.

— Да уж — не могут! — фыркнула Елена. — Что я, телевизор не смотрю?! Зэки обожают устраивать бунты и чаще всего берут в заложники медицинских работников!

— Если кто-то где-то когда-то попал под трамвай, то это не обязательно должно случиться с каждым из нас, — рассудительно сказал Данилов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче, без раздражения. — И вообще, чтоб ты знала, в этой колонии просто образцовый порядок. Даже рыбок в аквариуме учат плавать строем.

— Они там что, совсем охренели?

— Это была шутка, — Данилов вздохнул, понимая, что сегодня нормального разговора не получится. — У тебя какие планы на субботу?

— Отоспаться! — буркнула Елена. — Если получится.

— Получится, — заверил Данилов. — Я приеду в Москву в час с небольшим, пока доберусь до дома, будет уже около двух, так что выспишься превосходно.

— А нельзя ли мне приехать в субботу и посмотреть твое новое место работы? — поинтересовалась Елена.

— Нельзя, внутрь пускают только родственников заключенных, да и то не дальше штаба.

— Жаль.

— Такой порядок. Так я приеду?

— Приезжай, конечно, буду рада, — ответила Елена, но никакой радости в ее голосе не чувствовалось. — Только не вздумай явиться с оружием!