Михаил Барановский - Зуб за зуб

– Я тоже мнительная, – говорит Анна. – Просто живу в ожидании неприятностей. Не все время, конечно, – периодически. Вот, думаешь, сколько вокруг витает смертельных вирусов и инфекций, самолетов, следующих рейсами «Аэрофлота», сколько падает кирпичей с крыш или увесистых сосулек, сколько неплотно закрытых люков под ногами, пьяных водителей, хулиганов…

– Клептоманов! Педофилов! Некрофилов! – подхватывает Максим.

Они выкрикивают эти слова идущим навстречу счастливым, беспечным людям, давно сделавшим ремонт в своих квартирах, давно решившим все свои проблемы, побывавшим на солнце.

– Как удается выживать в таких условиях? – спрашивают Максим и Анна у первых встречных. Но те не отвечают. Тогда они спрашивают у вторых встречных, у третьих, четвертых… Но и те не отвечают, а только смеются или улыбаются, как будто им известен какой-то секрет счастья, но они дали подписку о неразглашении.

Анна и Максим ужинают в ресторане. Они сидят у застекленной стены, как в витрине, через которую просматривается бульвар с гуляющими прохожими и еще кафе-мороженым прямо напротив ресторана. Солнце поменялось местами с луной. Вернее – с месяцем. А месяц похож на ломтик голландского сыра.

– Сколько вы уже женаты? – спрашивает Анна.

– Не знаю. Лет сто, а может, двести.

В кафе напротив заходит Маша с одним из украинских рабочих – Денисом. Пока Денис покупает мороженое, Маша оглядывается по сторонам. И видит в витрине своего отца с неизвестной ей женщиной.

– Столько не живут, – говорит Анна. – По крайней мере вместе.

– Есть теория, – продолжает Максим, – что каждые семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются. Эти изменения внутри требуют перемены среды. Вот, делаем ремонт. Вроде как что-то в жизни меняется. Ты понимаешь, на клеточном уровне все в тебе перестраивается, а жизнь все та же.

– А я со своим первым мужем и семи лет не прожила. Но там дело было не в клетках.

– А в чем?

– В глупости, наверное.

– Похоже, брак вообще глупость.

– Хорошее дело таким словом не назовут, – соглашается Анна.

– Да. В детстве я пытался вывести кислотоустойчивый сорт рыб. Я капал из пипетки соляную кислоту в аквариум.

– Садист. Ты не случайно стал стоматологом.

– Каждый день все больше, больше, больше…

– И что?

– И рыбки растворились. Я вылил их в унитаз.

– Это ты к чему?

– Это я про семейную жизнь. Я чувствую, что раствор становится все насыщенней.

– Но вы же любили друг друга? Ты же сам говорил: Ничипоренко, красные туфли…

– Да, конечно… Я еще рассказывал ей про рефлексы.

– Про какие рефлексы?

Денис приносит клубничное мороженое, ставит перед Машей. Она внимательно смотрит на отца. Денис собирается сесть рядом. Но Маша глазами и подбородком указывает ему место напротив.

– Сесть сюда? Зачем?

В ответ Маша только мычит.

Денис садится спиной к Максиму и Анне и закрывает от них Машу, которая продолжает подглядывать из-за его плеча, как из укрытия. Она что-то мычит, но Денис останавливает ее:

– Молчи! Тебе нельзя напрягать язык, поняла?

Она кивает. На глазах у нее выступают слезы.

– Ешь мороженое – помогает, – говорит Денис.

Максим закуривает и уносится с дымом куда-то ввысь, растворяясь в воспоминаниях:

– Мы ели мороженое, и летел пух с тополей. Я следил за ней, а она за мной. Смотрела, как я говорю, как курю, как пускаю дым и все такое. Пух падал в мороженое, и нам неловко было доставать его пальцами, а ложечкой не получалось. А прошли эти годы, все эти годы, что мы вместе… Мы ходим голяком по квартире, и никто не вспомнит про то, что когда-то в начале лета стеснялись влезть пальчиком в мороженое. Сидишь утром на кухне, куришь натощак, и никому нет дела до того, как ты пускаешь дым, и никому не интересно слушать про рефлексы, а в раковине Эверест из грязной посуды. Так заканчивается любовь.

– Печально, – говорит Анна. – Обыкновенная история.

– Мне надо ехать.

– Только соблюди все правила конспирации. Уходи дворами и не забудь съесть счет из ресторана.

– Обязательно. – Он пытается поцеловать Анну.

– Нет, – говорит она, останавливая его жестом.

– Почему?

– Сегодня пятница.

Максим вдруг видит Машу, пристально смотрящую прямо на него из-за чужого плеча. Встретившись с ним взглядом, Маша неожиданно зло показывает язык, в котором успевает сверкнуть металлический шарик.

Максим открывает ключом дверь. С порога он слышит чьи-то голоса из дальних комнатах. Никто его не встречает, только пес, как всегда слюнявый и приставучий, радостно топчется в прихожей. Максим открывает дверь и видит точно такую же спальню, как у Анны. На секунду ему даже кажется, что он перепутал квартиры. Но по присутствию украинцев, Марьяны, Насти и тещи понимает, что он у себя дома. Все выжидательно смотрят на него, как на прокурора, который должен зачитать обвинение или наоборот, как на подсудимого, готового произнести последнее слово перед расстрелом.

– Ну, похоже? – Марьяна хитро подмигивает.

– На что?

– На то, что ты хотел?

– Марьяна сказала, что тебе должно понравиться, – говорит Настя. – Особенно пол.

– Пожалуй… – выдавливает Максим.

– Я же тебе говорила! – обращается к Насте Марьяна и снова подмигивает Максиму.

– Марьяна, – он старается говорить, как можно спокойней, – можно тебя на минуту, я по финансам…

Максим грубо заталкивает дизайнершу в соседнюю комнату, в которой свалены все стройматериалы и мебель:

– Что ты рассказала Насте?

– Максюша, я партизан… Я ни слова! Ты что?!

– Держи язык за зубами, поняла?

– Поняла! За новыми, красивыми металлокерамическими зубами.

– Да, – успокаивается Максим, опуская руки.

– Только…

– Что?

Марьяна переходит на шепот:

– Максюша, я все время думаю – зачем тебе одинаковые квартиры?

– Марьяна, не будь дурой.

– Нет, все по Фрейду, Максюша… Все по Фрейду!

В комнату заглядывает Настя.

– Максим, за Антон Палычем приехали.

– Я вас поздравляю, – говорит Марьяна.

В прихожей они сталкиваются с Лизой и парой здоровенных парней, похожих на санитаров из психушки. Они тащат старика на носилках.

– Здравствуйте, – говорит Лиза, – и до свиданья. Ну вот, мы и поехали, – обращается она к Антону Павловичу.

– Мама очень расстроится, когда узнает, – говорит Настя.

– Ничего, ничего! Вы звоните. Он пока в больнице поживет, я договорилась. У мамы криз. Так что пока она отойдет, его тоже подлечат. Да?

– Подлечим, дедуля, – говорят санитары, – будет как новенький.

Дед Антон беспомощно оглядывается по сторонам, словно ища кого-то.

– Я умчалась. До завтра, – выскальзывает Марьяна перед санитарами.

– Послушай, – закрывает за ними дверь. На глазах ее слезы. – Максим, я не хотела при всех. Но почему ты не спросил меня – нравится мне это или нет?

– Тебе же было все равно.

– Нет, это тебе было все равно. Это ты хотел все покрасить в белый цвет.

– Постой, мы же согласились, что все доверяем Марьяне.

– Ты доверяешь кому угодно… Мне кажется… Это все как-то… слишком… Я не знаю, как тут жить… я не смогу.

– Почему ты говоришь об этом только сейчас, когда уже все готово?

– А ты у меня спрашивал? Ты всех подгонял – быстрее, быстрее!

– Успокойся, просто у тебя сейчас месячные.

Настя выходит из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Антонина Павловна тянет за руку Машу:

– Нет, вы посмотрите, что она над собой учинила! Покажи отцу с матерью! Ну! Покажи немедленно! – срывается на крик теща.

– Маша, в чем дело? – спрашивает Максим.

Маша открывает рот. У нее в языке блестящий металлический шарик.

– Это пирсинг, – ставит диагноз Максим.

Настя разглядывает Машин язык.

– Это членовредительство! – кричит Антонина Павловна.

– Разбирайтесь сами, – говорит Настя. – Только не орите. Я хочу, чтобы хоть вечером было тихо.

– Игла по крайней мере одноразовая была? – интересуется Максим.

– Да. Это, оказывается, не так уж больно. Пупок было больнее. – Она поднимает майку и показывает пупок с серебряным колечком.

У Антонины Павловны начинаются горловые спазмы:

– О! А! Какой ужас. Меня тошнит. Максим, скажите ей…

Маша выжидательно смотрит на Максима. Тот молчит. Как будто они заключили тайную сделку: молчание – за молчание.

– Вы еще с ней хлебнете! Она вам в подоле принесет! – хлопает дверью теща.

– Что значит в «подоле принесет»? – интересуется Маша.

– Не обращай внимания.

– Нет, скажи, что я должна принести в подоле?

– Ты ничего не должна. Я надеюсь, в школу ты это не нацепишь?

– Папа, дай денег.

– Зачем тебе?

– Ну, на мороженое и туда-сюда.

– На мороженое дам, а без «туда-сюда» обойдешься. – Максим достает деньги из кошелька и дает Маше. Он недоволен: – Лучше ходите в кино.