Амели Нотомб - Ртуть

Однако со стороны, обращенной к Нё, Франсуаза заметила выдававшийся далеко в море каменный выступ в форме стрелы. Она долго смотрела на него: хотя она ничего не знала наверняка, у нее почему-то сжалось сердце.

На следующий день, прибыв на остров, она встретила Капитана, который куда-то собирался.

– Мне нужно в Нё, уладить кое-какие дела. В виде исключения катер сегодня сделает лишний рейс. Не бойтесь, он будет здесь вовремя, чтобы отвезти вас на материк. Я оставляю вас одну с нашей милой больной.

Медсестре подумалось, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она испугалась, заподозрив ловушку, и пошла к дому как можно медленнее, чтобы видеть, как Лонкур поднимается на борт. Когда катер отчалил, она закрыла за собой дверь и бросилась в курительную.

Она выдвинула все ящики стоявшего там секретера.

Среди бумаг ей попались старые фотографии; на одном портрете стояла дата; 1893 – «год моего рождения», – промелькнуло у нее в голове, и тут она увидела ангельски прекрасное лицо молодой девушки. На обороте чернилами было написано имя: «Адель».

Франсуаза рассмотрела портрет: девушке было на вид лет восемнадцать. Она была так свежа и прекрасна, что дух захватывало.

Непрошеная гостья вдруг вспомнила, что Лонкур был не единственным тюремщиком в этом доме.

Она закрыла ящики и поднялась к своей пациентке.

Та ждала ее, бледная, как полотно.

– Вы опоздали на десять минут.

– Разве это причина, чтобы встречать меня с таким лицом?

– Вы не понимаете! Вы – единственное событие в моей жизни. Раньше вы никогда не опаздывали.

– Я просто прощалась с Капитаном, он уехал до вечера на материк.

– Уехал? А мне он ничего не говорил.

– Он сказал, что ему нужно уладить какие-то дела. К вечеру он вернется.

– Как жаль. Лучше бы он не возвращался и поручил вам посидеть со мной эту ночь.

– По-моему, вы не нуждаетесь в сиделке, Хэзел.

– Я нуждаюсь в подруге, и вы это прекрасно знаете. Когда я была маленькой, Кэролайн нередко оставалась ночевать у меня. До самого утра мы рассказывали друг другу истории, придумывали всякие игры, смеялись. Мне так хочется, чтобы это вернулось.

– Нам это уже не по возрасту.

– Какая же вы зануда!

Пока девушка держала во рту термометр, медсестра собиралась с мыслями, чтобы задать ей несколько вопросов. Увы, она подозревала, что Лонкур мог оставить на посту у слуховой трубы кого-нибудь из своих ищеек. Ей оставалось только надеяться, что никто не видел, как она выходила из курительной.

– Тридцать восемь.

Франсуаза зашла на минутку в ванную, вернулась и приступила к привычному массажу. Она уже убедилась, что Хэзел всегда говорила с ней свободно, не подозревая, что старик подслушивает их разговоры; теперь ей хотелось выведать у девушки еще кое-что. И медсестра начала невинным голосом:

– Я думала о нашем вчерашнем разговоре. Пожалуй, вы правы; имена – это важно. Есть такие, что навевают мечты. А какое ваше любимое женское имя?

– Раньше было Кэролайн. Теперь – Франсуаза.

– Вы путаете вкусы с привязанностями.

– Это правда, но только отчасти. Например, если бы вас звали Джозианой, это имя не стало бы моим любимым.

– А разве нет имен, которые вы бы любили, хоть никогда и не встречали людей, носивших их? – продолжала старшая подруга, надеясь, что страж, который наверняка их слушает, не придерется к этим вопросам, далеким от медицины.

– Никогда об этом не задумывалась. А вы?

– А я люблю имя Адель. Хотя у меня никогда не было знакомой Адели.

Девушка рассмеялась; медсестра не знала, как это следовало понимать.

– Вы такая же, как я! Адель – очень похоже на то, как вы на свой французский манер произносите мое имя – Азель.

– Действительно, я об этом не подумала, – изумленно согласилась Франсуаза.

– У вас, как и у меня, вкусы зависят от привязанностей. Если, конечно, я ваша подруга, – добавила она, посерьезнев.

– Конечно, и вы это прекрасно знаете. Как вы думаете, Хэзел и Адель означают одно и то же?

– Вряд ли. Но звучание часто важнее смысла. Адель – да, это красиво. У меня тоже никогда не было знакомой Адели.

«Она не лжет», – подумала медсестра.

Франсуаза Шавень снова наведалась в архив больницы Нё; ни одной Адели среди умерших в 1903 году не оказалось.

Она напрягла память, пытаясь вспомнить, как выглядел почерк Лонкура. «Я, возможно, зря ломаю голову, если писал под его диктовку кто-нибудь из персонала – или если надпись на фотокарточке сделана не рукой Капитана».

Она внимательно прочла имена всех умерших в 1903 году женщин – их было ни больше, ни меньше обычного. «В больницах ведь не всегда умирают», – сказала себе Франсуаза. Она дошла почти до конца регистрационной книги, как вдруг на странице, датированной 28 декабря 1903 года, ей бросилась в глаза одна запись:

«Скончалась: А. Лангле, родилась в Пуэнт-а-Питре[2] 17.1.1875.»

А. – это могла быть Адель, но с тем же успехом Анна, Амелия или Анжелика. Однако мелкий, бисерный почерк напоминал тот, что Франсуаза видела на обороте фотокарточки. К тому же ее внимание привлекли две детали. Хозяин кафе говорил, что Лонкур прилез ту женщину на своем корабле, однако имя у нее было не иностранное: Гваделупа вполне подходила к случаю. Кроме того, дата рождения совпадала с предполагаемым возрастом девушки с фотографии.

И, наконец, в книге не была указана причина смерти: такое же нарушение правил, как и сокращенное до инициала имя. Полагалось вписывать имена полностью, указывать название болезни или обстоятельства, повлекшие смерть. «Какая досадная промашка! Умолчание красноречивее слов. К тому же вы могли бы сократить и слова „скончалась“ и „родилась“, которые указали мне пол покойной. Но вам, разумеется, и в голову не приводило, что через двадцать лет некая любопытная особа станет совать нос в ваши тайны».

На следующий день Капитан вызвал ее в курительную:

– Я разочарован, мадемуазель. Весьма разочарован. Я в вас ошибся.

Медсестра побледнела.

– Я так доверял вам. Теперь с этим покончено навсегда.

– Мне нет оправдания, месье. Я нуждалась в деньгах, поэтому я открывала ящики вашего секретера.

– Ах, так вы вдобавок рылись в моем секретере?

Волна паники захлестнула Франсуазу, но она решила держаться роли воровки:

– Я надеялась найти наличные или драгоценности, которые можно было бы продать. Но ничего ценного там не оказалось, так что я ничего не взяла. Можете меня выгнать.

– О том, чтобы я выгнал вас, не может быть и речи. Наоборот.

– Говорю же вам, я ничего у вас не взяла!

– Перестаньте ломать комедию. Вас интересуют вовсе не деньги. Хорошо еще, что я съездил вчера в Нё, – иначе я бы по-прежнему вам доверял.

– Вы наводили обо мне справки?

– Это не понадобилось. Я просто проходил по улице, когда меня заметил аптекарь; он вышел из лавки и рассказал мне о вас весьма интересные вещи. Например, что вы покупаете у него каждый день по термометру.

– И что же?

– А то, что этот славный малый задумался: зачем вам по термометру в день? Вряд ли это можно объяснить Вашей неловкостью. Разбивать термометр каждый день можно только умышленно. И он заключил, что вы хотите отравить кого-то ртутью.

Франсуаза засмеялась:

– Я – отравительница?

– Аптекарь кое-кого расспросил и выяснил, что вы в настоящее время прилежно пользуете меня. Он решил, что вы покушаетесь на мою жизнь. Я постарался его разубедить, отозвавшись о вас самым лестным образом. К сожалению для вас, он, кажется, мне поверил.

– К сожалению для меня?

– Да. Продолжай он считать вас преступницей, возможно, сообщил бы в полицию, которую встревожило бы ваше исчезновение.

– Кроме полиции есть и другие люди. Меня хватятся в больнице.

Старик улыбнулся:

– Там все улажено. Я сообщил сегодня утром вашей начальнице, что женюсь на вас, и на работу вы больше не выйдете.

– Что?

– Самое забавное, что она воскликнула: «Я так и знала! Как не повезло мне и как повезло вам! Умница, красавица и такая честная девушка!»

– Я отказываюсь выходить за вас замуж.

Он расхохотался:

– Не смешите меня. Сегодня утром я обыскал комнату моей питомицы и понял, где собака зарыта: в ванной, в глубине стенного шкафа я обнаружил миску с ртутью. Не знаю, что восхищает меня больше – ртуть, ваш ум или ваша глупость. Ум, потому что это надо было сообразить: каждый день вас обыскивали мои люди, получившие приказ не пропускать ничего отражающего. Но кто мог подумать о ртути в термометре? Неплоха и идея с тазиком якобы для клизмы.

– Я не понимаю, что вы такое говорите.

– И что же вы собирались делать с этой ртутью?

– Ничего. Действительно, я как-то случайно разбила термометр и из соображений гигиены собрала ртуть в миску.