Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

— Эк куда замахнулся! — неприятно засмеялся Вирский. — Скажи еще — Ельцин! Слушай меня, припадочный! Правда это или неправда, тебя не должно волновать. Ты за девочку беспокойся. Потому что если ты не напишешь, я оставлю тебя наедине с твоей драгоценной совестью. А девочку на неделю посажу на иглу и потом продам рабыней на Ближний Восток. Там ее будут дрючить горячие азиатские парни, пока она не сдохнет от СПИДа. Пиши, — мягко повторил он. — «Я, Джон Половинкин, находясь в здравом уме…»

Когда Джон закончил писать и поставил подпись, Вирский выхватил у него листок и спрятал в карман.

— Надо бы еще по-английски переписать, — бормотал он, озираясь, — Но ничего, сойдет и так.

Джон схватил его за рукав.

— Где Ася?

— Ася? — рассеянно переспросил Родион Родионович. — Ах, Ася! Отель «Астория», номер сто двадцать. Вот ключ. Девочка крепко спит, но ты не волнуйся, это обычное снотворное.

Внезапно всё переменилось.

Ночное кладбище вдруг стало многолюдным. Люди в темных плащах выскочили из кустов, из-за деревьев, из могильных оград. Джону показалось, что их было не меньше десятка. Первое лицо, которое он различил во тьме, было лицо Корчмарева.

— Обманул, сучонок! — завизжал Вирский, ударил Джона кулаком в ухо и бросился к кладбищенской стене позади могилы Чайковского. Он бежал как-то странно, не по-людски, на четырех конечностях, еле слышно шурша ими в опавшей листве. Со скоростью, невозможной для человека, он взлетел на вершину огромной липы и уже примерился прыгнуть оттуда на служебные пристройки музея. Корчмарев навел на беглеца пистолет.

— Не надо! — завопил Джон и повис на руке Корчмарева.

Грохнул выстрел, отколовший кончик ангельского крыла, осенявшего памятник композитору. Вирский, как птица, спланировал с дерева по ту сторону стены. Загрохотало железо крыш служебных пристроек. Корчмарев громко выругался и швырнул пистолет на землю.

— Что ты наделал, дурной! Я в плечо ему целил! В точку болевую, чтобы он вырубился! Мы его несколько лет пасли, и вдруг такой подарок! Киднеппинг! Пошел бы твой Вирский за растленку годков на восемь! А в колонии его зэки по-своему бы обработали. До конца срока не дотянул бы, сдох! Прикинь: сколько русских людей мы от этого мерзавца могли бы спасти! Сколько детей невинных! Теперь где его искать? У него ж сто паспортов, а внешность он меняет не хуже Фантомаса. Сегодня слиняет из города и замутит воду в другом месте.

— Может, догонят, Семен Петрович? — неуверенно сказал кто-то из оперативников. — Пятеро наших за ним побежали.

— Догонят! — поморщился Корчмарев. — Ты видал, как эта сволочь бегает? Это же не человек, а обезьяна! Горячий молодой павиан! Хотя ему, между прочим, под шестьдесят. Вот еще что жалко! Думал, повяжем это животное, поинтересуюсь у него, в чем секрет его молодости. Баб молодых перетрахал без счета — и ни инфаркта, ни одышки. Ты вот что, Семенов… Свяжись с «Асторией», пусть там подежурит кто-нибудь из наших. Хотя в «Асторию» он, конечно, не пойдет, не кретин же он! Эх! Девочку спасли, и на том спасибо!

— Семен Петрович, — спрашивал Джон Корчмарева в машине, — а Лев Сергеевич знает, что вы работаете в… в…

— Сопли не жуй! — отрезал Корчмарев. — Не «вы-вы», а в Комитете государственной безопасности. Есть такая работа, сынок, безопасность родины охранять.

— Как Максим Максимыч? — спросил Половинкин.

— Правильный мужик был Максим Максимыч. Жалко, не уберегли мы его.

— Кто его убил?

— Отморозок один. Не комплексуй, парень, с этим подонком наши люди уже разобрались. Что же касается Лёвы… Лёва — башка! Мы с ним нужны друг другу. Я его опекаю, а он меня просвещает. Нам с ним интересно. Это называется мужская дружба.

— А этот Платон Платонович? — стараясь выглядеть как можно более равнодушным, спросил Джон. — Он кто?

— Платон Платонович — мужик, — коротко объяснил Корчмарев. — На все сто! И если бы он действительно был твоим отцом, как этот гад тебе наврал, я бы тебя обнял и сказал: «Поздравляю, сынок!» Потому что таким отцом гордиться можно! Но это — не так.

— Почему?

— Во-первых, Соколов не стал бы тебе врать. Во-вторых, Платон — особой закваски человек. Он, как монах, весь в службе, ему нельзя на баб тратиться. Он это знает и себя блюдет. Помнишь, мы с тобой говорили о кронштадтских фортах? Платон из той же породы, понимаешь? Он бы не только людей на санях с камнями по льду погнал, но и сам бы впереди лошади пошел. А если б нужно было просто на берегу стоять и смотреть, как люди тонут, он стоял бы и смотрел. И бабу с ребенком он мог бы убить. Мог бы, если по службе. Но чтобы грешок свой скрыть, это не про него! Не про полковника КГБ Платона Платоновича Недошивина!

— Почему вы со мной откровенны?

— Потому, Иван, что придется тебе с нами поработать. Ты найдешь Вирского и выяснишь, зачем он надиктовал тебе ту бумажку и как собирается ее использовать. С юридической точки зрения она не имеет никакой цены. Но Вирский — гадина умная… Поможешь?

— Если нет?

— Останови машину, — приказал Корчмарев шоферу, — поезжай в «Асторию» и жди нас. Мы пешком прогуляемся.

Они шли по ночному Невскому проспекту.

— Не хотел тебе сейчас говорить, Ваня, но вчера в Питсбурге был убит твой приемный отец.

— Это сделал Вирский! — прошептал Джон.

— Сам он сделать не мог. Хотя черт его знает! Именно в тот день он был вне зоны нашего наблюдения. Правда, он звонил в Кронштадт, но мог сделать это и из Америки. В общем, ясно, что ничего не ясно. Или ты поможешь нам, Ваня, или придется на некоторое время нейтрализовать тебя. Каким образом — не знаю. Такие вопросы решает начальство. Не обижайся, сынок! Вокруг тебя идет серьезная игра. И я догадываюсь, что главный козырь в этой игре — Недошивин. Вирский хочет тебя в свою колоду. Зачем? Без тебя нам не разобраться.

— Согласен, — сказал Джон, — но один вопрос. Недошивин и Палисадов знакомы?

— Да, Платон Платонович в команде Палисадова «серый кардинал». Некоторые из наших считают его предателем, оборотнем. Но я убежден, что Недошивин — на задании. Говорю откровенно, потому что, во-первых, это только мое мнение, а во-вторых, с тобой проще будет работать на полном доверии.

— Недошивин мог находиться с Палисадовым и Ельциным на танке в тот день, когда вы меня увозили от Белого дома.

— Он был там, — подтвердил Корчмарев. — И Барский тоже рядом с ними стоял.

— Теперь понятно, — прошептал Джон так тихо, что Корчмарев не слышал.

Дверь в номер открыли без ключа. Аси не было. Посреди большой, стилизованной под старину залы стоял молодой оперативник в штатском со счастливыми и абсолютно безумными глазами. Он блаженно щурился, чмокал губами и пускал губами пузыри.

— Гы-гы!

— Идиот! — завопил Корчмарев, схватив себя за голову. — Я же знал, что Вирский обладает гипнотическими способностями! Но такой наглости не ожидал!

На журнальном столике вызывающе белел листок бумаги. Корчмарев протянул листок Джону.

— Читай, это — тебе.

Глава восемнадцатая

Половинкин летит в Таиланд

В ночном Бангкоке было сыро и душно, как в Сандуновских банях, куда Барский с Корчмаревым затащили как-то Джона, чтобы посвятить в «настоящего русского мужика». Сандуны запомнились помпезной отделкой в музейном стиле и зверским, садомазохистским наслаждением, с каким парились, до одури нахлестывая себя березовыми вениками, Барский и Корчмарев. С уморительной серьезностью, голые и мокрые, натянув на головы шутовские фетровые колпаки, они обсуждали с настоящими русскими мужиками качество пара сегодня, на прошлой неделе и год назад, с важностью, вооружась шваброй, они чистили парилку, а потом, как бы в знак высшей милости, запускали туда человек двадцать, и те врывались в обжигающее до глубины легких пространство, сопя и сосредоточенно толкаясь потными задницами…

В Бангкок Половинкин отправился не случайно. Едва он вернулся из «Астории», в московской квартире, снятой для него Корчмаревым, раздался телефонный звонок. Еще не сняв трубку, Джон уже знал, что это Вирский.

— Как дела, змееныш?

— Добрый день, Родион Родионович.

Трубка противно захихикала.

— Это у вас день. У нас — знойная южная ночь!

— Где Ася?

— Как всегда, спешишь, Джон! Не торопись, потерпи, родной! Асенька со мной. Хотел я, как обещал, посадить девочку на иглу, да передумал. Вот ты думаешь, что старик Вирский злой и мстительный. А старик — добрый и благородный! Ты меня от смерти спас в некрополе, и я этого не забыл. Но сам понимаешь, дружок, не мог я Асю тебе оставить. Во-первых, девчонка наговорила бы про меня всяких гадостей, она ведь у тебя с фантазией. Ну, завели бы на меня дело нехорошее… Во-вторых, девочка мне нужна, чтобы ты за ней приехал. Вернее, прилетел. На крыльях, так сказать, любви.