Там гораздо лучше - Беро Виолен

ведь разве мыслимо, что едва ли год назад прошли выборы, президент переизбрался на второй срок — и общество увязло; как вообще себе представить, что в ситуации, когда все застыло, остановилось, никто не захотел расставаться с прежней жизнью, каждый стал сам за себя, всего за несколько дней, потому что ты не знаешь, сколько именно продлилось твое заключение, максимум дней десять, как за это время молодежь, пусть и самая отчаянная, смогла переубедить настолько упертую нацию и побудить общество восстать? И тем не менее если тебя удерживали, а теперь выставили напоказ перед этой восторженной публикой, то произошло что-то грандиозное. Но разве мыслимо, что вся страна перевернулась вверх дном, что молодежь действительно захватила власть, что путь расчищен и теперь можно приступить к реализации твоих теорий? Ты не в силах поверить, все слишком стремительно и утопично, больше похоже на плохой сценарий научно-фантастического фильма, а такое кино всегда приводило тебя в ужас.

или же ты оказался в эпицентре сопротивления. И тут да, такое могло случиться, ты достаточно изучал конфликтные территории и периферию, чтобы понимать — это возможно, тогда становится ясно, почему вы столько дней пробирались тайком, наверное, тебя надо было вывезти, доставить инкогнито туда, где будет строиться твоя утопия, а значит, речь идет не о стране с населением в семьдесят миллионов человек, которые разом восстали, — нет, это ужасное преувеличение, скорее всего, имеется в виду некий анклав, где собралось несколько тысяч идеалистов, тогда сразу понятно, почему вы в глухой деревне, в горах, в этих краях практически беззакония, где скрылись самые отважные: получается, ты посреди крошечного государства неукротимых галлов. Конечно, ты устал, бредишь, тебя захлестнули эмоции, но ты уже представляешь себя на щите, возвышающимся над вооруженными жителями деревни, этакий Абраракурсикс, и ровно в этот момент, хотя ни на что не решался, ты приступаешь к ораторству. Ты обводишь публику взглядом, поднимаешь руки вверх, протягиваешь к толпе ладони, в эту секунду ты действительно вжился в роль доблестного галльского предводителя, снова возводишь руки к небесам, словно в благодарность к высшим силам, а люди, как в зеркале, повторяют движения за тобой: тысячи рук поднимаются одна за другой, раздаются крики, и перед лесом вытянутых ладоней, перед этой толпой, объединенной твоими идеями, у тебя голова пошла кругом, все завертелось под ногами, и ты забыл об Абраракурсиксе — ты снова стал собой, но кажется, люди поддались какому-то массовому гипнозу, они вопят, прыгают, тянутся к тебе, будто пытаясь поймать неизвестно что, может само солнце, и тебе кажется, что с тобой вот-вот случится сердечный приступ: ты пытаешься восстановить дыхание, привести в порядок мысли, сглотнуть, но сердце бьется в странном ритме — то, что ты видишь перед собой, просто невообразимо.

и ты спрашиваешь себя, как переступить пропасть, отделяющую работу профессора от равномерного быта этого племени, которое тебя идеализирует. Ведь правда, последние несколько недель все больше и больше молодых людей приходило на твои лекции, они не вмещались в амфитеатры, тебя даже вызвал ректор: он хотел поставить охрану на вход в аудиторию, чтобы проверять документы студентов, и ты помнишь, как поднял ректора на смех перед студентами за подобную идею — вот оно, лишнее доказательство твоих тезисов, что всякое общество, пребывающее в упадке, контролируется надзором и страхом. Ты знал, что особенно влиял на умы некоторых из них, но никогда и подумать не мог, что когда-нибудь лихорадка таких масштабов охватит мир, кроме того, ты же не единственный исследователь вопросов общества, и тем не менее вот он ты, на сцене, перед восторженной публикой, и они требуют именно тебя, а не кого-то из твоих коллег.

в общем, как в панике ты бросился бы в воду, даже не вспомнив, научился ли плавать, так и здесь ты решаешься. И сам не знаешь почему, вместо того чтобы излагать уже привычные тезисы, ты сначала рассказываешь об ангаре. Ты описываешь надзирателей, возвышающихся над тысячей человек на полу, неоновые лампы, бочку с водой и драку, как вдруг становится легче дышать; вещать на публику всегда было лучшим лекарством от твоих бед, поэтому ты рассказываешь про ангар, а также про скотовоз, ты даже упоминаешь девушку на балконе, и вот оно: ты в своей стихии, чувствуешь, как толпа увлекается, смеется, сочувствует; ты говоришь о нескольких днях ходьбы, о редких фразах, брошенных твоим спутником, ты делишься, насколько тебе все казалось абсурдным, и купаешься в своих речах, словно рыба в воде, ты продолжаешь, объясняешь, до какой степени все выглядело странно, и даже теперь ситуация немыслима: эта ликующая толпа, твоя жена, будто свалившаяся с неба, а ты стоишь весь в грязи, небритый, пока публика смеется, свистит и суетится, но знаешь, что овладел ими, повторяешь: конечно, ничего не понятно, но ты уверен, случилось нечто прекрасное и великое, тогда ты добавляешь, что действительно невероятно гордишься ими, и тут приходится остановиться, потому что речь утратила всякую логику, ты снова воздеваешь руки к небу, толпа закипает, затем немного успокаивается, и ты подчеркиваешь, что ничего из этого не предвидел, хотя, казалось бы, кто, если не ты, и признание в собственной наивности вызываету них неудержимый хохот, ты продолжаешь, говоришь, рассказываешь, они стараются не упустить ни слова, смеются, сочувствуют, кричат, и чем больше льется речей, тем сильнее ты ими опьянен, ты настолько сосредоточен на этом ощущении, что иногда очаровываешься самим собой, и наконец ты добираешься до главной темы — построение идеального общества, потому что именно этого они теперь ждут от тебя, и ты описываешь им свою теорию, иногда они оглушительно рукоплещут, в другие моменты выкрикивают комплименты, и по их реакции ты понемногу начинаешь понимать, чтб именно произошло, так как ты обладаешь редкой способностью в мгновение ока считывать эмоции аудитории, анализировать реакции на каждое произнесенное слово, чтобы тут же адаптировать речь, и там, на сцене, ты никогда еще не чувствовал себя настолько на своем месте, поскольку стало очевидно: ты рожден для этой роли, ты призван убеждать, внушать надежду, будить саму жизнь и энергию; перед тысячами послушных молодых людей, жадно пьющих твои речи, стоит теперь не какой-то галльский предводитель, а сам Учитель, способный указать верный путь к жизни в истинном единении, и в своей прошлой жизни ты бы все отдал, чтобы пережить подобный опыт.

ведь придется признаться себе раз и навсегда: то, что ты проживаешь, — правда. Вы с женой действительно спускаетесь со сцены под возгласы, вас действительно усадили на заднее сиденье машины, и именно этот автомобиль, как тебе кажется, появился ранее на перекрестке тропинки и дороги, а подумав «ранее», ты поразился, насколько далеки теперь то пространство и время, хотя прошло, наверное, всего два часа; твоя жена выбралась из машины, прошла вперед, а ты не нашел ничего лучше, кроме «не трогай меня», причем до сих пор сам не понял, насколько внезапно произнес эту фразу и почему было так важно, чтобы жена к тебе не прикасалась. Теперь же вы едете рядом на заднем сиденье этого автомобиля, который тебе видится чем-то вроде государевой кареты, ведь ты король, пусть здесь никто тебя так не назовет, но ты уже понял, что тебя возвели на пьедестал; конечно, король сбит столку, но все же король, такая же нелегитимная и могущественная кукла на веревочках; ведь короля не спрашивают, когда усаживают на трон, его мнением никто не интересуется, а тебя все-таки вытолкнули на эту сцену и короновали. Кроме того, если ты король, то твоя жена — королева, и именно поэтому она всюду следует за тобой, поскольку королей без королев не бывает, пусть на них и женятся чаще всего из политических соображений, а в вашем браке не было никакого расчета, разве что волосы той девушки, вся она целиком и волнение юноши тех дней. Получается, вас с королевой везут неизвестно куда в этой ржавой карете, и ты вынужден себе признаться: жаль, ни тебе белых лошадей, ни окон, обрамленных золотом, за стеклами которых едва виднеются ваши покачивающиеся ладони в знак приветствия столпившимся зевакам, вместо кареты — банальный автомобиль, а на улице что-то не видно фанатов, готовых броситься под колеса с аплодисментами. И вот ты уже злишься на себя, что позволил мыслям облачиться в подобную пошлость, пытаешься вернуться к реальности, к самой сути настоящего момента, так как, да, ты слышал о рекомендациях насчет электроэнергии и личного транспорта, знаешь, что исчезновение большинства машин это норма, ничего удивительного, ты же сам разрабатывал соцпрограмму, получается, этот работающий автомобиль нынче редкость, существующая исключительно для срочных доставок или экстренных ситуаций; тогда ты задаешься вопросом: к какой категории относишься ты — срочная доставка или экстренная ситуация?