Индиго - Джойс Грэм

— Здорово здесь. Столько народищу. В английских пабах тоже такая обстановка? Да? Нет? Я представляю себе английский паб именно таким. Ты все еще живешь в «Дрейке»? Там отлично. Я там однажды останавливалась. Ух и ночка была! А почему ты не остановился в квартире? В квартире своего папаши? Ты…

— Это была идея твоего босса.

Джек подумал, что пора прервать Салли, чтобы можно было нормально поговорить.

— Так это Майк предложил! — Она всматривалась в толпу в баре. — Он любит водить туда свою любовницу, и если ты живешь в отеле в кредит, он проведет там несколько ночей, а потом приплюсует к твоему счету. Вот почему он советует останавливаться в «Дрейке», хотя должна сказать…

— Он пытался уверить меня, что я еще и сэкономлю.

— Ах он подонок! — Она продолжала тралить глазами бар, глядя поверх его плеча. — Все похлопывает меня по заду. Ты бы не…

— Ты кого-то высматриваешь?

— Высматриваю? Да не особенно. Говорила я тебе, как мне нравится твой акцент? Как тебе Чикаго?

— Очень ветрено.

— Чикаго называют Ветреным городом не из-за ветра, а потому, что…

— Так все мне говорят, но скажу тебе по секрету: здесь все равно очень сильный ветер. Салли, ты уверена, что никого не ищешь?

В бар вошел человек в сером деловом костюме. Обшарил глазами толпу. На какое-то мгновение Джеку показалось, что в баре повисла тишина, но на самом деле это было ощущение разреженного пространства, возникшего за любовниками, которые взглядами рванулись друг к другу через зал. Мужчина засек его возле Салли и, увидев в нем соперника, отвернулся. Глаза Салли сузились, как вольфрамовые жала дротиков. Она поставила стакан и, не снимая наманикюренных пальцев с плеча Джека, проговорила:

— Хочу сказать тебе три потрясающие вещи о Чикаго. Во-первых…

Джек заметил новую компанию, входящую в бар, и перебил ее:

— Хватит! Я прилетел сюда на реактивном самолете с «роллс-ройсовским» двигателем, а не приплыл на какой-нибудь пироге.

— Мне нравится, как ты произносишь «пироге»… — Поняв, что Джек раскусил ее, Салли уронила руки. — Ладно. Я тебе кое-что объясню. Да, мне хотелось сегодня вечером быть с кем-то, чтобы тот парень… но главное, что я решила пригласить на свидание не кого угодно, так сказать, а человека, которого уважаю…

— Стоп! Помолчи немного. Ты хочешь, чтобы он ревновал?

— Человека, которого, уверена, могла бы не использовать, так сказать, а завязать с ним отношения, которого…

Ему пришлось закрыть ей рот ладонью, чтобы заставить замолчать.

— На счет «три» ты должна будешь громко засмеяться. Как будто я сказал что-то ужасно смешное. Ему это не понравится. Он подумает, что если мне удалось так тебя рассмешить, значит, я потащу тебя в постель. Не оглядывайся; я его вижу отсюда. Потом подними руку к губам, словно смущаешься подобной несдержанности на публике. Готова? Раз, два, три…

Салли проделала все отлично. Ее хохот раскатился по залу. Несколько человек повернули к ним головы.

— Молодец! — сказал Джек и продолжил наставления: — Переведи дыхание, и повторим еще раз. Сначала я пошепчу тебе на ухо.

— Он смотрит? Смотрит?

— Он теребит воротничок рубашки. Злится. Ну, готова? Раз, два…

Теперь, казалось, весь зал смотрит на них. Салли рассмеялась так натурально, что едва не свалилась с табурета; она помахала ладонью перед лицом, охлаждая щеки, и прижала к губам красивый платочек. Настоящий спектакль. Джек даже подумал, что, может, он и правда самый веселый человек в Чикаго.

Потом он почувствовал, как кто-то протиснулся к стойке рядом с ним.

— Развлекаешься?

— Луиза! Так и думал, что встречу тебя здесь. Познакомься, это Салли.

— Он такой забавный, — сказала Салли.

— Не сомневаюсь, — ответила Луиза и повернулась к Джеку. — Получила твое сообщение. Я бы хотела познакомить тебя кое с кем.

— Эй! Не порти мне свидание! — недовольно сказала Салли.

Джек протянул ей руку, прощаясь.

— Придержи этот табурет, Салли. Твой дружок подойдет через две минуты. Будь уверена.

Он последовал за Луизой сквозь толпу пьющих к ее друзьям.

— Мы только что пришли. — сказала Луиза.

— Знаю. Видел, как вы входили.

Приятели Луизы были добродушные чикагские кретины; они поставили ему выпивку, предложили сыграть партию в бильярд, позаботились, чтобы он проиграл. Луиза поинтересовалась «той женщиной у стойки», он ответил уклончиво.

— Не предполагала, что тебе нравятся женщины подобного сорта, — едко сказала она, и Джек пригнулся, чтобы ударить по шару. — Как бы то ни было, она уходит.

— С мужчиной в сером костюме.

— Что происходит?

— Я просто играю в бильярд.

А потом один из приятелей Луизы отравил ему весь вечер, сказав:

— Эй, я слышал, ты раньше был в Англии полицейским.

Он оторвал взгляд от стола и посмотрел на Луизу; у нее задрожали ресницы. Он спрашивал себя: что еще она знает о нем?

На улице ливень хлестал, как шестидюймовые гвозди вколачивал, и Луиза подбросила его до «Дрейка». Прежде чем выйти из машины, Джек спросил об их отце.

— Что тебе известно об этой Натали Ширер из Рима?

— Я ничего не знаю о его тамошних делах. Он вел двойную жизнь. Подозреваю, было кое-что, что он скрывал от меня, не хотел, чтобы я знала.

— И что это могло быть?

Луиза, курившая сигарету, выпустила дым и улыбнулась.

— Ты взглянул на рукопись?

— Какой-то бред, изображает из себя сумасшедшего.

— Мне пришлось набирать все это на компьютере.

— Ты знала про трюк с чернилами?

— О да! Ему хотелось проверить, возможно ли опубликовать ее в таком виде. Ты тоже можешь попробовать; но это жутко дорого. Не хочешь спросить, во что обойдется этот невинный фокус, просто ради смеха?

Они посидели еще немного, и Луиза сказала:

— Извини, что проболталась о твоей работе в полиции. Не сообразила, что тебе будет неприятно. Папа сказал, ты пошел в полицию просто в пику ему. Это правда?

Джек отшутился:

— Не все, что я делал, делалось ради него.

Хотелось, чтобы она поднялась к нему в номер и осталась на ночь, но не хватало смелости предложить. Хотя она выключила зажигание. Хотя закурила новую сигарету и опустила окно, чтобы лобовое стекло не запотевало. Хотя они еще несколько минут болтали о всяких пустяках, прежде чем он заставил себя выйти из машины и распрощаться. Он был зол на себя. То, что она ему сестра, позволяло ему спокойно пригласить ее к себе; но он опять не смог этого сделать.

Когда она уехала, Джек постоял у входа в отель, глядя на ночной Чикаго под дождем. Это было похоже на картину маслом с изображением ночного города, размытым, испещренным красными, как тлеющие угли, отражениями задних огней машин и ядовито-синими — неоновой рекламы. Тьма погасила башни домов, как тлеющие самокрутки. Что-то новое, холодное надвигалось от озера Мичиган, и ливень был только предвестием.

На другой день Джек расплатился в отеле и переселился в отцовскую квартиру. Он обошел все комнаты, зная, что в царстве этой маниакальной чистоты должна обитать тень отца. Джек верил в призраков, плавают ли они в аромате масла для волос или кружатся в хороводе пылинок, горящих под утренним солнцем, что висит над бескрайним озером. Что-то щелкнуло, включив давнее воспоминание, чувство застарелого страха перед стариком. Разбираться в этом было так же бесполезно, как пытаться, дунув носом, избавиться от феромона — какого-то одного из волны запахов, которые вызывают испуг или возбуждают желание. Джек всегда воспринимал это как сигнал, нечто среднее между запахом и белым шумом; сигнал, который отец посылал только в определенное время. Это было предупреждение.

Когда Джек в тот первый приезд к отцу, наскоро собравшись, покинул Нью-Йорк, он долго ломал голову, не в силах понять, что мог сделать или сказать такого, что не понравилось Чемберсу. Он выждал несколько месяцев, а потом написал ему, прося объяснить, чем провинился. Не получив ответа, позвонил. Тим Чемберс отнесся к его вопросу несерьезно, сказал, что Джек слишком чувствителен, и пригласил приехать снова, чтобы «еще прекрасней провести время».