Малыш пропал - Ласки Марганита

— Пожалуйста, расскажите мне все. — И голос его звучал мягко, Пьер внушал ему симпатию.

Хилари как-то само собой отпустило, и Пьеру полегчало. Теперь он смог закурить, выпустил дым из ноздрей и как бы невзначай заговорил:

— Помните, я вам рассказывал про Жаннину консьержку, она еще сказала мне в то утро, мол, мальчика мог взять кюре на углу улицы Вессо?

Хилари кивнул.

— Она тогда больше ничего не смогла сказать, — продолжал Пьер, — явно до смерти перепугалась, что и это сказала. Но, когда я начал поиски мальчика, к ней я отправился одной из первых. — Он вздохнул. — Весь этот розыск был словно проклят, — в сердцах произнес он, забыв о своей тревоге за Хилари. Потом продолжал голосом, намеренно лишенным всякого чувства. — Эта проклятая тетка уехала, поселилась у своих родственников в Пюи-де-Дом, и прошло немало времени, прежде чем я смог к ней поехать. А до тех пор чего только ни пытался делать, и в разного рода организации обращался, но ничто, кажется, не привело ни к чему дельному. — Он замолчал, хмуро задумался о некоторых своих попытках.

— А консьержка? — тотчас спросил Хилари.

— Теперь, когда война закончилась, она охотно рассказала, — отвечал Пьер. — Она женщина добросердечная… Я это знал… Жанна мне часто говорила. Да вот беда — консьержка мало что знала. Тот кюре, очевидно, раз или два заходил к Жанне, и однажды, когда он выходил из ее квартиры, какая-то подружка консьержки, с которой та сплетничала, увидела его и сказала ей: он, мол, работает с подпольщиками, скрывает от гестапо еврейских детишек. И когда консьержка увидела, что Жанна вышла из дому с малышом, ей так или иначе взбрело в голову, хотя никто, разумеется, ей этого не говорил, что та повела его к кюре, чтобы спрятать.

— Хотел бы я знать, не потому ли у нее появилась эта идея насчет кюре и еврейских детей, что мой мальчик был темноволосый, — задумчиво сказал Хилари. — Вряд ли ей это пришло бы на ум, если бы она увидела Жанну с белокурым голубоглазым малышом, вам не кажется?

— Возможно, — согласился Пьер. — Но она, разумеется, знала или догадывалась, что Жанна участвует в Сопротивлении, а такие люди берут к себе детей не ради удовольствия. Жанна взяла с собой малыша, и уже одного этого было довольно, чтобы предположить, что малыша прячут, а отсюда и ее идея насчет кюре.

— Вероятно, — согласился Хилари. Впервые он сознательно попытался представить лицо своего неведомого сына, но только и видел, что пустой овал под одной из тех серых фетровых шапочек, какие носят английские мальчики на побережье. — Полагаю, вы после этого отправились к кюре, — сказал он.

— Кюре умер, — огорченно сказал Пьер. — Это была еще одна неудача. Умер примерно через три недели после ареста Жанны. Нет, в его смерти, кажется, не было ничего зловещего, — сказал он в ответ на вопросительно поднятые брови Хилари. — Он был глубокий старик и однажды ночью мирно скончался во сне просто от старости.

— Конец, возможно, и мирный, да только чертовски несвоевременный, — заметил Хилари.

— Что-нибудь о нем разузнать оказалось отчаянно трудно, — сказал Пьер. — Он удалился от дел лет за двадцать до того — у него, видно, были небольшие сбережения, — жил один в своем убогом домишке и углубленно толковал какую-нибудь незначительную особенность вероучения. Вот и все, что мне удалось почерпнуть от его соседей и от доктора, который его лечил. И, похоже, не было никаких свидетельств, подтверждающих рассказ о том, что он укрывал детей от гестапо. Обратите внимание, — сказал Пьер, как профессионал, оценивающий работу, исходя из самых высоких критериев, — если он и правда укрывал детей, никаких свидетельств и не должно быть. А если бы были, значит, никуда он не годился.

— Неужели у него не было домоправительницы или кого-то в этом роде? — попытался подсказать ему Хилари.

— Нет, не было. Приходила на несколько часов в день полупомешанная девчонка. Я с ней виделся, толку чуть, она явно слабоумная. Бывала только по утрам и ничего не знала ни про кого, кто мог заходить в другое время. В одном только была уверена: никогда, ни разочку не видала там ни единого дитенка.

Пьер широко, торжествующе улыбнулся — он показал Хилари долину глубоко в горах, окруженную непреодолимой на вид стеной скал, но опытный проводник непременно обнаружит проход в следующую долину.

Хилари история эта казалась занимательной, как любая другая из тех, что рассказывали ему, прикованному к одному месту, скитальцы военной поры.

— Как же вы действовали дальше? — спросил он с искренним, но лишенным всякого волнения интересом, полагая, что сейчас услышит, как была найдена тропа, как скалистая стена была преодолена.

— Я исколесил всю улицу Вессо, с кем только не разговаривал: с почтальоном, с торговцем канцелярскими товарами, с владельцем кафе — с людьми, которые могли бы мне рассказать о контактах старика. На поверку выходило, что не было у него никаких контактов. Не было решительно ничего, что давало бы основание связать его с рассказом Жанниной консьержки. И однако как раз это и заставляло меня упорствовать, убеждало, вопреки всякой логике, что он не только вел подпольную работу, но вел ее на редкость умело.

Однажды, когда я выпивал в кафе напротив дома кюре, ко мне подошла жена хозяина и сказала, что мадам Трийо, владелица овощной лавки в соседнем доме, думает, что она знает кое-что, что может мне быть интересно. Разумеется, всем, кого я расспрашивал, я говорил, что именно ищу. Я не хотел вызывать у них подозрительность или враждебность, и, как и следовало ожидать, они отнеслись ко мне чрезвычайно участливо и очень хотели помочь.

Хилари стало не по себе. Он никак не ожидал, что его тайная боль может стать предметом общего сочувствия. Пьер заметил, что он как-то отдалился, замкнулся, и продолжал спокойно:

— Мы должны быть очень благодарны мадам Трийо. Она единственная высказала дельное предположение. Она сказала, чтобы я обратился к мадам Кийбёф в Импас де ла Помп.

— И кто она такая? — спросил Хилари.

Но Пьер уже указал тропу, по которой надо идти. До надлежащего времени он не станет знакомить с маршрутом, каким она поведет по следу меж скрытых облаками пиков.

— Мадам Кийбёф — та, к кому я сейчас вас поведу, — сказал Пьер. — Не стану рассказывать вам о ней. Хочу, чтобы вы отнеслись к ее словам без всякой предвзятости. Она нас ожидает. Допьете чай и пойдем.

— Я готов, — сказал Хилари. Он жаждал выкачать из Пьера всю историю целиком, знать ее, отфильтрованную от восприятия Пьера. Он страшился этого бесповоротного задуманного Пьером движения вперед, к той минуте, когда принимать решение придется наконец ему самому.

Глава третья

Они вышли из ресторана, и Хилари спросил:

— Пешком туда не слишком далеко?

— Если вы не против идти пешком, нет, не слишком, — с сомнением сказал Пьер.

— Совсем не против, наоборот. Вы забыли, ведь последние пять лет, пока вы, молодцы, колесили по всему свету, я безвылазно сидел в офисе. К тому же я, в сущности, сельский житель, — прибавил он вдруг.

— Правда? Вы выросли за городом?

— В сущности, нет, — пояснил Хилари, — но у моего дяди, брата отца, была ферма в Глостершире; там девятьсот акров земли, и всякий раз, как дяде удавалось уговорить мою мать отпустить меня, я жил там у него. Он умер, когда я закончил Оксфорд, ферму он завещал мне. Я, разумеется, сдаю ее и чертовски рад этому доходу, благодаря ему я могу себе позволить выбирать работу по вкусу, даже если за нее платят гроши, вроде моего теперешнего места редактора, я только-только к нему приступил. Но мы с Лайзой всегда предполагали сами там поселиться рано или поздно.

— Вот оно что, — сказал Пьер, словно его вдруг осенило. — Теперь понятно.

— Что именно?

— В Каире я читал одну вашу книжку, — сказал Пьер, крупными шагами ступая по тротуару.

— Какую же? — спросил Хилари, как, разумеется, поинтересовался бы любой другой автор.

— Она называется «Восточная жемчужина», — ответил Пьер, варварски коверкая английские слова. — Не забывайте, я далек от литературы, очень далек, не то, что вы. В жизни не читал французских стихов, не говоря уже об английских. Но увидел эту книжку, и мне стало любопытно — я ведь знал, в один прекрасный день мне непременно предстоит к вам явиться. И скажу вам правду, Хилари, это первые современные стихи, которые мне понравились.