Иннокентий Смоктуновский - Меня оставили жить

Свист, лязг, вой рикошета пуль оборвал ход этих размышлений. То место в насыпи, где перебегали, кипело: пыль, щепы, пар, камни фонтаном летели, расползаясь уродливым черным пятном. И опять все стихло, оборвалось… Со стороны леса долетело поблекшее эхо пулеметной настойчивости, и в малых паузах его опять четко донеслись… смех, восторженные крики, улюлюканье. Обалдев от непонимания – что же тут смешного? – вскочил и ринулся дальше, но тот же самый пулемет, развернувшись, должно быть, дал ясно понять, что веселье будет продолжено, правда, с одной лишь стороны. Нервная рябь разрывов разбросанно вспорола белизну снега, подтвердив серьезность намерений и высокий класс умельцев, решивших, должно быть, что по быстро уходящей мишени куда сподручней будет калибр покрупнее.

Хохот и восторги трибун не унимались. Впереди темнел бурый бок борозды и, промахнув глубину ее с ходу, прорванным мешком валюсь на ее гребень. ‹Когда падал›, остро хлестнуладосада: "Нехорошо лечу… вывернуться бы". Но ни ловкости, ни времени справиться с собой и инерцией не хватило… Ожог в плече… истошный вопль

(так в голод ночью волки воют). Едва не синхронно с моим по трибуне полыхнул многоголосый восторженный стон отчаяния, преувеличенного сострадания, и хохот с подбадривающими выкриками завершил мое "сольное" выступление.

В перехваченном от боли дыхании коряво, медленно сползаю вниз.

Видя, должно быть, что меня корежит неспроста, и приняв эти мои

"конвульсии" за удачное попадание, пулеметный расчет перенес свое внимание на вперед ушедших. Странно, но возмущало не то, что стреляли,- это вроде так оно и должно быть,- а то, что смеялись и хотелось кричать, ответить на эти их неуместные насмешки, но положение все еще оставалось на грани, и боль вывихнутого плеча заслонила собой те недавние и в общем-то скудные школьные знания немецкого и, кроме как "Анна унд Марта фарен нах Анапа"1, в воспаленную голову ничего не приходило.

Кричать же "гутен морген" – фразу, которая все время почему-то услужливо напрашивалась, совсем уж было ни к чему. Мог, конечно, орать тогда уж очень распространенное "Гитлер капут", но, честно говоря, боялся: зная, что все они сами ждут этого "капута" не меньше моего, и с досады, что его все нет и нет, а я своим кличем только растравляю их желание – вот тогда-то они уж точно прикончат меня, чтоб был хотя бы этот "капут".

Долго полз к лесу какой-то канавой и снизу ненамного, но все же просматривал поле, изрытое бурой оспой кочек, однако где наши, что с ними, ни узнать, ни увидеть не смог. Я, должно быть, пропустил где-то большой отрезок времени и теперь не в силах был догнать их или они бежали быстрее меня… Да и тот азарт, та развеселая непринужденность, с которыми те шутники за пулеметом пытались настигнуть нас, с каждой минутой затухали. Да, смешного действительно было не так чтобы уж очень, и ребята довольно быстро это осознали. Не исключено также, что те двое, повстречавшиеся нам, поспешили убедить их, что ничего дурного в общем-то мы и не хотели. И из борозды в борозду, между кочек и опять в борозду, а теперь на дно этой глубокой канавы и опять на кочку… Почему?

Люди жестоки порой, почему нужно обязательно догнать, добить, уничтожить, что заставляет их быть такими?

Вскоре на опушке я нашел невредимыми своих четырех товарищей, ожидавших меня. И лес, доселе безразлично наблюдавший за нашим поединком, растворил наконец нас в своей серой, тихо шепчущей свою историю толще. За спиной над деревней все еще висел туман, но был так ослепительно ярко просвечиваем восходящим солнцем, что казалось, вот-вот вспыхнет.

Над полотном виднелись две-три крыши, и, черным обелиском устремившись в полыхающее над ним белое неистовство, четко вырисовывался шпиль костела, и ничто не говорило о страшной картине того двора. Они остались там.

Подготовка текста и публикация

/С. М. СМОКТУНОВСКОЙ и М. И. СМОКТУНОВСКОЙ