Жанна Свет - Куба — любовь моя

— А что тут трудного -принесешь.

— Так она тяжелая ведь! — класс уже лежал — кто на партах, кто — под, но физик не врубался.

— Не морочь голову — «коптилка тяжелая»! И попроси, чтобы спиртом ее заправили, — класс замер в ожидании моего ответа.

— А если она не захочет? И с какого конца ее заправлять?

Физик не выдержал и рявкнул:

— Перестань молоть чепуху и иди!

Я триумфально вышла под стоны и всхлипы класса и в коридоре слышала, как он говорил:

— Что с вами? Ты чего ты плачешь? А ты, М.? Что вы не поделили?

Этот вопрос был встречен громовым хохотом не выдержавшего класса, а я отправилась выполнять поручение.(Через несколько лет он спросит меня, помню ли я этот урок. Еще бы я его не помнила! И он признался, что только года через полтора понял, что за интермедию я тогда разыграла.)

Так что с историей и химией дела обстояли сложно, и все мои силы были брошены на борьбу с этими ублюдочными «науками» (повторяю, я не имею в виду настоящую химию — серьезную науку — и историю академическую, я пишу о тех огрызках, которые мы «изучали» в школе).

Но вот день казни египетской наступил, и я обреченно околачивалась возле школы, куда меня не пустили, потому что вызывали по списку, а я была в его конце. Я знала только один билет по истории — второй, и что будет, если я вытяну другой, было покрыто мраком неизвестности.

Капа и Рыжая ходили на экзамены вместе. Учителя что-то поняли и не препятствовали этому. Они обе ушли на голгофу раньше меня, но и моя очередь подошла, все же. На ватных ногах вошла я в класс, и подошла к столу с билетами.

— Ну, какой билет? -спросил меня историк.

Я молчала. Я онемела и думала, что так теперь и останусь навсегда.

0 Ты что молчишь? Нина Михайловна, посмотрите, пожалуйста, какой у нее билет.

А чего было смотреть?! Я держала в руке билет намбер ту, вожделенный второй билет, но не знала, как на него отвечать: во-первых, я же онемела, а во-вторых, оказалось, что я и его не помню и что с этим делать, мне абсолютно не понятно.

Всю мою жизнь какие-то силы будут охранять меня и помогать в тупиковых положениях. Я только не могу понять, почему они всегда ждут и не вмешиваются раньше, чем я повисну на травинке над бездной? Неужели я выгляжу такой сильной, что они думают, будто я сама из этой бездны сумею выкрутиться?

Не знаю, кто мне помогает, но в тот день эта помощь была вполне кстати, и вожделенная пятерка по истории все-таки украсила собой ведомость против моей фамилии.

Девки мои тоже получили свое — Капа, разумеется, пять, а Рыжая — три, на больше ей Капа и не успела нашептать, да и нельзя было: никто бы не поверил, что она успела выучить на больше.

Но еще была химия, и Капа в миллионный раз пыталась объяснить мне решение задач на весовые и объемные части. Если кто-нибудь думает, что я понимаю смысл написанного мной названия этих задач, то он глубоко ошибается. Я понимаю только одно: я их и тогда не умела решать, и сейчас не понимаю, в чем там дело. Наконец, она изнемогла и сказала, что постарается на экзамене решить мою задачу. Это меня ни в коей мере не устраивало: во-первых, меня и так унижало непонимание мною того, что было понятно другим. А во-вторых, с нее было достаточно Рыжей, я не могла садиться ей на шею — ей ведь и самой нужно было хорошо экзамен сдать. Я решила отдаться в руки судьбы и злобно улеглась спать. Но до сна я еще и погуляла. Мальчик, с которым я тогда крутила роман, время от времени «выгуливал» меня. Обычно это случалось в день сдачи очередного экзамена, и он был несказанно удивлен, когда я позвонила ему НАКАНУНЕ химии и заявила, что у меня мозги расплавились, и их нужно остудить. Мы шли с ним по площади, когда возле нас остановился мотороллер, и парень сидевший на нем, поздоровался с моим спутником. Тот познакомил нас, «всадник» застенчиво кивнул мне головой, я ему ответила, довольно холодно. Кто бы мне сказал тогда, что через пять лет он станет моим мужем, с которым я живу уже тридцать два года!

На экзамене по химии мне повезло: в конце кабинета, подальше от комиссии, поставили дополнительную доску на ножках, что-то вроде мольберта. Я готовилась к ответу на этой доске. Я честно исписала ее сверху донизу и стала ждать суда. Вторая учительница химии подошла ко мне и стала читать, что там у меня наболело на душе по поводу реакций замещения, элемента алюминия, ароматических углеводородов. (Тут ничего хорошего наболеть на душе не могло: эти «ароматические» душили нас денно и нощно — спасения не было от газовок, и в городе работал единственный в стране НИИ Производственных заболеваний. Так что, если бы я тогда умела материться, то лишь матерный текст и мог в полной мере описать мое к «ароматическим» отношение, хотя формулу бензола я зачем-то помню по сию пору.) ЗАДАЧА МНЕ НЕ ПОПАЛАСЬ! Мне досталось делать какой-то опыт, но это было единственным, что у меня получалось в химии, потому что было ясно: это — туда, а это — сюда — и нагреть. В осадке то, что задано получить! Все логично!

Некоторое время учительница задумчиво смотрела на доску, а потом перевела взгляд на меня. О моих разборках с химией знала вся школа, потому что это было удивительно: знать и понимать физику, которая считалась более трудным предметом, и не справляться с химией. Она опять стала читать мой трактат. Лицо ее было непроницаемо, а потом она оглянулась и сказала, что я могу все стирать, что все правильно. Я недоверчиво посмотрела на нее, и она зашипела, чтобы я поторопилась, пока Коптилка не подошла. Вот убейте меня, но я так и не узнала, что же я такое понаписала там. А может быть, все, и вправду было верно? На всякий случай, я решила поверить, что я нечаянно написала правильно, чего не случается с перепугу? А потом был выпускной, и белое платье в ландышах, и первые " шпильки " в восемь сантиметров, и рассвет на берегу моря — багровое солнце, розовое небо, голубой жемчуг Каспия…

Через день после выпускного вечера я уехала в Москву. Были перрон, проводы, поезд. И я, ошеломленная, еще не осознавшая, что детство кануло в прошлое. Навсегда. Страшное слово — навсегда, я его не люблю. Я навсегда стала взрослой, хотя единственная из всего выпуска не ныла, что школа надоела, и скорее бы все кончилось. Я знала, что взрослым быть хуже — труднее, неинтереснее. Я не рвалась из школы во взрослую жизнь, эта жизнь догнала меня без моего желания и попыток ее приблизить. Но она меня догнала, и это было навсегда.

И я навсегда уезжала из города, от мамы и бабушки, от подруг и друзей, от моря и пляжа.

Я еще буду встречаться со всем этим миром, но он перестал быть миром моим.

А какой мир моим станет, я не знала, и никто не знал и не мог мне подсказать — время подсказок тоже прошло навсегда.

Глава 6.

Как хорошо было ходить по любимому городу, знать, что скоро поселишься в нем надолго, может быть, навсегда — да я и не сомневалась, что стану москвичкой: раз я этого хотела, разве могло это не случиться? Москва была огромна, восхитительно огромна, можно было бродить месяцами, годами — и не встретить ни одного знакомого лица. Не то, что Сумгаит, где на десяти метрах улицы приходилсь здороваться пятьдесят раз со своими знакомыми, знакомыми мамы, соседями, знакомыми соседей — со всем городом, потому что все знали всех. Так приятно было затеряться и бродить, не отвлекаясь на постороннее, сосредоточиться на своих мыслях и эмоциях, не разговаривать часами ни с кем, кроме, разве, продавщиц пирожков или газированной воды, да и ту я чаще покупала в автомате. Необходим был этот отдых от перенасыщенной общением, зачастую вынужденным, атмосферы маленького города.

К экзаменам я больше не готовилась. Перед смертью не надышишься, ничего нового я бы уже не успела выучить, но в отдыхе я нуждалась, и решила пустить все на самотек. Да и времени до первого экзамена осталось совсем немного — три дня.

Кое— какие телодвижения я, правда, пыталась проделать: сходила на консультацию в МГУ, убедилась в полной ее бесполезности, потому что организована она была формально: никто и не пытался помочь многотысячной толпе абитуриентов. Консультант просил задавать вопросы -их и задавали, но такого свойства, что было неясно, зачем люди, не знающие таблицы умножения, издеваются над собой и окружающими, поступая на мехмат. Никто не рассказал нам, как нужно правильно вести себя на экзамене, какой тактики, какой стратегии придерживаться… И на консультации я больше не ходила.

Документы в МГУ я пошла сдавать на следующий, после приезда в Москву, день. Оказалось, что я со своей справкой, должна сначала попасть к ответственному секретарю Приемной Комиссии. Дежурные, ребята-студенты, долго выспрашивали у меня, зачем вдруг мне понадобился секретарь, что у меня за дело к нему, а когда я объяснила, что вот, хочу сдать документы на мехмат, и нужна его виза, они стали объяснять мне, что сдавать документы можно только лично, и чтобы брат или сестра, которые меня сюда прислали — «Кто там у тебя?» — сами бы явились и сделали все, как надо. Возмущению и раздражению моему не было предела.