Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха

— У нас проблемы, Ланг, — сказал Минккинен, — руководство канала решило, что мы слишком дорого им обходимся, и нам с тобой надо решать, что делать дальше.

— Придется отложить это до второй недели сентября, — ответил Ланг, — до тех пор я в отпуске, вернее, — соврал он, — до сентября я занят другими делами.

— Ланг, я не уверен, что наши работодатели будут ждать до сентября, — сладким голосом сказал Минккинен.

— Ничего, Ви-Пи, подождут, — отрезал Ланг и повесил трубку.

Он завернул в салфетку электрическую зубную щетку и таблетки от язвы, сунул сверток во внутренний карман льняного пиджака и пошел в «Сесто» купить замороженных раков, потом поехал на Хельсингегатан, открыл дверь ключом, который дала ему Сарита, и вошел в квартиру. Он налил в раковину воды и поставил туда оттаивать ведерко с раками. Похоже, Сарита заходила домой: на столе возле раковины стояла чашка с блюдцем — Ланг что-то не помнил, чтобы они были там утром, кроме того, над обеденным столом горела лампа, а Ланг был почти уверен, что перед уходом выключил ее. Может быть, подумал Ланг, входя в комнату Сариты и ложась на кровать, она зашла домой перекусить, а потом поехала на вокзал встречать сына. Он приезжал трехчасовым поездом из Таммерфорса[10], совершенно один, без провожатого, что Лангу показалось странным, ведь мальчику было всего шесть лет.

Когда Сарита вернулась с Миро, Ланг был дома. Встреча получилась, коротко сказал Ланг, не из приятных. Его представили как дядю Кришана, однако на этот раз мягкое произношение Сариты не помогло. Миро взглянул на него из-под челки, нижняя губа у него задрожала, и он заплакал — так же тихо, как Ланг плакал в постели Сариты несколько дней назад. Потом Миро пошел в свой угол, схватил машинку «Никко» и прижал ее к груди, словно это был талисман, способный прогнать злого волшебника Ланга.

— А где папа Марко? — спросил Миро.

Сарита быстро взглянула на Ланга и ответила:

— Я не знаю, Миро, правда, не знаю. Наверное, в Таллине.

— А где Таллин?

— В Эстонии. Папа Марко скоро приедет, обещаю.

Миро понравились раки, хотя они и не успели до конца оттаять. Ланг терпеливо вынимал ему мясо из клешней и шеек, и мальчик ел с аппетитом, однако держался настороженно. Когда «дядя Кришан» обращался к нему, он, насупившись, молчал. Сарите раки тоже пришлись по вкусу. Она, не стесняясь, чавкала, причмокивала, запивала шардоне, и Ланг отметил, что она, как многие любители раков, с наслаждением высасывала содержимое грудок. Однако ни раки, ни вино не помогли: в ту ночь Сарита отказалась заниматься с ним любовью. Он прикоснулся к ее бедру, но она осторожно отстранила его руку, сказав, что не хочет, чтобы Миро проснулся от их стонов в первую же ночь дома. Лангу показалось, что Миро — просто предлог и на самом деле Сариту беспокоит что-то другое. Вероятно, возвращение мальчика напомнило Сарите о том, что она в первую очередь мать, и Лангу стало как-то не по себе. Но потом Сарита сползла вниз по его груди и животу: на секунду Ланг почувствовал, как она прикоснулась губами к его пупку. Приподнялась на руках, медленно помотала головой, щекоча его гривой волос. Положила ему руку на левое бедро, осторожно провела пальцами возле паха и, наконец, прикоснулась к члену. Потом поднесла указательный палец к его губам и тихо шикнула. Ланг слегка прикусил ее палец. Спустя какое-то время она снова поднялась, прильнула к его губам и попыталась что-то впрыснуть ему в рот.

— Не надо, — быстро проговорил Ланг.

— Почему? — игриво шепнула Сарита ему в ухо. — Это же часть тебя.

— Я не хочу, — тихо сказал Ланг, — но я знаю, чего хочешь ты. В том, что ты сейчас сделала, по-твоему, есть что-то унизительное, и теперь ты хочешь унизить меня, выплюнув мое семя мне в рот. Это глупо.

Сарита отстранилась, поглядела на него с удивлением и злостью и выплюнула сперму ему на живот. Потом легла на спину рядом с ним и положила ногу ему на пах так, что ступня касалась его члена.

— Ну что ж, умник, теперь моя очередь.

— А как же Миро? — спросил Ланг.

— Я буду вести себя тихо, — ответила Сарита. — Так же, как и ты.

На следующий день была пятница, и Сарита с Миро собирались провести выходные у крестной Миро, стилиста Кирси, в ее загородном доме неподалеку от Хейнолы. Ланг ушел рано утром, так и не сумев поговорить с Миро за завтраком: мальчик по-прежнему держался замкнуто, злобно смотрел на Ланга и односложно отвечал на его вопросы.

Ланг сразу же, подчеркнул он в разговоре со мной, постарался сохранить свою независимость, выдержку и здравый смысл. По его собственным словам, он был человеком трусливым, боялся самых разных вещей, в том числе душевной близости, а теперь вот крайне неосмотрительно взял и влюбился в Сариту. А поскольку приближались последние выходные августа, то у него наготове был давно продуманный путь к отступлению: ежегодное путешествие на яхте с дядей Харри, который в действительности был не родным дядей, а двоюродным братом матери Ланга.

Дядя Харри был на шестнадцать лет моложе матери Ланга. До шестидесяти ему оставалось года два, но у него уже были совершенно седые волосы и необычный для стареющего мужчины точеный орлиный профиль. Инженер по профессии, он работал начальником отдела в фирме «Нокиа». Он довольно поздно женился, но детьми так и не обзавелся, хотя жена была гораздо моложе его. На заре своей юности Ланг был анархистом со своими предубеждениями. Он считал, что все инженеры без исключения — малодушные конформисты, и с дядей Харри никаких отношений не поддерживал. Поэтому Ланг не помнил, когда и как они подружились, знал только, что с годами они понемногу сблизились, и иногда ему казалось, что Харри отчасти заменил ему покойного отца.

Уже пятнадцать лет Ланг ходил матросом на яхте дяди Харри. Плавание всегда начиналось в последнюю пятницу августа. Ланг доезжал на поезде до Хангё, на плече у него небрежно болталась сумка, каждый раз по радио передавали штормовое предупреждение, и каждый раз Ланг напевал: «Отец купил рюкзак, а мать купила юбку…»[11]: он знал, что приходится дяде Харри кем-то вроде сына, которого у него никогда не было. Харри всегда отдавал команды спокойно и уверенно, словно не сомневался в их неукоснительном исполнении. Поначалу, когда Лангу было двадцать пять, он только смеялся.

— Почему ты смеешься? — спрашивал дядя Харри.

Они тогда ходили на яхте по весьма неспокойному заливу Видшерсфьерден.

— Потому что тебе даже в голову не приходит, что я могу ослушаться, — ответил Ланг.

— Ну и что тут смешного? — спросил Харри.

— Но ведь это игра, — сказал Ланг, — это же не армия и не государственная служба, захочу, буду сидеть сложа руки, а захочу — сойду на берег.

— Пожалуйста, — ответил Харри, махнув в сторону зеленой пенящейся воды.

— Да нет, я не о том, — сказал Ланг. — Странно, но ты, кажется, уверен, что вся наша жизнь подчиняется неким законам, которые надо уважать.

— Так и есть, просто мы очень редко их замечаем.

Ланг промолчал, но отказался идти по скользкой палубе на нос снимать спинакер.

— Это не игра, — продолжил Харри, — иди тогда уж все игра — и армия, и государственная служба, и наша работа. Но ветер может усилиться, поднимется шторм. Мы с тобой вроде как друзья, но у нас большая парусность, и мы можем погибнуть. Стоит ли твоя свобода того?

Ланг молчал.

— Давай же, — сказал Харри, — шторм приближается, я его слышу.

— А я вот ничего не слышу, — мрачно пробормотал Ланг.

Харри слегка улыбнулся:

— Шторм нельзя услышать, его можно только почувствовать, а это приходит с годами.

Ланг и дядя Харри всегда останавливались на ночевку в одних и тех же местах. В первую ночь они вставали в лагуне в шхерах неподалеку от острова Хитис. Там было ветрено, а за валунами, гладкими и плоскими, как ненакачанная силиконом грудь лежащей женщины, ветер трепал сосны, с воем проносился над цветущей заячьей капустой и как попало раскидывал пахучие водоросли по расщелинам.

Дядя Харри, по утверждению Ланга, обладал на редкость рациональным мышлением. Он мог вести лодку ночью, производил сложные расчеты, ориентируясь по звездам, и никогда не забывал убрать провиант и привязать вещи, если поднимался ветер. Даже изрядно выпив, Харри мог подробно изложить все проблемы на европейском рынке телекоммуникаций или рассказать о том, как проходило последнее ежегодное заседание инженерного общества. Тем не менее Ланг и дядя Харри говорили главным образом о женщинах: покончив с вином и выпив полбутылки виски, они неизменно заводили разговор о женщинах. Правда, обычно, признался Ланг, Харри доставал телескоп и начинал изучать звезды, и только Ланг со своими разговорами нарушал идиллию морского ветра, звездного неба и мужского молчания.