Н. Денисов - Арктический экзамен

Ондатра в то лето плодилась хорошо, и, если не подохнет от эпидемии какой-нибудь, думал Игнаха, достанется шкурок на доху и английской королеве. Мысль эта забавляла егеря — как-то узнал он от словоохотливого приемщика пушнины, что шкурки с Комской пушной базы идут прямым ходом за границу, и английской королеве приглянулся ондатровый мех.

Постоянно наведывались районные гости. Завертывал и старший охотовед.

— Смотри, — строго предупреждал он. — Начали шастать с мелкашками браконьеры, перебьют ондатру. Может, тебе карабин на складе получить?

— Не надо. У меня двенадцатого калибра фузея. На семисят метров с берега берет, — скалился Игнаха, довольный, что охотовед ему доверяет.

И быть бы «предприятию», великому промыслу, да не суждено, видно, было носить а эту зиму доху английской королеве. Как-то, возвращаясь из поездки на рынок, куда он отвез рыбу, приметил Игнаха невдалеке от избушки вездеход. «Опять принесло», — подумал он. Заглушив мотоцикл напротив отпотевшего от вечерней прохлады окна избушки, пошел проверить. От машины к воде примято стелился через осоку след: волокли лодки. Хлупая голенищами болотных сапог, кинулся он к своей плоскодонке, заскочив в избушку за фузеей.

Где-то за увалом, на лесном озере, тукнули выстрелы. Им ответили дуплетом с другой стороны. И вот уже явственней и ближе участилась ружейная пальба, будто кто торопился до темноты заколотить в забор гвозди. На утренней зорьке открывался охотничий сезон, но, как водится в здешних местах, палить начинали с вечера. Над головой шла косяками птица, напуганная канонадой, и круто пикировала на тихие галейки заказника. Отталкиваясь шестом от берега, Игнаха невольно вздрогнул: рядом, за камышами, бабахнула двустволка, и следом по-комариному пискнула пуля мелкокалиберки.

— Щас я вас прижучу, падлы! — выругался Игнаха и проворно заработал веслом.

Браконьеры не таились. Едва замаскировав лодки в густом камышке, двое палили влет, третий мужчина, по виду шофер, тукал, сидя, из «тозовки». Завидев человека, спугнувшего приближающийся косячок чирков, стрелки выплыли навстречу, не выпуская из рук стволов. У Игнахи сердце впервые дрогнуло, но он справился с первоначальным испугом.

— Значит, пуляете, лупите незаконно!

— Не понял! — откликнулся богато экипированный стрелок, потянувшись к карману прорезиненной куртки за папиросой. — Что за начальство?

Лодки соприкоснулись бортами. Стрелки уже разжились добычей, а в той лодке, где сидел нагловатый стрелок с мелкашкой, чернели мокрые тушки ондатр.

— Протокол будем на месте составлять или пройдемся на берег? — хотел припугнуть Игнаха, обратясь к прорезиненной куртке.

— Пройтиться ему захотелось, — огрызнулся стрелок с мелкашкой и отрезвляюще качнул борт Игнахиной плоскодонки. Та черпнула воды, и незадачливый егерь подумал, что дело может принять крутой оборот.

— Разойдемся, мужик, добром? Ты нас не видел, мы тебя не знаем, — примиряюще заметил третий стрелок. И разойтись бы, но какой-то бес взыграл в Игнахе, он и сам потом не понял — какой!

— А ну выметайтесь с территории, — рявкнул он и потянул из-за плеча двенадцатикалиберную фузею. — Номер машины я записал…

Но в тот же миг утлое суденышко Игнахи, захлебываясь, пошло вниз.

Опомнился он уже в воде, сразу выронив фузею, и, цепляясь за камыш, рвал с ног отяжелевшие гирями сапоги. Почувствовав облегчение, вынырнул на поверхность, заголосил:

— Спасите! — но рядом из толщи воды шумно выдохнулся воздух, это легла на дно лодка.

Захлебываясь и шумно отрабатывая губами воду, добрался Игнаха до плотного плавуна. Распластав руки и навалясь грудью на камыш, отдыхал. Страх полегоньку проходил, он спасся: держась за край плавуна, что тянулся до берега, можно выбраться к избушке. На озеро опять навалилась тишина, и гагарьи всхлипы в зарослях, и свист крыл пролетающих высоко косатых, и дальняя канонада ружей казались нереальными, призрачными. Вдруг он услышал плеск весла и еще плот — пес затаился.

— Не видать! Знать-то, успокоился! — По голосу он узнал нагловатого стрелка. — Надо бы под лабзу затолкать, чтоб уж с концом.

— И так ни одна холера не найдет. Всплывет герой, мартыны расклюют.

— Зря вы, ребята, так, — сказал третий — тот, что уговаривал разойтись по-хорошему.

Голоса вскоре смолкли, и Игнаха, продираясь к берегу, царапая в кровь лицо о сухой плавун, слышал глухой бряк бортов — грузили лодки. Потом завели мотор, со скрежетом вогнали шестерню скорости, и с надрывным воем вездеход ушел во мглу.

На сухое Игнаха выбрался в полночь. Макая зубами и матерясь, шлепал он в носках под звездами, налитыми яркой осенней спелостью, проваливаясь в набрякший сыростью солонец. Мотоцикл, матово набычив стеклянный глаз, стоял на месте. Игнаха ткнул пяткой колеса, обмякшие и похудевшие без воздуха. «Проткнули, падлы!» — но злость будто бы улеглась, он растратил се там, в камышах, и вяло привалился к сухой стене жилища.

В избушке, где кисло пахло теплом, нашарил сухой коробок спичек, засветил лампу. Мокрую одежду выкрутил над поганым ведерком и, опрокинув в стакан остатки недопитой после недавних гостей зубровки, разом выпил.

…«Поживешь с мое!» — размышлял Игнаха, ловко ворочая в проруби инструментом.

На льду шумно, звонко. Лихая работа заразила всех — пляшут пешни в ледяных лупках: а ну, кто быстрей! Незримо, бессловесно, подсознательно творится соревнование. Наперегонки, с гиканьем и шутками, как орда, идущая на приступ, рыбаки, соблюдая необходимый строй, идут на приступ озера.

…На другой день он клеил мотоцикловые камеры, а под вечер, уложив пожитки в зеленый туристский рюкзак, летел в направлении райцентра. Заглушив «Иж» в ограде конторы, вломился в кабинет директора, потребовал расчет.

— Да что случилось! — изумился директор, бывший учитель биологии. — Мы вас, Яремин, ценим, правда, есть сигналы…

— В заявлении я все обсказал, — перебил Игнаха.

Директор выдвинул ящик залитого чернилами стола, долго выкладывал фотопринадлежности, он был любитель снимать, потому стены обшарпанного кабинета украшали снимки птиц и зверей, — другой охоты, как с фоторужьем, директор не признавал. Наконец извлек и приложил к носу очки.

— «Директору охотничьего хозяйства тов. Подкорытову Гэ. Вэ. От егеря Заплотинского заказника Яремина Игнатия Андреевича», — бубнил директор. — «Заявление. Находясь на должности егеря Заплотинского заказника и не щадя сил по охране фауны, как диктует в директивах правительство и народ…» Вы это серьезно? — директор потрогал очки, взглянул на Игнаху (тот сидел, поджав губы). — «И народ…»

— Народец-уродец! — сплюнул Игнаха, закинув ногу на ногу в плетеных сандалиях, — к стенке надо ставить!

Подкорытов скользил теперь по заявлению молча, временами мотая головой, вздыхая. Затем отложил листок, дунул в телефонную трубку:

— Ангелина, соедините с начальником милиции.

В трубке прошебуршало, треснуло. Подкорытов поморщился:

— Нет, говорите, уехал? Куда уехал? А-а! Ну ладно, простите… Номер-то хоть запомнили? — обратился он к потерпевшему.

— В том-то и дело, — привстал Игнаха, — не до того было! Буквы, правда, застряли. Кажется, ШАС, нет, вроде ПАС… Да это не наши, с Казахстана, как пить дать!

— Делу, конечно, мы дадим ход, — пристукнул ладонью директор. — А вы не горячитесь, не надо. Поезжайте обратно.

Ха! — заходил по кабинету Игнаха. Да в гробу я видел вас вместе с цаплями и канарейками. В гробу! Вот в таких сандалях… Расщитывайте. Буду я вам за шиисят рублей…

Вежливый директор упирался недолго. И под вечер Игнаха Яремин сидел в райцентровской столовой, цедил из литровой кружки густой, как чернила, вермут. За столом познакомился с шоферами, они возили комбикорм и направлялись в обратный ночной рейс.

— Порожняком газуете? — приладился он к разговору.

Шоферы кивнули.

— Дровец не купите? По дешевке… Кубиков пятнадцать нарезал к зиме, да вот уезжать собрался.

О цене сговорились уже в кабине. Грузные тягачи с прицепами, шаря фарами по редкому березняку, обдали газами поленницы школьной лесосеки, которую Игнаха приметил еще с весны. Набухали полные кузова. И, получив полным рублем, Игнаха сошел на свертке большака поджидать междугородный автобус…

Додолбились до вешки, где надо делать поворот к большой майне. У Лохмача что-то не ладится, он долго шарит крюком в прорубях. Теряет норило. «Пуленепробиваемый» шубчик сброшен. Жарко Лохмачу. Намахались пешнями и остальные.

Управился дядя Коля — невод подо льдом. Идет, машет Лохмачу: не отставай, мол, Сашка. Яремин уже вытянул морило на лед, а тот никак не может развернуться на углу. Ворочает стяжками, но опять не выходит.